Я сегодня сдала экзамен по "железу"! Ура! Какая я умничка. 
понедельник, 07 июля 2008
Всю неделю чувствую себя как Мастер из "Мастер и Маргарита": роман летел к концу и я точно знал фразу. которой он закончится.
Если бы я знала как это будет грустно. Мне кажется ни над чем я не работала так тщательно, нигде я так не старалась. Все-таки это не совсем в моем стиле. Я три дня не могла закончить фик: из трех крошечных эпизодов сделала пять. последний не могла заставить себя написать - настолько мне не хотелось, чтобы все закончилось.
Но вот это произошло. "Дорога в мой дом" завершена. Мне очень грустно. я над ней даже поплакала. Мне грусто с ними расставаться. Глупо, но что есть, то есть..
Если бы я знала как это будет грустно. Мне кажется ни над чем я не работала так тщательно, нигде я так не старалась. Все-таки это не совсем в моем стиле. Я три дня не могла закончить фик: из трех крошечных эпизодов сделала пять. последний не могла заставить себя написать - настолько мне не хотелось, чтобы все закончилось.
Но вот это произошло. "Дорога в мой дом" завершена. Мне очень грустно. я над ней даже поплакала. Мне грусто с ними расставаться. Глупо, но что есть, то есть..
пятница, 27 июня 2008
Отрывок является продолжением "Спасение Весты". но получился таким самостоятельным, что можно и отдельно читать.
Рокамболь.
Брр, ночной кошмар и еще много маленьких кошмариков. Рики пытается вслушаться в ту странного рода тишину и шум, который носит название ментального пространства, но ничего внятного, мягко говоря, не ощущает. Собственно говоря, для него полуфантастический конструкт информационного поля планеты представляет собой скорее набор ощущений: тепло и холод, солнечные лучи, ложащиеся на кожу и ветер, особенно ветер. Он такой разный порой, несет массу значений и нюансов, и если идти за ним достаточно внимательно, ветер отведет тебя туда, куда ты идешь.
Наверное, он оказался не очень... внимательным. Упомянутое ментальное пространство Церес не является хоть сколько-нибудь цельной структурой – это самый настоящий хаос. Причем хаос опасный и непредсказуемый, полный неожиданных жадных глоток и ревущего огня, но огня грязного, зараженного, и те немногие, что ощущаются глотками свежего воздуха и теплом, вынуждены постоянно лавировать и прятаться, чтобы выжить в выморочной затягивающей грязи.
Иногда монгрела искренне удивляет то, что он дожил в этом месте до своего возраста. Впрочем, не нарвись он на блонди в свое время, этого могло и не произойти. Или он мог не узнать о своем специальном даре. Хотя Ясон утверждает, что его способности слишком яркие, чтобы он не дождался однажды спонтанной активации, а таковые обычно кончаются очень грустно для носителя таланта.
На сей раз, таланта было мало. Можно даже сказать с уверенностью, что он стал причиной «ляпа».
Рики как обычно проехался к Катце в «офис», демонстрируя «привязанность». Катце как обычно, в это время суток разбирался с очередной порцией заказов, а Рики, чтобы не торчать дома в одиночестве, тихонечко отсиживался с запасным ноутбуком. Оба монгрела провели два часа в полном молчании и полной же гармонии, занятые каждый своей машиной, и только когда черноглазый собрался в Апатию, Катце соизволил поинтересоваться, почему собственно, он у него торчит.
- Ясон на приеме в Партее, хорошо, если к утру явится, а может и заночует в Эос
Дилер молча кивает, обозначая понимание, и снова ныряет в бурное обсуждение поставок. Несколько секунд, пока андроид невидимой тенью лазает по району, Рики ждет, уставившись в спину рыжего монгрела и ожидая продолжения. Но Катце молчит как представитель семейства рыб и темноглазый уходит не прощаясь.
Не то чтобы они перестали разговаривать после той достопамятной беседы, ничуть. Но... но Катце медлит. Несколько раз порывался что-то спросить, сказать, но каждый раз останавливается и Рики не хочет его торопить. У них будет множество поводов сблизиться, он уверен, та история со взрывами и замятый чудовищными усилиями скандал с инопланетянином – только часть всей этой политической грязи, и Катце еще не раз понадобится блонди, и Рики не раз представится шанс вернуть рыжего в лоно человеческих сыновей.
Холодный синеватый цвет муниципального освещения болезненно бьет по глазам. Рики щурится, но жаловаться грех: район расположения Катцевой квартиры относится к хорошо обеспеченным, по трущобным меркам естественно, но это означает, что наличествует освещение, мусоровозы являются с большей частотой, транспорт обеспечивается ответвлением городской энерготрассы, и сюда периодически заглядывают городские чиновники человеческого происхождения. В остальных местах хуже.
Почему-то монгрелу становится холодно: вроде бы не зима и ветра почти нет, но Рики чувствует заползающую под одежду, знобкую сырость, но прежде чем осознает не совсем естественное происхождение ощущения, на площадку опускается аэрокар, и он с благодарностью ныряет в машинное тепло. Похолодание что ли наступило?
Ага, великий ледниковый период в виду отсутствия блонди. Ясона нет уже две недели. То есть, он наличествует, но не в том объеме, в каком привык ощущать его Рики. Несостоявшийся скандал потребовал от Минка изощренного лавирования между партиями Синдиката, так что он проводит в Эос чуть ли не круглые сутки и вырывается в Апатию на несколько ночных часов. Тот редкий случай, когда Консулу действительно нужна исключительная скорость его триера, иначе бы он просто не успевал. Не рационально, факт, но не для Ясона – трех-четырехчасовое пребывание в обществе пета для него, куда благотворнее полноценнее сна и любой релаксирующей процедуры.
Но с учетом такого режима блонди не рискует затягивать ночные утехи, как это ни грустно. Иногда и на поцелуй едва хватает времени: Ясон приезжает глубокой ночью, принимает душ и просто валится от утомления в кровать. И всего его бесконечного желания хватает только на то, чтобы обнять Рики, разбудив стальным движением, крепко поцеловать и тут же заснуть, уткнувшись ему в плечо.
И исчезнуть утром, задолго до того, как просыпается его пет. Из чего следует, что ночью Ясон будит его специально, обозначая так сказать, свою неизменную заинтересованность и извинение по-блондевски. Утром он покидает их постель совершенно незаметным для Рики способом.
Их постель – хм. Звучит. Монгрел иронично хмыкает про себя, не желая даже беззвучно фиксировать в сознании сей факт, но... все таки звучит: наша постель. Пустоватая что-то в последнее время: уже два дня блонди ночует в Эос.
Согласно программе, такси доставляет его на крышу одной из четырех Мидасских гостиниц, выбранных случайным методом - блин, паранойя в исполнении блонди! Оттуда Рики забирает уже машина Консула. Маршрут обеих машин варьируется, вредный блонди заставил монгрела самостоятельно их разрабатывать, сославшись на необходимость развивать стратегическое мышление. Рики обиженно заявил, что с его стратегическим мышлением у него все в порядке и в качестве доказательства предложил требуемые маршруты вместе... с вариантами ограбления приходящихся по пути интересных объектов. «Монгрел я или так, на грядке вырос?»
Ясон юмор не оценил: проявил привычное тщательное внимание к планам операций, указав на неувязки, забраковал один маршрут и выразил одобрение проявленной инициативе в плане демонстрации богатства воображения. Именно так он и выразился – богатства воображения. Рики который уже несколько скис к этому времени, смирившись с тем, что зря потратил столько усилий на бессмысленные с точки зрения блонди действия, завис над фразой как программа над неопознанным файлом и потребовал объяснений:
- Что ты имеешь в виду, блонди?
- Требуется богатое воображение монгрел, чтобы так разнообразить безопасный путь неведомыми опасностями. Пожалуй, потребуется наблюдать не за возможными препятствиями, а за тобой.
- Ага. Счас, все брошу и пойду грабить мед банк. Ясон, я пытался пошутить, а ты ничего не понял.
- Почему же, понял: ты склонен к авантюрам, как настоящим так и воображаемым. Пожалуй, я велю не только наблюдать за тобой, но и приковывать во время транспортировки.
«Этого не может быть! Не может он такого приказать!» Монгрел в волнении пронзает взглядом блонди, но лицо Ясона остается серьезным и спокойным, пока рожица Рики не становится совсем уж жалобной, и полукровка уже почти готов поверить в серьезность намерения консула. С Ясона станется.
Минк не выдерживает и хохочет во все горло. Совсем как мальчишка, которому, наконец, удалось развести приятеля: уж больно растерянный и перепуганный вид у его храброго монгрела. «Рики маленький, до чего ж ты милый, когда так теряешься».
Монгрел потрясенно хлопает глазами, наблюдая картину неприкрытого безобразия: это что же получается? Он пытался пошутить над блонди, а закончилось тем, что блонди подшучивает над ним, над монгрелом и человеком? Безобразие! Мальчишка срывается в прыжок, заканчивающийся возмущенными криками и беспорядочными движениями рук и ног, когда Ясон ловит его под мышки и удерживает на весу и подальше от себя. Но смех Ясон, но веселые синющие глаза блонди, но само невиданное в природе явление - шуточки блонди, заставляет и Рики развеселиться и вторить мелодичному смеху Консула звонким журчащими раскатами. «Здоровски, что ты такой не блонди, Ясон.
Как он тогда его назвал? Том... Солер... или Сойре или еще как-то. Надо поискать в сети и узнать, что имел в виду, блонди. блонди – коварные, просто так ничего не говорят».
