Держаться за воздух, часть вторая

[vinny1]

Это первая часть текста. Как только будет проверена вторая - выложу.
Бета - Рысь.
Военный консультант наличествует, но имени не знаю.


Группа крови на рукаве,
Мой порядковый номер на рукаве.
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне…
Не остаться в этой траве,
Не остаться в этой траве,
Пожелай мне удачи в бою,
Пожелай мне
Удачи.
В. Цой и группа «Кино»

За дальним столом бара сидят двое. Будь это обычный бар в Цересе или даже в Мидасе, вряд ли спокойно пьющие самогон мужики привлекали бы чье-то внимание. Но это бар в Черной Слюде – последнем поселении перед рекой. Это место встречи людей, идущих в пустыню, и последняя остановка перед Рекой – границей постоянного действия двух самых больших климатических комплексов. Невидимая линия, которую переходят лишь отчаявшиеся или отчаянные.
В баре – а среди поселений юга, и вплоть до Белой Кости, таких заведений больше нет – эта граница пролегает среди людей. Те, кто возвращаются назад с абрами или, сбившись в небольшие команды, с проводником-охотником, занимают часть помещения ближе к барной стойке, бурной выпивкой и громкими беседами отмечая окончание похода. Те, кто идут дальше, намного скромней и сдержанней, но обслуживаются в первую очередь. Эти люди могут не вернуться назад, возможно, они в последний раз сидят за нормальным столом и дышат воздухом без респираторов – и это осознание кладет свой отпечаток и на хозяев, и на гостей.
Эти двое сидят возле самой стенки, а это значит, что они идут с караваном в пустыню. И даже если не знать в лицо Черного, все равно понятно, что перед тобой опытный, смелый охотник, которому можно доверить немалое дело. Но большинство присутствующих здесь знают, кто такой Черный, что служит некоторой гарантией безопасности для его собеседника.
Потому что визави Черного – кочевник. Он отличается от жителя поселения или охотника так же, как в старые добрые времена на Терре отличался узкоглазый воин степи от своего оседлого приморского соплеменника. Помимо этого кочевник высок, крепко сбит и своей прической из множества косичек, перевязанных разноцветными ленточками, сильно напоминает другого терранского охотника за чужими деньгами – викинга. Масть косичек позволяет безошибочно признать в кочевнике Красного Рагона. Рыжий он, такой рыжий, что поднеси бумагу к волосам – и вспыхнет. Все остальные признаки принадлежности к племени рыжих тоже наличествуют: красная от солнца кожа, вытянутая форма черепа и светло-голубые глаза.
Говорят, что рыжие бывают только двух видов: или очень плохие, или очень хорошие. Красный Рагон, вождь трех объединенных кланов кочевников, разоривший и сжегший только в прошлом году два поселения и неизвестное количество лежек, относится ко второй категории рыжих. Это действительно хороший человек.
«Хороший человек» неторопливо отпивает самогон, почти прозрачный, в отличие от своего дальнепустынного собрата, вытирает усы – а у него есть усы и борода, длинные, толстые, и как они умещаются под респиратором – загадка природы, и спрашивает:
- Как дальше пойдем?
Вопрос немаловажный. До Черной Слюды караван и отряд кочевников под предводительством Красного Рагона добирались в мире и согласии. Почти. Но перед Рекой люди оставят машины и дальнейший путь будут преодолевать пешком. Предлагать такой способ перемещения кочевникам – по меньшей мере наивно.
- Как и предполагали. Мы пешком, ты с парнями на машинах.
- Кругами, что ли? – скептически хмыкает Рагон. Не то чтобы он сомневается в необходимости сопровождать караван Черного, но избранный последним способ кажется кочевнику, мягко говоря, нелепым.
Черному так тоже кажется.
- У тебя есть идея получше?
Рагон крякает, отпивает из кружки спиртное, морщится.
- Дрянь самогон, - и повторяет несколько громче, чем требуется для того, чтобы его услышал только собеседник. - Дрянь самогон. Водой разбавляют, небось.