Ну, вот честное-пречестное слово, он не виноват. Ни коим образом здесь не задействована его склонность к авантюрам, которая негде правду деть, таки присуща любопытному монгрелу. Но вот поверит ли в это Ясон? А если поверит, то, как отреагирует? В машине, Рики, занятый грустными мыслями по поводу сегодняшнего отсутствия блонди, теперь уж точно до утра, а то и до завтра, как сообщил сочувственным тоном «домовой», не обратил внимания, что маршрут как-то изменился. Андроид отчего-то, тоже никак не отреагировал, и Рики осознал какую-то неправильность, только увидев проплывающие слева контуры грандиозного Летнего Театра, которого сто процентов не было ни на одном из маршрутов. Что за фигня?
«Мик012/14 доложить маршрут» - Рики не произносит слов, лишь активирует команду, а на служебном языке андроидов имя именно так и звучит. Кто его знает, чтобы произошло, если бы монгрел поинтересовался вслух, как и подобает нормальному человеку. Но полукровка попытался вызвать охранника мысленно, как уже привык общаться с близко расположенными коммуникаторами разного уровня, и андроид не ответил.
То есть, совсем не ответил: на вызов Рики не пришел даже сигнал о готовности к работе, не то, что реакция на команду. Удивленный монгрел открыл, было, рот, собравшись поинтересоваться, что за ерунда происходит, но все же успел связаться с коммом аэрокара. Вернее, попробовал: машина на запрос не отреагировала подозрительно похоже на андроида, а так как паранойя при некоторых обстоятельствах – хвороба заразная, Рики подавил закономерную вспышку гнева и направил усилия на взлом управляющей программы. Даже не взлом, а своего рода, очень настойчивый запрос, который немедленно показал, что такси утратило самостоятельность и подчиняется внешним командам.
Мысли в голове у монгрела побежали очень быстро: Рики вспомнил неприятное ощущение холода, настигшего его на пороге катцевого дома, аэрокар скользнул на нижнюю трассу, опускаясь к многоярусным старым домам приграничья, а андроид продолжал изображать неживую мебель. Ощущение потери времени, близости последнего поворотного момента, когда еще можно что-то изменить, стремительно надвинулось, взвыло предупреждающей сиреной, и Рики, очертя голову ринулся на андроида.
Вернее – сделал вид, что свалился от крутого разворота и приложил активированным на полную мощность шокером. Явно не ожидавший такой подлости от объекта охраны андроид послушно вырубился, закороченный ударом, Рики тем же полезным приспособлением, сиречь своим идентификатором, вырубил запирающий элемент двери и выпрыгнул наружу. Теперь уже точно очертя голову, потому что он не особенно видел куда прыгает.
Инстинкт не подводит цересского выкормыша. В верхнем воздушном ярусе Церес летать очень неудобно: грибообразные дома, экономя место на земле, едва не смыкаются вплотную чердачными этажами и обильно увешаны пиратскими приспособлениями по добыче бесплатной энергии и недоступной информации. Чтобы попасть внутрь такого «микрорайона» воздушным экипажам надо перейти на наземный режим или нырнуть в пространство между домами, рискуя напороться на несанкционированную террасную застройку. Висячие мостки, террасы и арки, а то и полноценные воздушные домики могут объединять несколько зданий, превращая их в единое и невероятно запутанное жилое пространство, где не только андроиды - сама Юпитер рискует поломать ноги.
Для машин не удобно до ужаса, но зато чрезвычайно удобно для выпрыгивающих на ходу пассажиров. Рики кувырком приземляется на одну их таких террасок, немножко коротковатую, чтобы монгрел полностью погасил инерцию. Его выносит на висячий мост, он как водится, кряхтит и разбегается под ногами, и Рики приходится проявить немалую сноровку, чтобы успеть добраться до опоры расползающегося приспособления. Такси красиво разворачивается, управляемое явно опытным водителем, но монгрел уже слетел с этажа и несется вниз по лабиринту жилищ, коридоров и модулей ночлежек, попутно стараясь свалить как можно больше мебели, частей кухонных механизмов, людей и дверей – вообщем, причинить как можно больше ущерба и поднять на ноги как можно больше обитателей.
- Ой! Шось побигло!
- Какого х***! Что за...
- Какая сволочь сбила антенну?! Убью на х***!
- ****!
- Заткни хайло, а то сам там же будешь!
- Ты мутант недорезанный...
- Заткнулись все и объясните в чем дело?
- Эта тварь сбила антенну!
- Сам mns ****
- Не-е. это не он сбил антенну, тот шо сбил уже внизу.
- Где? Когда?
- Ну, если вы не будете стоять каг’ памятниг’ Юпитер, то вы ег’о еще дог’оните.
Воинственные по природе монгрелы заполняют пространство как осы потревоженное гнездо, несусветная ругань, вопли и характерные звуки проверяемых шокеров наполняют воздух. Рики пару раз задевает летящими снарядами бытового происхождения, но юркий монгрел успевает увернуться от ударов посильнее и, оставив за спиной кучу разъяренных наследственных бунтовщиков, исчезает в любимом пристанище всех удирающих – катакомбах старой канализации.
Ясен пень, она давно не действует: простой экономический расчет показывает, что нормальная цивилизованная утилизация отходов куда дешевле бесконтрольных сточных вод и их последствий. Что более странно, так это то, что она не заселена. Ну, есть, конечно, исключения, и даже соответствующие детские сказочки о подземных народцах, но те из монгрелов, кто активно осваивают коммуникационные ходы между разными территориями, знают, что по большому счету – это фигня. Надо лишь соблюдать некоторую осторожность. Рики и соблюдает: уже на первом этаже, традиционно занятому крошечными гробиками ночлежек для совсем уж бродячих товарищей, он двигается совершенно бесшумно и избегая освещенных мест. Обычные обитатели ночлежки тоже выползают на шум, открывая гнойные глаза и распространяя невыносимое амбре, но активность их исчерпывается недоуменными взглядами наверх и высказываниями, чья философская сущность тонет в непереводимом фольклоре и перегаре.
Бродяги и нарки, пьяницы и сумасшедшие - последняя стадия существования, вялые и озабоченные только поиском своего зелья. Они неповоротливы и равнодушны как роботы, но они тоже жители Церес – в домах, занятых относительно трудоустроенными негражданами они выполняют роль охранников, и если опасность идет снизу, с «земли», одинаково отчаянно и угрюмо сражаются с полицейскими, мутантами и бандитами. За что их и терпят, и даже подкармливают: симбиоз в нормальном виде.
Рики аккуратно добирается до открытого по глубоко укоренившейся традиции люка, потому что из-под земли., в отличие от «земли» смертельная опасность не прибудет, и так же осторожно пробирается через первый сектор. Бывает, что некоторые из бродяг остаются и в «своем» канализационном преддверье, особенно в сезоны островных миграций, а Рики отнюдь не склонен считать этих стариков слабыми противниками. Ха! Если человек в Церес дожил до их лет, пусть и превратился в пьянь и калеку – это означает, что он обладает огромным опытом выживания и накопил немало грязных трюков и жутковатых знаний раз до сих пор жив. Так что, если за монгрелом гонятся человеческие преследователи им можно только посочувствовать, а если андроиды – спеть песенку о зайцах и глупом кибере.
Если бы еще самому понять что означает эта фигня. Идентификатор в катакомбах не действует, как практически ни одно из средств связи: «Ясное дело – где тот спутник, а где я». А вот кольцо... маячок пет-ринга за каким-то чертом отличается чрезвычайной мощностью, что вообщем-то не удивительно: пет-ринг определенной серии предназначен для мутантов, а этот народ может быть весьма опасным. На Рики именно такое приспособление, так что можно не сомневаться: «домовой» комм в особняке Минка фиксирует его пребывание с довольно высокой точностью. Вопрос вот в чем: кто еще это делает?
Обвиняемый в параноидальной подозрительности, а в свете последних двадцати минут, так вполне себе оправданный, Ясенька, код кольца изменил и «закрыл», и охранники-андроиды, во избежание примерно такого случая, возможности отследить сигнал лишены. Стандартное требование безопасности, если на Главу Синдиката было осуществлено покушение, а Глава сей, любит таскать с собой определенного пета. Так что предположить, что Рики выследили по сигналу его пет-ринга, означает оказать самому себе невероятную честь и предположить, что за ним охотиться СБ Амой. Ха!
Значит, просто следили за Катцевой официальной берлогой, а потом просто перехватили управление каром – не так уж сложно, потому что это обычное городское такси. Необычное привлекало бы больше внимания. Ну, так за ком охота? «В смысле за мной, за Катце, или... за петом Ясона Минка, какого-то хрена ошивающимся в преступном районе? Правильный вопрос, блин, а правильный вопрос содержит половину ответа».
Если за Катце, то... то уже поздно. Если за Катце следили, а за ним следили как за возможным подельником или, что более правдоподобно, связником, то уже и впрямь поздно: либо вытрясают сейчас душу из рыжего и тогда надо организовывать спасательные меры, или пролетели как фанера над Юпитер и теперь ловят его типа дружка. Честно говоря, последняя версия – самая лучшая.
Потому что если охотятся за ним, за Рики Темным, то найти причину подобного явления затруднительно. Он давно покинул Черный рынок, давно для бандита, нуждающегося в постоянной поддержке авторитета, и жертвы его предпринимательской деятельности, по идее, уже давно должны были забыть своего обидчика, занятые более насущными проблемами. Личная обида? Вообще смешно, у него этих личных отношений не наблюдалось в принципе... за исключением Кирие. Хм, Кирие. А далеко должен был продвинуться наглый полукровка, чтобы иметь возможность организовать подобную операцию.
Но разноглазый работал на Катце и только по конкретному, так сказать заданию. В смысле, Лис мог и дальше использовать фискала, но именно в качестве шпиона, доносчика, а это не та профессия, за которую настолько хорошо платят. А больше он вроде бы никого не обижал. Так значит, за петом Минка? Бля-я.
Монгрел в волнении вскакивает на ноги и вновь топает куда глаза не глядят. Двигаться в определенном направлении нет смысла, потому что он не принял решения, но сидеть на месте Рики уже не может. Если пытались схватить его, пета, а не Темного, то хреновые дела происходят. Чудненько в такое объяснение вписывается и технически высокий уровень операции, потому как перехват управления машиной – это ладно, а вот перехват управления охранником – это уже чересчур для монгрела. Но чего точно не знали его напавшие, зная о его статусе или нет, так это о его способности работать с машиной без адаптеров. Хотя, собственно, мысль эта ничего не проясняет...
Так, ладно, на данный момент самый главный вопрос – это Катце. Подозревать Рыжего – выше сил монгрела, это не более чем дань «представление полного спектра предположений». Но вот если кто-то хитроумный пытается использовать Лиса в подковерных играх, то стоит предупредить дилера, или убедиться что с ним все в порядке. «Рыжего так может уже спасать надо, а я тут сижу, версии считаю.» Розовая пластина идентификатора грустно светится несколькими завитками, указывая на критическое уменьшение энергетического запаса – естественно, два максимальных «дюбеля» подряд, а что было делать? Но на связь хватит.
Пока суд да дело, незачем ему светиться в Мидас: Рики, предварительно понаблюдав за улицей, выползает на солнечную поверхность планеты и еще несколько минут тратит на выяснение колебаний климата. Народ вокруг, дохлый, вечерний, лениво тащится в неопределенном направлении или наоборот торопится по трудовым местам, и дела им нет до какого-то монгрела. И погоде нет дела до монгрела, во всяком случае, никакой подозрительной беспричинной зябкости Рики не ощущает. Блин, ну почему блонди всегда прав?
«Рики, умение ощущать настроение и намерения собеседника не является его управлением, это лишь дополнительная информация, позволяющая действовать с максимальной эффективностью».
«Да, но ты-то так и действуешь, то есть, используешь эти сведения для того, чтобы управлять своими собеседниками. В смысле, ты сам говорил, что можешь управлять настроением, а настроение, э-э-э, меняет приоритеты».
«Это уже второй этап, Рики. Я - дипломат, и это часть моей работы. Как ты используешь свой дар, зависит от твоей цели и твоих намерений».
Всемогущая пластинка вызывает дилера, заодно блокируя сигнал подключения, так что если у рыжего гости, ни черта они не засекут. А о наличие таковых, уж кто-кто, а рыжий сумеет просигнализировать.
- Чего тебе? – ворчит явно занятый дилер, пытаясь одним глазом смотреть сразу и на Рики и в рабочий голокуб.
- Встретимся как обычно?
- А что-то изменилось?
- Если бы. Хоть в загул уходи.
- Разбежался. До завтра, - невежливо прощается Катце, и монгрел, слегка успокоенный, прячет идентификатор. Ладно, Лис намеком не воспользовался, значит, и подавать какие-то сигналы ему надобности не было. «А значит Рики, кто-то от тебя чего-то хочет и не стеснен в средствах».
Конечно, простой здравый смысл требует, чтобы он немедленно выбирался отсюда, и как можно быстрее достиг Апатии. Дом Ясона во всех смыслах, самое безопасное место для его пета, но есть в такой постановке вопроса один неприятный нюанс: как только Ясон узнает о происшествии, он просто не выпустит монгрела из дома. До иных благорасполагающих обстоятельств, включающих в себя политическую разрядку, установление и наказание преступников, душевное спокойствие Консула, и мир во всем мире.
А до этого, согласитесь, далековато. Так что: или он сам устанавливает личность похитителей или сражу же превращается в пленника. Первый способ действий тоже может закончиться примерным пленением, потому что ясное дело, если неведомый даже Ясону, противник решит использовать монгрела в качестве средства шантажа, то с этим делом шутки плохи при любом раскладе. Но если причина все-таки иная, то он сам себя по глупому запрет в доме и лишится даже той крошечной свободы перемещений, что у него есть. А какой бы малой и ничтожной она не была по сравнению с настоящими желаниями и волей Рики, он научился ценить и эти капельки. Когда нет рядом моря будешь ценить и дождевые лужицы.
Черт, да он сам себе никогда не простит, и Минк такого не одобрит, если он, вот так сразу, подымет ручки кверху и пойдет спасаться в теплую постельку Консула. Надо хотя бы попытаться! Как пытаться и где, пока неизвестно, хотя на одно соображение он уже надыбал. Но чтобы его проверить необходимо сохранить свободу маневра. И Ясона к тому же не будет сегодня...
Рокамболь.
Брр, ночной кошмар и еще много маленьких кошмариков. Рики пытается вслушаться в ту странного рода тишину и шум, который носит название ментального пространства, но ничего внятного, мягко говоря, не ощущает. Собственно говоря, для него полуфантастический конструкт информационного поля планеты представляет собой скорее набор ощущений: тепло и холод, солнечные лучи, ложащиеся на кожу и ветер, особенно ветер. Он такой разный порой, несет массу значений и нюансов, и если идти за ним достаточно внимательно, ветер отведет тебя туда, куда ты идешь.
Наверное, он оказался не очень... внимательным. Упомянутое ментальное пространство Церес не является хоть сколько-нибудь цельной структурой – это самый настоящий хаос. Причем хаос опасный и непредсказуемый, полный неожиданных жадных глоток и ревущего огня, но огня грязного, зараженного, и те немногие, что ощущаются глотками свежего воздуха и теплом, вынуждены постоянно лавировать и прятаться, чтобы выжить в выморочной затягивающей грязи.
Иногда монгрела искренне удивляет то, что он дожил в этом месте до своего возраста. Впрочем, не нарвись он на блонди в свое время, этого могло и не произойти. Или он мог не узнать о своем специальном даре. Хотя Ясон утверждает, что его способности слишком яркие, чтобы он не дождался однажды спонтанной активации, а таковые обычно кончаются очень грустно для носителя таланта.
На сей раз, таланта было мало. Можно даже сказать с уверенностью, что он стал причиной «ляпа».
Рики как обычно проехался к Катце в «офис», демонстрируя «привязанность». Катце как обычно, в это время суток разбирался с очередной порцией заказов, а Рики, чтобы не торчать дома в одиночестве, тихонечко отсиживался с запасным ноутбуком. Оба монгрела провели два часа в полном молчании и полной же гармонии, занятые каждый своей машиной, и только когда черноглазый собрался в Апатию, Катце соизволил поинтересоваться, почему собственно, он у него торчит.
- Ясон на приеме в Партее, хорошо, если к утру явится, а может и заночует в Эос
Дилер молча кивает, обозначая понимание, и снова ныряет в бурное обсуждение поставок. Несколько секунд, пока андроид невидимой тенью лазает по району, Рики ждет, уставившись в спину рыжего монгрела и ожидая продолжения. Но Катце молчит как представитель семейства рыб и темноглазый уходит не прощаясь.
Не то чтобы они перестали разговаривать после той достопамятной беседы, ничуть. Но... но Катце медлит. Несколько раз порывался что-то спросить, сказать, но каждый раз останавливается и Рики не хочет его торопить. У них будет множество поводов сблизиться, он уверен, та история со взрывами и замятый чудовищными усилиями скандал с инопланетянином – только часть всей этой политической грязи, и Катце еще не раз понадобится блонди, и Рики не раз представится шанс вернуть рыжего в лоно человеческих сыновей.
Холодный синеватый цвет муниципального освещения болезненно бьет по глазам. Рики щурится, но жаловаться грех: район расположения Катцевой квартиры относится к хорошо обеспеченным, по трущобным меркам естественно, но это означает, что наличествует освещение, мусоровозы являются с большей частотой, транспорт обеспечивается ответвлением городской энерготрассы, и сюда периодически заглядывают городские чиновники человеческого происхождения. В остальных местах хуже.
Почему-то монгрелу становится холодно: вроде бы не зима и ветра почти нет, но Рики чувствует заползающую под одежду, знобкую сырость, но прежде чем осознает не совсем естественное происхождение ощущения, на площадку опускается аэрокар, и он с благодарностью ныряет в машинное тепло. Похолодание что ли наступило?
Ага, великий ледниковый период в виду отсутствия блонди. Ясона нет уже две недели. То есть, он наличествует, но не в том объеме, в каком привык ощущать его Рики. Несостоявшийся скандал потребовал от Минка изощренного лавирования между партиями Синдиката, так что он проводит в Эос чуть ли не круглые сутки и вырывается в Апатию на несколько ночных часов. Тот редкий случай, когда Консулу действительно нужна исключительная скорость его триера, иначе бы он просто не успевал. Не рационально, факт, но не для Ясона – трех-четырехчасовое пребывание в обществе пета для него, куда благотворнее полноценнее сна и любой релаксирующей процедуры.
Но с учетом такого режима блонди не рискует затягивать ночные утехи, как это ни грустно. Иногда и на поцелуй едва хватает времени: Ясон приезжает глубокой ночью, принимает душ и просто валится от утомления в кровать. И всего его бесконечного желания хватает только на то, чтобы обнять Рики, разбудив стальным движением, крепко поцеловать и тут же заснуть, уткнувшись ему в плечо.