- Брось, - сухо роняет Черный и успокаивающе кивает насторожившемуся бармену. Авторитета Черного достаточно для того, чтобы бармен положил чанкер туда, откуда он его достал, и не стал подзывать вышибалу. Но не достаточно для того, чтобы окружающие перестали посматривать на Рагона с напряженным вниманием.
- Другого способа нет.
После Реки караван передвигается пешком, потому что ехать на байках становится слишком дорого: батареи разряжаются, машины быстро изнашиваются, многочисленные аномалии путают их электронные мозги, и в результате скорость, которую предоставляет такой способ передвижения, не окупает расходы по ее обеспечению. Если, конечно, эти расходы оплачивать. Однако превращение каравана в разбойничью банду Черного не прельщает.
- Другого способа нет, - повторяет он, - более того, твоим ребяткам придется вести себя смирно.
Рагон недобро щурится.
- А то я не знаю.
Удержать кочевников от разграбления всего, что попадается по дороге – если это позволяет перевес в численности и вооружении – дело трудное. Но Рагон не зря «тренирует» своих людей на стезе воздержания уже полгода. Те, что остались в живых, слушаются вожака беспрекословно.
- За это не беспокойся. Мои ребятишки справятся. Машины у нас хорошие, запасов на полдороги хватит, - и, уловив понимающий взгляд дарта, Рагон кивает. Дальше, как ему кажется, Песчаная Дева побеспокоится о том, чтобы у них всего было в избытке. - Оружия у нас мало, вот в чем беда.
- Мало.
Всего с отряда Ромика они сняли три пулемета, десять винтовок, пять биноклей, с десяток бронежилетов и несколько десятков крошечных убойных гранат неизвестного Черному вида. Для пробы одну гранату взорвали и убедились, что, несмотря на миниатюрность, штучка действенная. Холодное оружие они выгодно поменяли на Черной Слюде – ножи были армейскими, превосходного качества – но и после этого по праву могли считаться самым хорошо вооруженным караваном за последние полвека. Увы, внешнее впечатление не соответствовало действительности: большая часть боеприпасов сгорела вместе с байками. И если оставшегося было достаточно для одной боевой акции, то для обороны каравана требовался запас раз в десять больше.
- У меня-то тоже кое-что есть, - задумчиво произносит Рагон, - но если все, что принес с собой последний ветер – правда, это меньше, чем горсть песка.
А «ветер» приносит вести странные и неутешительные. Рагон, собравший вокруг себя остатки трех кланов кочевников, долгое время полагал себя единственным вождем столь большого «племени», и долгое время действительно так и было. Собственно, он и сейчас вожак самого большого клана кочевников, но, увы, у него появились конкуренты.
Разборки между кочевниками – привычное дело: то в разделе территории не сошлись, то припасы у одного из кланов кончились и никого рядом нет для пополнения, кроме такого же кочевого племени, то слишком много от каравана досталось одному клану. Причин и поводов множество, и бывало, проходящий по тракту караван видит только результаты таких разборок: горящие байки, куча трупов, а победителей настолько мало, что угрозы для караванщиков они не представляют. Хотя и наоборот часто случается. Но разборки такие велись между противниками равными по вооруженности, что не позволяло какому-то одному клану занять главенствующее положение.
Какое-то время назад все изменилось.
Чего не хватает кочевнику для полного счастья? Оружия, конечно. С боеприпасами, естественно, и так, чтобы боеприпасов было много, и чтобы пополнялись они по первому слову, и чтобы платить за них не надо было. Вот тогда станут они правителями пустыни, и все «бугры» и их «сынки», не говоря уже обо всех остальных, пятки им лизать будут, а городские уроды «лавсу» бесперебойно привозить. Уровнем выполнимости такое желание равно мечте некоего фольклорного персонажа, жаждавшего рассадить деревья, плодоносящие национальными блюдами, и облагородить генофонд нации за счет привлекательных девушек. И, пожалуй, пожелание этого персонажа является более выполнимым делом. Поэтому и мечты такие, и слухи о будто бы перехваченных поставках с одной базы на другую, и уверения, что «собственными глазами видел и в этих руках держал», остаются всего лишь слухами и вымыслом. И бойня, успешно проведенная воинскими частями в прошлом году, казалось, надолго должна была избавить и кочевников, и оседлых обитателей пустыни от подобного рода мечтаний.