И исчезнуть утром, задолго до того, как просыпается его пет. Из чего следует, что ночью Ясон будит его специально, обозначая так сказать, свою неизменную заинтересованность и извинение по-блондевски. Утром он покидает их постель совершенно незаметным для Рики способом.
Их постель – хм. Звучит. Монгрел иронично хмыкает про себя, не желая даже беззвучно фиксировать в сознании сей факт, но... все таки звучит: наша постель. Пустоватая что-то в последнее время: уже два дня блонди ночует в Эос.
Согласно программе, такси доставляет его на крышу одной из четырех Мидасских гостиниц, выбранных случайным методом - блин, паранойя в исполнении блонди! Оттуда Рики забирает уже машина Консула. Маршрут обеих машин варьируется, вредный блонди заставил монгрела самостоятельно их разрабатывать, сославшись на необходимость развивать стратегическое мышление. Рики обиженно заявил, что с его стратегическим мышлением у него все в порядке и в качестве доказательства предложил требуемые маршруты вместе... с вариантами ограбления приходящихся по пути интересных объектов. «Монгрел я или так, на грядке вырос?»
Ясон юмор не оценил: проявил привычное тщательное внимание к планам операций, указав на неувязки, забраковал один маршрут и выразил одобрение проявленной инициативе в плане демонстрации богатства воображения. Именно так он и выразился – богатства воображения. Рики который уже несколько скис к этому времени, смирившись с тем, что зря потратил столько усилий на бессмысленные с точки зрения блонди действия, завис над фразой как программа над неопознанным файлом и потребовал объяснений:
- Что ты имеешь в виду, блонди?
- Требуется богатое воображение монгрел, чтобы так разнообразить безопасный путь неведомыми опасностями. Пожалуй, потребуется наблюдать не за возможными препятствиями, а за тобой.
- Ага. Счас, все брошу и пойду грабить мед банк. Ясон, я пытался пошутить, а ты ничего не понял.
- Почему же, понял: ты склонен к авантюрам, как настоящим так и воображаемым. Пожалуй, я велю не только наблюдать за тобой, но и приковывать во время транспортировки.
«Этого не может быть! Не может он такого приказать!» Монгрел в волнении пронзает взглядом блонди, но лицо Ясона остается серьезным и спокойным, пока рожица Рики не становится совсем уж жалобной, и полукровка уже почти готов поверить в серьезность намерения консула. С Ясона станется.
Минк не выдерживает и хохочет во все горло. Совсем как мальчишка, которому, наконец, удалось развести приятеля: уж больно растерянный и перепуганный вид у его храброго монгрела. «Рики маленький, до чего ж ты милый, когда так теряешься».
Монгрел потрясенно хлопает глазами, наблюдая картину неприкрытого безобразия: это что же получается? Он пытался пошутить над блонди, а закончилось тем, что блонди подшучивает над ним, над монгрелом и человеком? Безобразие! Мальчишка срывается в прыжок, заканчивающийся возмущенными криками и беспорядочными движениями рук и ног, когда Ясон ловит его под мышки и удерживает на весу и подальше от себя. Но смех Ясон, но веселые синющие глаза блонди, но само невиданное в природе явление - шуточки блонди, заставляет и Рики развеселиться и вторить мелодичному смеху Консула звонким журчащими раскатами. «Здоровски, что ты такой не блонди, Ясон.
Как он тогда его назвал? Том... Солер... или Сойре или еще как-то. Надо поискать в сети и узнать, что имел в виду, блонди. блонди – коварные, просто так ничего не говорят».
Ну, вот честное-пречестное слово, он не виноват. Ни коим образом здесь не задействована его склонность к авантюрам, которая негде правду деть, таки присуща любопытному монгрелу. Но вот поверит ли в это Ясон? А если поверит, то, как отреагирует? В машине, Рики, занятый грустными мыслями по поводу сегодняшнего отсутствия блонди, теперь уж точно до утра, а то и до завтра, как сообщил сочувственным тоном «домовой», не обратил внимания, что маршрут как-то изменился. Андроид отчего-то, тоже никак не отреагировал, и Рики осознал какую-то неправильность, только увидев проплывающие слева контуры грандиозного Летнего Театра, которого сто процентов не было ни на одном из маршрутов. Что за фигня?
«Мик012/14 доложить маршрут» - Рики не произносит слов, лишь активирует команду, а на служебном языке андроидов имя именно так и звучит. Кто его знает, чтобы произошло, если бы монгрел поинтересовался вслух, как и подобает нормальному человеку. Но полукровка попытался вызвать охранника мысленно, как уже привык общаться с близко расположенными коммуникаторами разного уровня, и андроид не ответил.
То есть, совсем не ответил: на вызов Рики не пришел даже сигнал о готовности к работе, не то, что реакция на команду. Удивленный монгрел открыл, было, рот, собравшись поинтересоваться, что за ерунда происходит, но все же успел связаться с коммом аэрокара. Вернее, попробовал: машина на запрос не отреагировала подозрительно похоже на андроида, а так как паранойя при некоторых обстоятельствах – хвороба заразная, Рики подавил закономерную вспышку гнева и направил усилия на взлом управляющей программы. Даже не взлом, а своего рода, очень настойчивый запрос, который немедленно показал, что такси утратило самостоятельность и подчиняется внешним командам.
Мысли в голове у монгрела побежали очень быстро: Рики вспомнил неприятное ощущение холода, настигшего его на пороге катцевого дома, аэрокар скользнул на нижнюю трассу, опускаясь к многоярусным старым домам приграничья, а андроид продолжал изображать неживую мебель. Ощущение потери времени, близости последнего поворотного момента, когда еще можно что-то изменить, стремительно надвинулось, взвыло предупреждающей сиреной, и Рики, очертя голову ринулся на андроида.
Вернее – сделал вид, что свалился от крутого разворота и приложил активированным на полную мощность шокером. Явно не ожидавший такой подлости от объекта охраны андроид послушно вырубился, закороченный ударом, Рики тем же полезным приспособлением, сиречь своим идентификатором, вырубил запирающий элемент двери и выпрыгнул наружу. Теперь уже точно очертя голову, потому что он не особенно видел куда прыгает.
Инстинкт не подводит цересского выкормыша. В верхнем воздушном ярусе Церес летать очень неудобно: грибообразные дома, экономя место на земле, едва не смыкаются вплотную чердачными этажами и обильно увешаны пиратскими приспособлениями по добыче бесплатной энергии и недоступной информации. Чтобы попасть внутрь такого «микрорайона» воздушным экипажам надо перейти на наземный режим или нырнуть в пространство между домами, рискуя напороться на несанкционированную террасную застройку. Висячие мостки, террасы и арки, а то и полноценные воздушные домики могут объединять несколько зданий, превращая их в единое и невероятно запутанное жилое пространство, где не только андроиды - сама Юпитер рискует поломать ноги.
Для машин не удобно до ужаса, но зато чрезвычайно удобно для выпрыгивающих на ходу пассажиров. Рики кувырком приземляется на одну их таких террасок, немножко коротковатую, чтобы монгрел полностью погасил инерцию. Его выносит на висячий мост, он как водится, кряхтит и разбегается под ногами, и Рики приходится проявить немалую сноровку, чтобы успеть добраться до опоры расползающегося приспособления. Такси красиво разворачивается, управляемое явно опытным водителем, но монгрел уже слетел с этажа и несется вниз по лабиринту жилищ, коридоров и модулей ночлежек, попутно стараясь свалить как можно больше мебели, частей кухонных механизмов, людей и дверей – вообщем, причинить как можно больше ущерба и поднять на ноги как можно больше обитателей.
- Ой! Шось побигло!
- Какого х***! Что за...
- Какая сволочь сбила антенну?! Убью на х***!
- ****!
- Заткни хайло, а то сам там же будешь!
- Ты мутант недорезанный...
- Заткнулись все и объясните в чем дело?
- Эта тварь сбила антенну!
- Сам mns ****
- Не-е. это не он сбил антенну, тот шо сбил уже внизу.
- Где? Когда?
- Ну, если вы не будете стоять каг’ памятниг’ Юпитер, то вы ег’о еще дог’оните.
Воинственные по природе монгрелы заполняют пространство как осы потревоженное гнездо, несусветная ругань, вопли и характерные звуки проверяемых шокеров наполняют воздух. Рики пару раз задевает летящими снарядами бытового происхождения, но юркий монгрел успевает увернуться от ударов посильнее и, оставив за спиной кучу разъяренных наследственных бунтовщиков, исчезает в любимом пристанище всех удирающих – катакомбах старой канализации.
Ясен пень, она давно не действует: простой экономический расчет показывает, что нормальная цивилизованная утилизация отходов куда дешевле бесконтрольных сточных вод и их последствий. Что более странно, так это то, что она не заселена. Ну, есть, конечно, исключения, и даже соответствующие детские сказочки о подземных народцах, но те из монгрелов, кто активно осваивают коммуникационные ходы между разными территориями, знают, что по большому счету – это фигня. Надо лишь соблюдать некоторую осторожность. Рики и соблюдает: уже на первом этаже, традиционно занятому крошечными гробиками ночлежек для совсем уж бродячих товарищей, он двигается совершенно бесшумно и избегая освещенных мест. Обычные обитатели ночлежки тоже выползают на шум, открывая гнойные глаза и распространяя невыносимое амбре, но активность их исчерпывается недоуменными взглядами наверх и высказываниями, чья философская сущность тонет в непереводимом фольклоре и перегаре.