И вот, года не прошло, а слух такой снова зародился. Да не один, да не пустой треп о чьей-то удаче.
- Пока что его никто не видел.
- Не видел, - соглашается Рагон, - но если бы мне это какой обдолбанный мудак на Побережье напел, или свой же кочевник – послал бы дальше, чем видит. А Жменя… хрен его разберешь. В прошлом году не стал бы слушать: мало что толкач наплести может, особенно когда его за шкирку держишь. А в этом… говорить о нем стали, что людей своих завел, что видали с винтовками и его, и его людей. Причем о Жмене отдельно говорят, а об оружии, что дадут, если встанешь за нужного человека – отдельно. Сечешь?
Черный кивает. Два не связанных друг с другом, но сходного рода слуха означают, что какой-то из них – правда. А вот какой – подумать надо. Черный склоняется ко второму: не одному ему могла придти в голову мысль подружиться с кочевым кланом.
- Ну а раз сечешь, то вот тебе и второй слушок. Помнишь Серого Пса? Возле Белой Базы он промышлял?
Дарт опять согласно кивает: отмороженная была банда, но большая, все никак не удавалось его щенят перебить. Но в прошлом году с этим делом отменно справились армейцы.
- И их всех положили в прошлом году.
- Не всех, допустим. Кое-кто остался. Алеф, лысый, типа за техника у них был. Так вот, этот техник недавно объявился на Мысе, и не один. И говорили мне, мнит себя крутым «бугром», и на пьяную голову обещает всех остальных кочевых к ногтю прижать, потому как теперь у него сила есть. А это, как ни крути, уже третий слушок. И все об одном и том же.
На пьяную голову, положим, много чего можно сказать, но на фоне двух других сообщений и это заявление укладывается в одну схему.
- Так что сам видишь, Черный. Кто-то крутит это дело, и все в одну сторону. Как бы нам не опоздать.
Оружие, кочевники, внезапно воспылавшие страстью к объединению, относительная легкость, с которой Черный сам раздобыл оружие, та готовность, решительность его людей драться, как будто они уже знают, как будто уже уверены в том, что это единственный способ выжить – все это говорит ему, что война началась раньше. Не он ее начал – наоборот, он вступил в войну позже всех. Но все же, Черный считает, что не настолько поздно, чтобы ничего нельзя было изменить.
Но поторопиться следует. Медленно и не спеша.
- Еще не опаздываем, - Черный ставит кружку на стол слишком резко, и жидкость едва не выплескивается наружу. Красный Рагон смотрит ему в глаза, будто собираясь что-то сказать или уточнить, но сразу же опускает взгляд и меняет тему разговора.
- Ты на фига шпиона этого тащишь?
Интересно, кто Рагону доложился: ни Вуд, ни Тихий не могли, Черный в этом уверен. А караванщик, который о чем-то добровольно разговаривает с кочевником – вещь пока что невиданная.
Хотя нет. Один раз уже виданная.
- А с чего ты взял, что он шпион?
- А типа не вижу. Глаз быстрый, цепкий, ходит тихо, мелко. Не пустынная повадка, видно. Соображает быстро и не по товару. Толкач он, знаешь, все больше о деньгах, а этот о чем-то другом.
- Вот и мне интересно, о чем это он о другом, - бормочет Черный. Тайна какая-то есть у этого парня, секрет. И Черному до смерти хочется узнать, что это за секрет. Но не пытать же его!
- Нужен.
Рагон многозначительно хмыкает, вкладывая в невнятный звук всю философию человека, чьи враги и друзья меняются местами по обстоятельствам, так что мера его прощения давно вышла за рамки терпения святого. Но так в пустыне живет большинство, и способность эту ни за святость, ни за доброту не почитают. Ты сегодня мой враг, и драться придется не до последней крови. А завтра ты мне друг, и я разделю с тобой воду.
Люди нужны друг другу. Но иногда трудно сразу понять – зачем.

Когда банда Красного Рагона налетела на поселение, а это была Третья Миля, второе поселение возле обогатительной установки, Черного там не было. Рагон привел с собой чуть больше десятка человек: сжигать поселок он не собирался, задерживаться до прибытия помощи с соседнего поселения – тем более. Целью его было несколько уменьшить ассортимент товаров на местном рынке: ушедший караван был богатый, так что аборигены получили не только лекарства и батареи, но и фильтры, и «лавсу», и даже ВСВ-флешки.
Кочевники налетели на поселение со стороны установки, для чего пришлось красться между дюнами, чтобы не выдать себя обитателям станции. Нападения отсюда никто не ожидал, и хотя кочевников заметили и даже успели поднять тревогу, но организовать толковую оборону не успели. Бандиты вихрем промчались по поселению, разбрасывая дымовые шашки и газовые гранаты, и ворвавшись на площадь, сняли чанкерами не успевших сбежать или пытающихся защититься людей. Справедливости ради, после действия гранат, мало кто был способен оказать сопротивление, так что кочевники за десять минут очистили склад Менгара – местного торговца «лавсой» и лекарствами, и ринулись прочь.
Четко спланированная акция прошла без сучка без задоринки, но на последнем этапе дала осечку. Рагон заметил, как двое его людей остановились возле фасонистого, раскрашенного под дерево домика владельца ВСВ-шника, явно собираясь экспроприировать установку. Высказав вслух претензии родителям двух идиотов, он махнул остальным – двигайтесь дальше – и развернул байк обратно. Рагон успел добраться до халабуды, недвусмысленно пригрозить парням распятием на двух байках и увидеть, как оба усаживаются на свои машины. Затем все пошло не так.
С той стороны, куда уехали остальные его люди, послышались проклятия и вопли, точно такие же, какие он только что слышал от обитателей поселения. Но на этот раз кричали кочевники. Не оглядываясь, Рагон рванул к месту схватки и увидел именно то, что предположил по звукам: большая часть его людей мечется между краем поселка и рядом невысоких барханов, один байк горит, несколько машин перевернуто, двое парней убито. И количество раненых увеличивается благодаря хладнокровной меткости стрелков со стороны поселка и со стороны пустыни. В сторону установки никто не попытался уехать – после взрыва байка там наверняка уже подняли тревогу, но двинуться в противоположном направлении парни уже сообразили. Не обращая внимания на раненых и уже не пытаясь достать удачливых стрелков, кочевники дружно устремились прочь от поселка.
В первую секунду Рагон решил найти и пришить ближайшего снайпера, но сразу же передумал. Если бы стрелки эти с самого начала тут засели, то его отряду не удалось бы без потерь войти в поселок. А раз так, то явились они за те пятнадцать минут, пока его парни чистили склад, и за это время успели организовать засаду и найти укрытия. Нападать на таких людей без разведки – самоубийство. Поэтому Рагон, бросив в переулок, где предположительно засел стрелок, еще одну «лягушку», последовал за своими людьми.
На этом бы история и завершилась, но отъехав от поселка на пять фарлонгов, кочевники заметили погоню. И ладно, если бы это были те стрелки или обитатели поселка, да даже помощь со станции, неведомо как добравшаяся за пять минут: они все равно успели бы уйти, ну может, еще парой трупов отделались бы. Но из-за холмов за ними ползло нечто, размерами превышающие десять байков вместе взятых, на гусеничном ходу и с круглыми пурпурными отверстиями в верхней квадратной части корпуса. И хотя эти отверстия ничем на напоминали оружейные дула, впечатление все равно было потрясающим.
Ползла установка совершенно бесшумно, вернее, двигатели у нее были намного тише, чем на байках, и никакими изменениями ее перемещение не сопровождалось. И, пожалуй, это и было самым страшным. Кочевники, притормозившие было, чтобы рассмотреть диковину, разом увеличили скорость и рванули вперед. Песчаная Дева ведает, что это за хрень, и хорошо, если она и дальше будет так медленно ползти.