Бродяги и нарки, пьяницы и сумасшедшие - последняя стадия существования, вялые и озабоченные только поиском своего зелья. Они неповоротливы и равнодушны как роботы, но они тоже жители Церес – в домах, занятых относительно трудоустроенными негражданами они выполняют роль охранников, и если опасность идет снизу, с «земли», одинаково отчаянно и угрюмо сражаются с полицейскими, мутантами и бандитами. За что их и терпят, и даже подкармливают: симбиоз в нормальном виде.
Рики аккуратно добирается до открытого по глубоко укоренившейся традиции люка, потому что из-под земли., в отличие от «земли» смертельная опасность не прибудет, и так же осторожно пробирается через первый сектор. Бывает, что некоторые из бродяг остаются и в «своем» канализационном преддверье, особенно в сезоны островных миграций, а Рики отнюдь не склонен считать этих стариков слабыми противниками. Ха! Если человек в Церес дожил до их лет, пусть и превратился в пьянь и калеку – это означает, что он обладает огромным опытом выживания и накопил немало грязных трюков и жутковатых знаний раз до сих пор жив. Так что, если за монгрелом гонятся человеческие преследователи им можно только посочувствовать, а если андроиды – спеть песенку о зайцах и глупом кибере.
Если бы еще самому понять что означает эта фигня. Идентификатор в катакомбах не действует, как практически ни одно из средств связи: «Ясное дело – где тот спутник, а где я». А вот кольцо... маячок пет-ринга за каким-то чертом отличается чрезвычайной мощностью, что вообщем-то не удивительно: пет-ринг определенной серии предназначен для мутантов, а этот народ может быть весьма опасным. На Рики именно такое приспособление, так что можно не сомневаться: «домовой» комм в особняке Минка фиксирует его пребывание с довольно высокой точностью. Вопрос вот в чем: кто еще это делает?
Обвиняемый в параноидальной подозрительности, а в свете последних двадцати минут, так вполне себе оправданный, Ясенька, код кольца изменил и «закрыл», и охранники-андроиды, во избежание примерно такого случая, возможности отследить сигнал лишены. Стандартное требование безопасности, если на Главу Синдиката было осуществлено покушение, а Глава сей, любит таскать с собой определенного пета. Так что предположить, что Рики выследили по сигналу его пет-ринга, означает оказать самому себе невероятную честь и предположить, что за ним охотиться СБ Амой. Ха!
Значит, просто следили за Катцевой официальной берлогой, а потом просто перехватили управление каром – не так уж сложно, потому что это обычное городское такси. Необычное привлекало бы больше внимания. Ну, так за ком охота? «В смысле за мной, за Катце, или... за петом Ясона Минка, какого-то хрена ошивающимся в преступном районе? Правильный вопрос, блин, а правильный вопрос содержит половину ответа».
Если за Катце, то... то уже поздно. Если за Катце следили, а за ним следили как за возможным подельником или, что более правдоподобно, связником, то уже и впрямь поздно: либо вытрясают сейчас душу из рыжего и тогда надо организовывать спасательные меры, или пролетели как фанера над Юпитер и теперь ловят его типа дружка. Честно говоря, последняя версия – самая лучшая.
Потому что если охотятся за ним, за Рики Темным, то найти причину подобного явления затруднительно. Он давно покинул Черный рынок, давно для бандита, нуждающегося в постоянной поддержке авторитета, и жертвы его предпринимательской деятельности, по идее, уже давно должны были забыть своего обидчика, занятые более насущными проблемами. Личная обида? Вообще смешно, у него этих личных отношений не наблюдалось в принципе... за исключением Кирие. Хм, Кирие. А далеко должен был продвинуться наглый полукровка, чтобы иметь возможность организовать подобную операцию.
Но разноглазый работал на Катце и только по конкретному, так сказать заданию. В смысле, Лис мог и дальше использовать фискала, но именно в качестве шпиона, доносчика, а это не та профессия, за которую настолько хорошо платят. А больше он вроде бы никого не обижал. Так значит, за петом Минка? Бля-я.
Монгрел в волнении вскакивает на ноги и вновь топает куда глаза не глядят. Двигаться в определенном направлении нет смысла, потому что он не принял решения, но сидеть на месте Рики уже не может. Если пытались схватить его, пета, а не Темного, то хреновые дела происходят. Чудненько в такое объяснение вписывается и технически высокий уровень операции, потому как перехват управления машиной – это ладно, а вот перехват управления охранником – это уже чересчур для монгрела. Но чего точно не знали его напавшие, зная о его статусе или нет, так это о его способности работать с машиной без адаптеров. Хотя, собственно, мысль эта ничего не проясняет...
Так, ладно, на данный момент самый главный вопрос – это Катце. Подозревать Рыжего – выше сил монгрела, это не более чем дань «представление полного спектра предположений». Но вот если кто-то хитроумный пытается использовать Лиса в подковерных играх, то стоит предупредить дилера, или убедиться что с ним все в порядке. «Рыжего так может уже спасать надо, а я тут сижу, версии считаю.» Розовая пластина идентификатора грустно светится несколькими завитками, указывая на критическое уменьшение энергетического запаса – естественно, два максимальных «дюбеля» подряд, а что было делать? Но на связь хватит.
Пока суд да дело, незачем ему светиться в Мидас: Рики, предварительно понаблюдав за улицей, выползает на солнечную поверхность планеты и еще несколько минут тратит на выяснение колебаний климата. Народ вокруг, дохлый, вечерний, лениво тащится в неопределенном направлении или наоборот торопится по трудовым местам, и дела им нет до какого-то монгрела. И погоде нет дела до монгрела, во всяком случае, никакой подозрительной беспричинной зябкости Рики не ощущает. Блин, ну почему блонди всегда прав?
«Рики, умение ощущать настроение и намерения собеседника не является его управлением, это лишь дополнительная информация, позволяющая действовать с максимальной эффективностью».
«Да, но ты-то так и действуешь, то есть, используешь эти сведения для того, чтобы управлять своими собеседниками. В смысле, ты сам говорил, что можешь управлять настроением, а настроение, э-э-э, меняет приоритеты».
«Это уже второй этап, Рики. Я - дипломат, и это часть моей работы. Как ты используешь свой дар, зависит от твоей цели и твоих намерений».
Всемогущая пластинка вызывает дилера, заодно блокируя сигнал подключения, так что если у рыжего гости, ни черта они не засекут. А о наличие таковых, уж кто-кто, а рыжий сумеет просигнализировать.
- Чего тебе? – ворчит явно занятый дилер, пытаясь одним глазом смотреть сразу и на Рики и в рабочий голокуб.
- Встретимся как обычно?
- А что-то изменилось?
- Если бы. Хоть в загул уходи.
- Разбежался. До завтра, - невежливо прощается Катце, и монгрел, слегка успокоенный, прячет идентификатор. Ладно, Лис намеком не воспользовался, значит, и подавать какие-то сигналы ему надобности не было. «А значит Рики, кто-то от тебя чего-то хочет и не стеснен в средствах».
Конечно, простой здравый смысл требует, чтобы он немедленно выбирался отсюда, и как можно быстрее достиг Апатии. Дом Ясона во всех смыслах, самое безопасное место для его пета, но есть в такой постановке вопроса один неприятный нюанс: как только Ясон узнает о происшествии, он просто не выпустит монгрела из дома. До иных благорасполагающих обстоятельств, включающих в себя политическую разрядку, установление и наказание преступников, душевное спокойствие Консула, и мир во всем мире.
А до этого, согласитесь, далековато. Так что: или он сам устанавливает личность похитителей или сражу же превращается в пленника. Первый способ действий тоже может закончиться примерным пленением, потому что ясное дело, если неведомый даже Ясону, противник решит использовать монгрела в качестве средства шантажа, то с этим делом шутки плохи при любом раскладе. Но если причина все-таки иная, то он сам себя по глупому запрет в доме и лишится даже той крошечной свободы перемещений, что у него есть. А какой бы малой и ничтожной она не была по сравнению с настоящими желаниями и волей Рики, он научился ценить и эти капельки. Когда нет рядом моря будешь ценить и дождевые лужицы.
Черт, да он сам себе никогда не простит, и Минк такого не одобрит, если он, вот так сразу, подымет ручки кверху и пойдет спасаться в теплую постельку Консула. Надо хотя бы попытаться! Как пытаться и где, пока неизвестно, хотя на одно соображение он уже надыбал. Но чтобы его проверить необходимо сохранить свободу маневра. И Ясона к тому же не будет сегодня...
Авторы: И. Ильф, Е. Петров.
Графоман: Винни-пух.
Без беты.
Пейринг: Ясон/Рауль. Гы-ы.
Рейтинг: стеб.
Графоман: Винни-пух.
Без беты.
Пейринг: Ясон/Рауль. Гы-ы.
Рейтинг: стеб.
И вот он, наконец, наступил – мой День Рождения! Ура!!! Самый главный, самый важный день в моей жизни. Я так долго его ждала, столько раз представляла, каким он будет – мой День Рождения. И поэтому я теперь так волновалась.
А вдруг решат, что слишком рано? А вдруг я не справлюсь? А вдруг меня не заметят. Потеряют. Забудут?!!!
Я так волновалась и переживала, что закричала изо всех сил, как только освободила голову. Врач, приятного вида шатен, поднял меня на руки и сказал:
- Ишь, какая шустрая. Еще выбраться не успела, а уже кричишь.
Я не услышала в его словах никакого укора, по-моему. Это была шутливая ирония, и поэтому я закричала еще раз – от радости.
А вдруг решат, что слишком рано? А вдруг я не справлюсь? А вдруг меня не заметят. Потеряют. Забудут?!!!
Я так волновалась и переживала, что закричала изо всех сил, как только освободила голову. Врач, приятного вида шатен, поднял меня на руки и сказал:
- Ишь, какая шустрая. Еще выбраться не успела, а уже кричишь.