Установка, как выяснилось, действительно не могла передвигаться быстрее – она вообще была рассчитала на стационарное размещение, и Белке пришлось изрядно потрудиться, чтобы соорудить ей гусеничный ход. Зато она могла кое-что другое.
Из-за рева разгонников кочевники не сразу расслышали новый звук – низкий, глубокий, торжественный. А расслышав, не придали значения. Однако звук продолжал усиливаться, как будто увеличивающееся расстояние не играло для него роли, и в считанные секунды из басовитого сочного звучания превратился в ультрафиолетовый рев, от которого волосы вставали дыбом и глаза лезли наружу от страха. Звук догонял их, толкал в спины, переполнял воздух и, казалось, навстречу идет такой же звук, такой же кромешный ужас, и куда не повернешь – тебя все равно догонят, тебя все равно убьют.
Рагон видел, как двое его людей столкнулись при попытке увеличить скорость, видел, как один человек упал, то ли потеряв сознание от страха, то ли не удержав руль трясущимися руками. Позднее он вспоминал все это, как смотрел бы запись на диске – без эмоций и ощущений, а тогда не понимал ничего и не видел на самом деле ничего. И если бы его кто-то пытался обойти или впереди оказался, таранил бы без всякого соображения: не потому, что тот мешал бы ему двигаться, а потому что не понимал бы, что перед ним машина.
Так он мчался и мчался вперед, не отличаясь ничем от своих людей, кроме того, что сильнее забирал на запад, охваченный ужасом, наполненный одним желанием: убраться отсюда, все равно куда, лишь бы подальше от этого чудовищного рева. И когда стих уже звук и исчезло далеко за спиной поселение, байк вдруг остановился, словно дернула его рука из-под земли, и Рагон головой вперед вылетел из седла. А потом все исчезло.
Установку в поселок, вернее на станцию, привез Черный. Из чего ее делал Белка и новоявленный его помощник, тощий и лысый как колено «топляк» хрен знает с какой планеты – никому неизвестно. Известно, что началом послужила очередная игрушка, вопящая, как бык во время неудавшейся случки, и долженствующая играть роль сигнализации на складе Белки. Черный, к несчастью своему оказавшийся слишком близко от демонстрируемого образца, оглох на одно ухо, отвесил хозяину за все приятное хорошую зуботычину, и к вечеру вернулся с дельным предложением. Идея, рожденная контузией, Белке понравилась, и через некоторое время на свет божий родилась экспериментальная малоходная установка, типа «Страх пустыни». Именно она и была пущена вслед за кочевниками, когда те, атакованные стрелками Черного, пришли в себя и попытались сбежать в пустыню.
Всего этого Красный Рагон не знал. Очнувшись через пару часов, он обнаружил, что ранен – чей-то шальной выстрел из гвоздемета пробил ему ногу, а полет из седла завершил начатое, так что у него теперь не только ранение, но и перелом ноги. И, судя по характерной «обтягивающей» боли в груди, перелом ребер. Увидел неподалеку свой байк – перевернутый, с растрескавшимся гнездом батарей, и уяснил, что совсем недалеко от него бродят люди – наверняка поселенцы, желающие присвоить имущество убитых кочевников.
Он попытался подползти к байку, но боль оказалась чересчур сильной. Чтобы удержаться от вопля, Рагон вцепился зубами в рукав куртки – так потом и ходил с отметинами от своих зубов – и замер на месте. Прекрасно зная, как поступают поселенцы с типами вроде него, он положил возле себя нож, вытащил и освободил кольца у двух гранат. Еще две оставил для себя: попадать живым в руки недавних противников ему не хотелось.
Если бы он не был ранен, если бы байк не был поврежден – он бы устроил этим сукам веселую жизнь. Как они наверняка устроят тем, кто по несчастью остался в живых – например, тем идиотам, из-за которых он задержался в поселении. В лучшем случае он сумеет умереть быстро и захватить с собой пару человек. В худшем… о худшем лучше не думать: ни на помощь, ни на милосердие Рагон не рассчитывал.