Я не услышала в его словах никакого укора, по-моему. Это была шутливая ирония, и поэтому я закричала еще раз – от радости.
четверг, 19 июня 2008
Не виноватая я. Это те виноватые, кому не давало покоя прода.
Предупреждение!!! Флафф!! ФЛАФФ я сказала!
- ... так что ни объективной, ни субъективной пользы проект не несет. Чисто популистское решение.
Александр отпивает глоток из старинного, по обычаю сделанного из чистого кварца бокала, слегка кривится. Всеобщую любовь к терпкому и несладкому вину Эквамалы он не разделяет, но вынужден отдавать эту «тяжелую» дань моде.
- Думаю, что обитатели 4-го района не разделят вашу точку зрения.
4-ый район – причта во языцех, общая для всех видов цивилизации общественная социальная язва. Человеческая помойка, возникающая не благодаря стандартному для социума проценту психо- и социопатов, а в результате недальновидной экономической политики, расового и культурного дисбаланса и просчетам местных правительств. Существующий в день основания как район проживания рабочего люда и средней руки обслуживающего персонала, обычный жилой район раз за разом становится жертвой просчетов городских политиков, постепенно превращаясь из места жительства в место выживания. Населяющие его люди становятся все беднее, денег из городского бюджета поступает все меньше, криминальные элементы все охотнее оказывают «помощь» захватывая власть и творя свое правосудие, и на какой-то момент район становится звездой уголовной сводки и «любимым» местом рейдов полиции.
Но власть криминала – не та власть, которая может обеспечить приток денег и производственных мощностей и постепенно бывшая рабочая зона становится огромной городской свалкой, «терра инкогнито», куда как сквозь космическую дыру утекают бомжи, инопланетные изгои, в конец разорившиеся неудачники, наркоманы, представители забитых национальных меньшинств, не состоявшиеся террористы, маньяки, активисты никому не известных расовых движений и скандально известных религиозных общин. Людей, которым не оказалось здесь места.
Помойка. Свалка тел, мозгов, человеческих душ, разбитых машин и неизлечимых болезней. Мусорник, который невозможно убрать, потому что экономически невыгодно, дешевле терпеть эту вонь. Пять лет назад 4-ый район пал жертвой синдрома «Агреди» и возможно впервые за срок существования Города привлек настоящее действенное внимание. Болезнь передавалась воздушно-капельным путем, и чтобы предотвратить перерастание эпидемии в пандемию, пришлось организовать постоянную медицинскую помощь.
Неоплачиваемую естественно, что крайне невыгодно с точки зрения торгующих этой помощью. А тут на подходе предвыборная компания и кандидат от Партии Труда, в чей сектор входят эти трущобы, обещает облагодетельствовать район бесплатным транспортом и независимой энергостанцией.
Читать дальше в комментах
Предупреждение!!! Флафф!! ФЛАФФ я сказала!
- ... так что ни объективной, ни субъективной пользы проект не несет. Чисто популистское решение.
Александр отпивает глоток из старинного, по обычаю сделанного из чистого кварца бокала, слегка кривится. Всеобщую любовь к терпкому и несладкому вину Эквамалы он не разделяет, но вынужден отдавать эту «тяжелую» дань моде.
- Думаю, что обитатели 4-го района не разделят вашу точку зрения.
4-ый район – причта во языцех, общая для всех видов цивилизации общественная социальная язва. Человеческая помойка, возникающая не благодаря стандартному для социума проценту психо- и социопатов, а в результате недальновидной экономической политики, расового и культурного дисбаланса и просчетам местных правительств. Существующий в день основания как район проживания рабочего люда и средней руки обслуживающего персонала, обычный жилой район раз за разом становится жертвой просчетов городских политиков, постепенно превращаясь из места жительства в место выживания. Населяющие его люди становятся все беднее, денег из городского бюджета поступает все меньше, криминальные элементы все охотнее оказывают «помощь» захватывая власть и творя свое правосудие, и на какой-то момент район становится звездой уголовной сводки и «любимым» местом рейдов полиции.
Но власть криминала – не та власть, которая может обеспечить приток денег и производственных мощностей и постепенно бывшая рабочая зона становится огромной городской свалкой, «терра инкогнито», куда как сквозь космическую дыру утекают бомжи, инопланетные изгои, в конец разорившиеся неудачники, наркоманы, представители забитых национальных меньшинств, не состоявшиеся террористы, маньяки, активисты никому не известных расовых движений и скандально известных религиозных общин. Людей, которым не оказалось здесь места.
Помойка. Свалка тел, мозгов, человеческих душ, разбитых машин и неизлечимых болезней. Мусорник, который невозможно убрать, потому что экономически невыгодно, дешевле терпеть эту вонь. Пять лет назад 4-ый район пал жертвой синдрома «Агреди» и возможно впервые за срок существования Города привлек настоящее действенное внимание. Болезнь передавалась воздушно-капельным путем, и чтобы предотвратить перерастание эпидемии в пандемию, пришлось организовать постоянную медицинскую помощь.
Неоплачиваемую естественно, что крайне невыгодно с точки зрения торгующих этой помощью. А тут на подходе предвыборная компания и кандидат от Партии Труда, в чей сектор входят эти трущобы, обещает облагодетельствовать район бесплатным транспортом и независимой энергостанцией.
Читать дальше в комментах
понедельник, 16 июня 2008
Если кто-то хочет получить удовольствие от прочтения так пусть берет все, какие найдет, книжки Алехина и погружается в идеанльый мир киберпанка. Хотя любитель фентези тоже найдет свой кусочек: цикл "Ночной экспресс". Это свлоами человеческими сказать нельзя каккие восхитиельные вещи.
А для начала, лично я, советовала бы прочесть "Вход. NET". Рассказ равен выстрелу в голову.
А для начала, лично я, советовала бы прочесть "Вход. NET". Рассказ равен выстрелу в голову.
суббота, 14 июня 2008
Над солнце светит, 
Не жизнь, а благодать.
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять.
Тем кто за нас в ответе,
Давно пора понять,
Мы - невыросшие дети.
Нам хочется гулять!!!
Ура!!!! Я иду в Отпуск! В ОПУСК!!! в ОтПуСк!!! Ур-ря-я-я!!!
Не жизнь, а благодать.
Тем, кто за нас в ответе,
Давно пора понять.
Тем кто за нас в ответе,
Давно пора понять,
Мы - невыросшие дети.
Нам хочется гулять!!!
Ура!!!! Я иду в Отпуск! В ОПУСК!!! в ОтПуСк!!! Ур-ря-я-я!!!
воскресенье, 08 июня 2008
Равномерный гул ветра выдувает из головы все мысли. Странное дело, оказывается, для того чтобы думать, необходима тишина, хотя бы относительная. Шум, где между звуками есть пустые промежутки. У ветра их нет, нет ни единого момента, чтобы удержать в голове подобие тишины, и вот вместо мыслей в мозгу крутится надоедливая песенка, или считалочка, или чьи-то слова, давно утратившие смысл. Они не ничего не значат, ничего не содержат, но они крутятся и крутятся, бессмысленные и не опасные, чтобы в один прекрасный момент взорваться внутри тебя единственным на свете желанием и наполниться запредельным смыслом.
Знает ли об этом блонди? Охотника больше не беспокоит этот вопрос. Двигаться дальше, дышать сквозь угольный фильтр, превращающий воздух в странную сухую смесь, состава, вроде бы пригодного для дыхания, но отчего-то не несущего той радости, которую получаешь, бесплатно вдыхая свежий воздух побережья. Как концентраты – вроде бы и еда, а расти не на чем.
Как блонди – вроде бы люди, а расти нечему.
Крыса хихикает: глючное сравнение заставляет его кое-что вспомнить, и это кое-что выбрасывает его из выморочного пространства бездумного движения в реальное восприятие. Он оглядывается на двигающегося позади блонди. Говорить что-то ему охотник не намерен: он просто хочет убедиться, что «концентрат» человеческих достоинств топает сзади и с ним все в порядке. А может, хочет этим лишним движением, как давеча игрой с ложкой, напомнить себе, что жив. А живые и настоящие отличаются от концентрированных и искусственных тем, что поступают, так как хотят, а не так как должно.
И видит выпадающий с неба искристый «конверт» гравиплана.
- Блонди!
Знает ли об этом блонди? Охотника больше не беспокоит этот вопрос. Двигаться дальше, дышать сквозь угольный фильтр, превращающий воздух в странную сухую смесь, состава, вроде бы пригодного для дыхания, но отчего-то не несущего той радости, которую получаешь, бесплатно вдыхая свежий воздух побережья. Как концентраты – вроде бы и еда, а расти не на чем.
Как блонди – вроде бы люди, а расти нечему.
Крыса хихикает: глючное сравнение заставляет его кое-что вспомнить, и это кое-что выбрасывает его из выморочного пространства бездумного движения в реальное восприятие. Он оглядывается на двигающегося позади блонди. Говорить что-то ему охотник не намерен: он просто хочет убедиться, что «концентрат» человеческих достоинств топает сзади и с ним все в порядке. А может, хочет этим лишним движением, как давеча игрой с ложкой, напомнить себе, что жив. А живые и настоящие отличаются от концентрированных и искусственных тем, что поступают, так как хотят, а не так как должно.
И видит выпадающий с неба искристый «конверт» гравиплана.
- Блонди!
Чего я никогда не пойму, так это особенностей читательского спроса. Серьезно, "Кукушку" я писала от балды - активно читалась. требовалсь продолдение, о чем-то там спорилось, хотя о чем соприть - не понятно. "Катце" с моей авторской точки зрения лучше, работала я над ним точно с большим удоволсьвтием и дольше. И что же? А ничего, даже не возмущается никто. Абыдно.