Он долго лежал неподвижно, прислушиваясь к невнятным голосам за волнистой стеной барханов, ждал, почти желал последнего: «О, глянь. Тут еще один валяется», после чего можно было бы уже ни о чем не думать, а просто убить двух-трех из них и подорвать гранаты. Но слова все не раздавались, голоса то удалялись, то приближались, заставляя его замирать в напряжении, пока в конце концов не затихли совсем. И только спустя еще почти час Рагон понял, что люди ушли окончательно, и он остался в живых.
Никакого облегчения или радости эта мысль ему не принесла: он был ранен, его байк нуждался в ремонте, воды не было и помощи ждать тоже было неоткуда. С пониманием, что это не спасение, а всего лишь отсрочка мучительной смерти, он снова отключился. А когда пришел в себя, его байк возвышался у него над головой, накинутый на машину кусок нанопоры образовывал полог, защищающий его от ветра, рядом на разогревательной плитке варился концентрат, а стоящая на песке емкость с горячей водой исходила специфическими медицинскими запахами.
Гранат, чанкера и ножа рядом уже не было. Но зато был невысокий худой мужик с обезображенным ожогом лицом и темными, показавшимися огромными в сумерках, глазами. И хотя Рагон понимал, что перед ним – обычная крыса, был у него и тот ирреальный, страшный и веселый миг, когда он всерьез поверил в россказни о Черном Страннике, что приходит на помощь кочевникам. Если их подвиги и слава достойны его помощи.
Миг исчез без следа, заставив Рагона испытать, кроме обычного презрения к охотникам, злость за свою ошибку, за собственную глупую веру. А вместе со злостью вернулась осторожность и готовность убивать. Черт его знает, что крыса затеял, но ничего хорошего для него. Так что пусть только наклонится к нему, пусть малую оплошность сделает – он разорвет ему горло зубами, если надо.
Рагон поморщился, простонал что-то, как будто от боли – а на самом деле пробуя, насколько хорошо может владеть своим телом. Тотчас же понял, что руки связаны, а на ногу наложена шина. Охотник криво усмехнулся, показывая, что маневры Рагона его не обманули, потом отлил во флягу варева, поболтал, чтобы остыло, и ткнул флягой ему в подбородок:
- Пей.
Запах шибанул в нос так, что чуть слезы на глаза не выступили. Но Рагон выпил: если бы крысе захотелось над ним поизгаляться, он бы его поселенцам отдал, а не лечил бы. Но вот на фига охотнику живой и здоровый кочевник – это, конечно, вопрос.
Задал его Рагон дня через два, когда варево погасило воспаление, и башка больше не крутилась, как две луны друг около друга. Охотник снова сидел над плиткой, на этот раз варил концентраты и собирался кормить кочевника с ложечки.
- Давай.
- Слышь, крыса, жрать я и сам смогу.
Охотник хмыкнул и ткнул ложкой в зубы.
- Размечтался. Жри давай.
Рагон окатил крысу злобным взглядом, проглотил содержимое ложки и насмешливо спросил:
- И долго ты так собираешься меня кормить?
- Пока не очухаешься.
- Решил стать моим родным папой?
- Как только, так сразу.
В принципе, есть одно объяснение невиданному поведению крысы, и Рагон считает эту версию наиболее близкой к правде: в Цирк его решил отдать, сволочь поганая, там крепкие бойцы всегда нужны. А до Серых Дотов, где ближайшая арена, далеко, вот и кормит, и раны перевязывает, потому как ему здоровый кочевник нужен. Больше заплатят. Но только ничего у ублюдка не выйдет: Рагон скорее вены себе перегрызет, чем будет на потеху поселенцев черепа разбивать.
Он больше ничего не спрашивает в течение двух дней, и хотя силы возвращаются к нему быстро и нога практически не болит, продолжает делать вид, что страшно слаб. Крыса никак не реагирует, временами исчезает неизвестно куда, возвращается с пустыми руками, а может, тайком от Рагона складывает где-то свою добычу. Никакого графика он не придерживается и это затрудняет выбор Рагона: то ли дождаться, пока охотник уснет, и прикончить его, то ли, наоборот, подождать его очередного исчезновения и свалить по-тихому, прихватив его пожитки и запасы. Первое кажется более надежным способом. Но для начала Рагону надо освободиться.
Руки у него связаны за спиной нейлоновым шнуром. Промежутка шнура достаточно, чтобы можно было шевелить руками, но недостаточно, чтобы он мог переступить через веревку или поднять руки над головой. Пока его трясла лихорадка и на ногу нельзя было наступить, об освобождении не могло быть и речи. Но теперь, дождавшись очередного ухода крысы, Рагон встает на колени, потом на ноги, убеждается, что идти долго он еще не может, но нога в колене сгибается. А значит, с байком он управится.
Охотник не оставляет рядом с Рагоном острых предметов, но на байке, на гнезде с батареями повреждена обшивка. Края у нее вполне острые, и хотя перетереть шнур оказалось не скорым делом, он с ним управился. Теперь надо было озаботиться припасами.
Увы, на машине ничего не осталось: помянув крысу крепком словом, Рагон отправился разыскивать предполагаемую добычу. Найти ничего толкового не удалось: то ли крыса был не при делах здесь, то ли воду и кислород держал в поселке. За ближайшим глиняным склоном лежали аккуратно завернутые в разную мягкую рухлядь капсулы, платы, фильтры и местная «плата» – полупрозрачные пластины черной и красной слюды, а также странного вида пластиковые упаковки с какой-то древней техники и кристаллы аконита – самая дорогая валюта в пустыне. Добыча была богатой, охотник с ней был один и никаких трудностей у него с водой не было. Все вместе наводило на тревожные размышления, и Рагон решил, что действовать надо безотлагательно.
Ждать крысу оказалось не долго. Охотник шел не таясь, тень точно указывала его местоположение. Но, не доходя до лежащего Рагона, он остановился и громко сказал:
- Вставай парень. Медленно.
Открыв глаза, Рагон увидел направленный на него чанкер и хмыкнул презрительно.
- Чего? Сначала кормил, когда не спрашивали, а теперь решил таки добить?
- Медленно встань. И держи руки перед собой.
«Сука», - подумалось Рагону, но он безропотно встал, протягивая руки вперед. Если охотник решит его связать, чанкер ему придется оставить, и тогда у него, Рагона, появится шанс. Но крыса швырнул ему под ноги красные блестящие наручники и приказал:
- Одевай. Давай, пошевеливайся.
- Сука, - коротко выдохнул Рагон, с ненавистью глядя на охотника, - Блядь ебанная.
Последнее крысу почему-то развеселило, он смеялся все время, пока Рагон медленно, пытаясь найти какой-нибудь выход, наклонялся и надевал браслеты. Потом вытер выступившие слезы и велел:
- Теперь садись.
К ногам Рагона упали упаковка с концентратом и фляга с водой.
- Руками, я смотрю, ты пользоваться и впрямь научился. Так что действуй.
А на следующий день они тронулись в путь. Охотник на его байке, со скоростью тихого пешехода, а Рагон трусцой, привязанный проклятым шнуром за наручники. Бежать он долго не мог, нога болела адски, они останавливались каждый час, и Рагон просто валился на песок, воя сквозь зубы и обещая ублюдку все самые страшные кары на земле и на небе. Проклятия охотника не трогали, он давал Рагону передохнуть минут с десять-пятнадцать, и все начиналось сначала.
К полудню от усталости и боли у Рагона мутилось перед глазами, в ушах стоял звон и нога болела так, словно кто проткнул ее раскаленным прутом. Когда крыса объявил остановку, он свалился, где стоял, и минут десять даже шевельнуться не мог. Его трясло от напряжения и ненависти к охотнику, а от бессилия сводило скулы. Ему хотелось только убить его. Не выжить, не сбежать, нет – убить мерзавца, резать по кусочкам трусливую тварь, затеявшую такую пытку.
«Трусливая тварь», дернув за наручники, заставила его сесть. Рагон поднял мутные от боли глаза, пошевелил губами и плюнул ему в лицо. Плевок вышел пустым, во рту все высохло. Крыса, вместо того, чтобы ударить в ответ, ткнул флягой в рот и дал напиться. Отошел и так же молча вернулся, поставив перед Рагоном горячее варево концентрата.