суббота, 07 июня 2008
Переснимала зверским образом из журнала.
вторник, 03 июня 2008
Собственно все равно, в мультфильме или детской литературе. У нас 1 июня в честь Дня Детей, весь день играли детские песенки, было очень весело, где-то даже трогательно, и это навело меня на мысль, что прототипов АнК-овских героев можно найти в детских мультиках и фильмах.
Вот например, Рики - точно Незнайка. Бестолковый, не желающий учиться, предпочитающий фантазировать и придумывать, вметсо того, чтобы полезно заняться делом. Но при этом - абсолютно преданный своим друзьям, даже когда они не очень-то и считают его своим другом, неунывающий, веселый и деятельный. Вспомните, в этом идеальном селении все заняты делом, все учатся, работают, даже придумывают новенькое. Но при этом впечатление от жизни этих поселян - статическое. Они никуда не двигаются. замкнуты сами на себя. их не интересуют путешествия. новые впчеатления. все должно быть правильно. Ничего не напоминает?
Замкнутая безперспективная система. Нейзнайка в ней - двигатель, без него граждане со скуки сдохнут или превратяться в роботов. Это я к тому, что человек жив не одним мозгом, и интеллект- это конечно, ценная вещь, но далеко не единственная, которая на самом деле требуется от человека.
А вот тот умник их главный, забыла как точно называется - эт-то Рауль, идеальный так сказать, ученый. Прототипа Ясона в данном произведении я не обнаружила.
Вот например, Рики - точно Незнайка. Бестолковый, не желающий учиться, предпочитающий фантазировать и придумывать, вметсо того, чтобы полезно заняться делом. Но при этом - абсолютно преданный своим друзьям, даже когда они не очень-то и считают его своим другом, неунывающий, веселый и деятельный. Вспомните, в этом идеальном селении все заняты делом, все учатся, работают, даже придумывают новенькое. Но при этом впечатление от жизни этих поселян - статическое. Они никуда не двигаются. замкнуты сами на себя. их не интересуют путешествия. новые впчеатления. все должно быть правильно. Ничего не напоминает?
Замкнутая безперспективная система. Нейзнайка в ней - двигатель, без него граждане со скуки сдохнут или превратяться в роботов. Это я к тому, что человек жив не одним мозгом, и интеллект- это конечно, ценная вещь, но далеко не единственная, которая на самом деле требуется от человека.
А вот тот умник их главный, забыла как точно называется - эт-то Рауль, идеальный так сказать, ученый. Прототипа Ясона в данном произведении я не обнаружила.
суббота, 31 мая 2008
Пропала где-то моя Lynx, как есть пропала. Выкладываю туточки без бетирования.
Автор: Винни-пух.
Пейринг: Ясон/Рики/Катце
Рейтинг: NC-17, смерть персонажа.
Бета: Lynx.
Предупреждение : не канон.
Читал я о такой игре. Или слышал. Или рассказывал кто-то из пьяных федералов. У тех, кто приехал сюда развлекаться, иногда возникают весьма странные фантазии. Впрочем, большинство из них так и остаются пьяными фантазиями.
Игра была популярна где-то на Старой Терре, когда-то, когда существовало только пороховое оружие. Смысл ее заключался в оценке своей удачи и том риске, который требовался, чтобы обнаружить степень своего везения. В барабан - модуль для пороховых зарядов – закладывались пустые капсюли и одни боевой заряд, и участникам игры предлагалось по очереди произвести выстрел в височную долю.
Или одному участнику – проигравшему? Или всем вместе?
Горячая нежная кожа, словно живой шелк, закушенная губа. Вздрагивают ресницы, прикрывая темные влажные глаза. «Ты всегда готов рыдать от удовольствия» - «Что за фигня?» - «У тебя слезы» - «А вот счас как задвину по самое не могу, так посмотрю, кто тут рыдать будет!»
Ты падаешь на меня сверху, обессиленный и горячий от наслаждения, вздрагиваешь от перенесенного, я слышу, как бьется твое сердце – очень громко, гулкие удары слышны сквозь оба наших тела. Ты еле слышно шепчешь «рыж-и-ий, рыжи-и-ий», вкладывая в незатейливый эпитет всю нежность, на которую способен, я вспоминаю о том, что я старше и мне опять хочется тебя прикрыть. Неизвестно от чего, неизвестно от кого.
Ты красив, черноглазый. Ты до чертиков красивый и удачливый сукин сын, поэтому я до сих пор не понимаю, почему ты со мной. Потому что я твой босс? Потому что хочешь выбраться из Церес, и выбрал меня своей первой ступенькой? Потому что хочешь прыгнуть выше себя?
Это правдоподобно. Все вышесказанное, это может быть правдой, но на поверку почему-то оказывается ложью.
Ты протяжно, удовлетворенно вздыхаешь, медленно сползаешь с меня, проворные пальцы шустро потрошат одежду в поисках сигарет - моих сигарет.
- Оставь в покое мою пачку.
- О! Не жадись, Катце! Я курить хочу.
- Отдавай немедленно...
Читать дальше в комментах
Автор: Винни-пух.
Пейринг: Ясон/Рики/Катце
Рейтинг: NC-17, смерть персонажа.
Бета: Lynx.
Предупреждение : не канон.
Читал я о такой игре. Или слышал. Или рассказывал кто-то из пьяных федералов. У тех, кто приехал сюда развлекаться, иногда возникают весьма странные фантазии. Впрочем, большинство из них так и остаются пьяными фантазиями.
Игра была популярна где-то на Старой Терре, когда-то, когда существовало только пороховое оружие. Смысл ее заключался в оценке своей удачи и том риске, который требовался, чтобы обнаружить степень своего везения. В барабан - модуль для пороховых зарядов – закладывались пустые капсюли и одни боевой заряд, и участникам игры предлагалось по очереди произвести выстрел в височную долю.
Или одному участнику – проигравшему? Или всем вместе?
Горячая нежная кожа, словно живой шелк, закушенная губа. Вздрагивают ресницы, прикрывая темные влажные глаза. «Ты всегда готов рыдать от удовольствия» - «Что за фигня?» - «У тебя слезы» - «А вот счас как задвину по самое не могу, так посмотрю, кто тут рыдать будет!»
Ты падаешь на меня сверху, обессиленный и горячий от наслаждения, вздрагиваешь от перенесенного, я слышу, как бьется твое сердце – очень громко, гулкие удары слышны сквозь оба наших тела. Ты еле слышно шепчешь «рыж-и-ий, рыжи-и-ий», вкладывая в незатейливый эпитет всю нежность, на которую способен, я вспоминаю о том, что я старше и мне опять хочется тебя прикрыть. Неизвестно от чего, неизвестно от кого.
Ты красив, черноглазый. Ты до чертиков красивый и удачливый сукин сын, поэтому я до сих пор не понимаю, почему ты со мной. Потому что я твой босс? Потому что хочешь выбраться из Церес, и выбрал меня своей первой ступенькой? Потому что хочешь прыгнуть выше себя?
Это правдоподобно. Все вышесказанное, это может быть правдой, но на поверку почему-то оказывается ложью.
Ты протяжно, удовлетворенно вздыхаешь, медленно сползаешь с меня, проворные пальцы шустро потрошат одежду в поисках сигарет - моих сигарет.
- Оставь в покое мою пачку.
- О! Не жадись, Катце! Я курить хочу.
- Отдавай немедленно...
Читать дальше в комментах
вторник, 27 мая 2008
Вторая книга «Ловушка для Сэфес». Я разочарована, честно говоря. Амой больше по содержанию, и она еще меньше похожа на планету из аниме, а блонди, теперь уже типа настоящие, а не замаскированные эльфы – еще меньше похожи. Примерно половину книги складывается впечатление, что читаешь кроссорвер. Сихес нету. Сэфес совсем впали в мазохизм и рефлексию. Возможно с точки зрения авторов, начинающих претендовать на "второе зрение» и дар эмпатии, постоянное, не всегда обоснованное и какое-то выборочное самоглодание есть признак наивысшего гуманизма и моральной добродетели, но вы меня извините, человек, поглощенный чувством вины и ощущением собственной горькой судьбины, ни на что не годится. Пусть он трижды Сэфес или кто-нибудь еще. На их фоне Рауль превращается в куда более здорового энтузиаста.
События, которые сопровождаются постоянным обвинением себя, удручают. Которые не сопровождаются - читать можно. Но стало больше… намного больше сентиментальности.
Что меня куда сильнее задело и совершенно испортило впечатление от первой трети книги - так это участие самих авторов в собственном же сюжете. То есть вывести самих себя в качестве активных героев и описывать, какие они хорошие ( в третьем лице хоть, слава Богу) – пахнет неприятно. Как хотите. К тому же извините, приветственное слово написано автором, которого потом Белецкая рекламирует в своей книге – смотрится еще хуже. Точно как дешевый рекламный трюк. В «трюке» часто упоминается Бог и рассуждения о высоком значении духа. В результате все остальные подобные ссылки воспринимаешь… как рекламу. Неприятно.
Общаться с авторами не хочется: боишься повторить судьбу их интернетовского противника – тоже описали в крайне не приглядном виде. Ф-у-у.
Короче. Первую читать можно одним глазом, обращая больше внимание на Сеть. Вторую читать вторым глазом примерно со второй трети.
События, которые сопровождаются постоянным обвинением себя, удручают. Которые не сопровождаются - читать можно. Но стало больше… намного больше сентиментальности.