От запаха желудок скрутило судорогой, на глаза выступили слезы. Рагон выматерился, но проявлять гордость не решился, а схватив руками миску и ложку, стал жадно есть, едва не захлебываясь от торопливости. И только когда наелся, поднял глаза на крысу.
Тот курил, сидя возле байка на корточках, и заметив, что пленник с едой управился, молча протянул ему сигарету. Рагон так же молча закурил, и какое-то время они были похожи на двух близких друзей, которым нет надобности говорить друг с другом, чтобы быть понятыми.
Потом охотник подошел к нему, наклонился и одним небрежным движением снял «браслеты». Рагон, наверное, с минуту тупо смотрел на свои руки, не понимая, что происходит. Когда поднял глаза, крыса уже рассовывал по карманам флягу с водой и нагревательные стержни, готовясь идти. С ужасом он подумал, что надо тоже вставать и идти, и лучше пусть этот ублюдок его прикончит, но еще лучше, если он сам попытается его прикончить, иначе зачем крыса освободил ему руки?
Никакой логики в этом не было, но когда Рагон попытался встать, то понял, что напасть он просто не сумеет. Его затрясло, нога подломилась, и кочевник рухнул в песок. Сел и снова встал – осторожно, стараясь опираться только на здоровую ногу.
Крыса удовлетворенно кивнул и произнес:
- Фляга с водой и еда в байке, шину лучше не снимать. Догнать даже не пытайся.
Этого охотник мог бы и не говорить: взобраться на байк Рагон сможет не раньше завтрашнего вечера. А за ночь охотник два раза успеет добраться до поселения.
Крыса обходит его по широкой дуге, соблюдая осторожность – трусость, хотел бы сказать Рагон, но не скажет, потому что это точно неправда. Но именно эта осторожность, аккуратность, с которой охотник решил проблему своей безопасности, и вся эта дикая, ни на что не похожая ситуация – охотник спасает кочевника, отводит подальше от поселения и отпускает на все четыре стороны – приводит Рагона в бешенство. Тем более сильное, чем загадочней и непонятней ведет себя охотник.
- Какого хрена? Какого хрена ты делаешь? Куда ты попер?
Охотник приостанавливается:
- Тебе нет дела до того, куда я иду. Пустыня большая: я пойду в одну сторону, а ты в другую.
Ответ еще больше злит Рагона, он невольно делает шаг к крысе, шипит сквозь зубы от боли, но на этот раз не падает, а только слегка наклоняется.
- Какого черта? На хрен ты меня сюда притащил? На хрен ты меня кормил? Чего тебе от меня надо, ублюдок?
Охотник медлит с ответом, пожимает плечами:
- Да ни хрена не надо. Иди себе своей дорогой.
Он окончательно отворачивается, подымается на склон. Рагон кричит ему в спину:
- Я тебя достану! Слышь, ублюдок? Кто бы ты ни был. Я тебя, сука, найду и удавлю!
Крыса в ответ не оборачивается. Никто не видит, как он улыбается, и уж точно не слышит, что он повторяет про себя...
Семь месяцев спустя Рагон напал на арбу. Караванщики, вместо того, чтобы начать беспорядочную стрельбу или попытаться вырваться, быстро заняли круговую оборону, соорудив из перевернутых байков укрытие. Первая атака была отбита, в ход собрались пустить самодельные бомбы с напалмом, но не успели: из укрытия на дорогу вышел человек и спокойно двинулся к кочевникам. Чанкера при нем не было, руки он держал на виду, и Рагон подумал, что это дарт каравана посчитал более выгодным решить дело малой кровью и заплатить. И только когда человек снял маску, он понял, кто это.
Его люди тут же окружили охотника, но тот оставался таким же спокойным, как тогда, когда кормил Рагона с ложечки. Только улыбался насмешливо. Тогда Рагон опять подумал, что этот человек – чокнутый, но с ним стоит завести дружбу.