Что меня куда сильнее задело и совершенно испортило впечатление от первой трети книги - так это участие самих авторов в собственном же сюжете. То есть вывести самих себя в качестве активных героев и описывать, какие они хорошие ( в третьем лице хоть, слава Богу) – пахнет неприятно. Как хотите. К тому же извините, приветственное слово написано автором, которого потом Белецкая рекламирует в своей книге – смотрится еще хуже. Точно как дешевый рекламный трюк. В «трюке» часто упоминается Бог и рассуждения о высоком значении духа. В результате все остальные подобные ссылки воспринимаешь… как рекламу. Неприятно.
Общаться с авторами не хочется: боишься повторить судьбу их интернетовского противника – тоже описали в крайне не приглядном виде. Ф-у-у.
Короче. Первую читать можно одним глазом, обращая больше внимание на Сеть. Вторую читать вторым глазом примерно со второй трети.
Итак, делюсь впечатлениями. О том, с каким грохотом у меня отпала челюсть, когда я надыбала Амой и Рауль и книге, которая опубликована как самостоятельное произведение, я уже говорила. Авторы, надо сказать, упомянули, что в их произведении используется материал аниме “Ai no kusabi”, и первая книга с этим упоминанием справилась. Ну а когда выяснилось, что под обликом Рауля Эма вообще скрывается некий эльф, все как бы стало логично и законно.
На блонди товарищ Рауль, который эльф, не похож ну ни сколечко. По книге он его убил болезного,чтобы спасти себе жизнь и «присвоил» его память, а заодно стал в него превращаться. В результате чего, в прошлом являясь лидером бунтовщиком, стал Первым Консулом. Я бы сказала, что подобная трансформация имеет немало любопытных исторических примеров, так что я даже посмеялась весело.
В принципе, эльф нормальный, где-то даже симпатичный, и цель себе избрал правильную: спасти и защитить своих сородичей. Но добивается он этой цели с грацией слона в посудной лавке. Не унаследовал он 300 пунктов, а жаль – это сильно сказывается на его поступках. Всяких и разных, но оставляющих устойчивой впечатление о нем как о человеке добром и честном, но, мягко говоря, редко думающем, импульсивном и не способным заглянуть дальше пары ближайших дней. Авторы оправдали это временной неадекватностью Нарелина, поскольку на Амой, изображая блонди, он вынужден сидеть на блокировке эмоций. А после у него гнуснейший откат наблюдается.
Сэфес попадает на описываемую планету в таком же неадекватном состоянии. Но, правда, в себя приходят несколько быстрее и гораздо больше напоминают разумных, хотя и склонных к рефлексии, обидчивых и глубоко закомплексованных граждан. К психотерапевту им надо… вообщем сильно надо. Но умным людям и не такое простить можно. Вообще, вся та часть, что касается Сэфес и Сети написана интересно, содержит любопытные идеи. Я бы с удовольствием прочла что-нибудь связанное только с ними.
Совершенно шикарно и многообещающе выглядят сцены с Сихес – мертвыми экипажами Сети. Плавающие в ванной мудрецы, двое любителей охоты, из которых то один, то другой превращается в собаку и не любит ошейников – этакая увлекательная смесь абсурда и двусмысленной философии.
Прочитав обращения и рассуждения на сайте авторов – Екатерина Белецкая и Анжела Ченина – я решила что знаю, кто скрывается под их псевдонимами. А вот прочитав книгу, решила что ошиблась. ИМХО, фики заподозренных авторов сильнее, чем оригинальное произведение.
На блонди товарищ Рауль, который эльф, не похож ну ни сколечко. По книге он его убил болезного,чтобы спасти себе жизнь и «присвоил» его память, а заодно стал в него превращаться. В результате чего, в прошлом являясь лидером бунтовщиком, стал Первым Консулом. Я бы сказала, что подобная трансформация имеет немало любопытных исторических примеров, так что я даже посмеялась весело.
В принципе, эльф нормальный, где-то даже симпатичный, и цель себе избрал правильную: спасти и защитить своих сородичей. Но добивается он этой цели с грацией слона в посудной лавке. Не унаследовал он 300 пунктов, а жаль – это сильно сказывается на его поступках. Всяких и разных, но оставляющих устойчивой впечатление о нем как о человеке добром и честном, но, мягко говоря, редко думающем, импульсивном и не способным заглянуть дальше пары ближайших дней. Авторы оправдали это временной неадекватностью Нарелина, поскольку на Амой, изображая блонди, он вынужден сидеть на блокировке эмоций. А после у него гнуснейший откат наблюдается.
Сэфес попадает на описываемую планету в таком же неадекватном состоянии. Но, правда, в себя приходят несколько быстрее и гораздо больше напоминают разумных, хотя и склонных к рефлексии, обидчивых и глубоко закомплексованных граждан. К психотерапевту им надо… вообщем сильно надо. Но умным людям и не такое простить можно. Вообще, вся та часть, что касается Сэфес и Сети написана интересно, содержит любопытные идеи. Я бы с удовольствием прочла что-нибудь связанное только с ними.
Совершенно шикарно и многообещающе выглядят сцены с Сихес – мертвыми экипажами Сети. Плавающие в ванной мудрецы, двое любителей охоты, из которых то один, то другой превращается в собаку и не любит ошейников – этакая увлекательная смесь абсурда и двусмысленной философии.
Прочитав обращения и рассуждения на сайте авторов – Екатерина Белецкая и Анжела Ченина – я решила что знаю, кто скрывается под их псевдонимами. А вот прочитав книгу, решила что ошиблась. ИМХО, фики заподозренных авторов сильнее, чем оригинальное произведение.
среда, 21 мая 2008
Гляньте, какую красоту люди делать умеют!
вторник, 20 мая 2008
Рук, губ, сердца – мой мальчик, мой сумасшедший ребенок. Обморочная, тяжкая волна вины и отвращения, гнева и ненависти к самому себе сминает его сердце, оглу-шает его восторг и нежность от доверчивых слов своей Истребительницы – убивает и уничтожает и всякую надежду, и всякую радость. Он его создал, он! Из мальчика, убившего своего проклятого доктора и тех неравноценных, что пытались отбирать его раздолбанную жизнь, он создал чудовище, убивающее непрестанно и с наслаждением. Он, своими руками.
Будь ты проклят, Ангелус, будь ты проклят! О да, ты можешь гордиться своим тво-рением, он действительно сын своего отца. Вот только: был бы у тебя шанс, Ангелус, дожить до сегодняшнего дня рядом с этим чудовищем, а?
«Как только смог». - «То есть?» - «Ну-у, у меня почти не действовала рука, и ослаб я от кровопотери, отец мне не хило добавил, так что мне пришлось ждать, пока смогу свободно действовать рукой. Заешь, он хоть и ублюдок был тот еще, но доктор отмен-ный, так что, хм, долго ему не пришлось мною наслаждаться. Я перерезал ублюдку горло и поджег его дом. И знаешь, ну никаких угрызений долбанной совести, прям как отрезало!»
Будь ты проклят. Но, исходя проклятиями к темной стороне собственной души, он не может, не в состоянии заглушить и уничтожить ни горькую иронию многочислен-ных человеческих иллюзий и глупостей, ни горделиво-удовлетворенное осознание со-вершенства своего ребенка. Где я его нашел? В каком аду таких производят?
- В человеческом, - криво ухмыляется вампир, - вполне человеческий ад, Джайлз. Ист-Сайд, рабочий район Лондона, конец девятнадцатого века: нищета, истязание, чу-ма и голод. Знаешь, он, по-моему, в первый раз наелся толком, только после того как стал вампиром.
Глупые люди, бестолковые люди, глупые, жестокие. Безжалостные по природе и наглые как никто другой на планете. Хозяева жизни и откровенные насильники собст-венной земли, бездумные и примитивные до зубовной боли, способные всю жизнь провести как во сне, насилуя, пожирая, блюя и напиваясь. Бессмысленно истребляю-щая друг друга толпа свиней – единственная раса, способная продолжить дело Бога на земле.
Творить. Создавать. Любить. Прощать.
И... они это могут.
Не глядя друг на друга, опустив голову. Словно испытывая стыд за несовершенное или ха то, что совершить, не успели и помочь не смогли, не понимая силы чужого не-счастья и странную правоту горя и лишений – прощают. Просят прощения. Извиняют-ся.
Его все равно придется убить, правда, нет другого выхода, и нет никакого другого решения, разве чудо только какое вмешается, или настоящий ангел, сдуру как с дубу, влезет в дела смертных и выдернет отсюда нереальную фигуру давно исчезнувшего мальчишки, но – они просят прощения.
У него. У себя. У Бога.
- Да, - телефонный звонок звучит продолжением апокалипсиса и это на самом деле так и есть. Прости, Вильям.
- Ру-уперт, - ласково, медово, лаская шелком, проливая мед, - ты получил мое по-слание, наблюдатель?
Сладкий мед, нежный шелк, от которого сводит желанием кожу – мед отравлен ци-кутой, шелк насквозь пропитался ядом, и от звука этого отравного голоса холодеет сердце, и ноги не держат.
- Да.
- Я желаю получить посох, - низкий, тягучий яд, прямо в уши, прямо в мозг. «Убе-рите. Пожалуйста, уберите это от меня".
- Нет. Ни за что на свете, - как можно тверже и увереннее.
- А если я о-очень попрошу, - продолжает глумиться голос. «Вы что оглохли? Да она разве что не кричит от боли?»
- Нет, - не понимая смысла. Ему-то зачем?
- А если я очень, очень попрошу, - хихикает с другого конца города, - ну очень-преочень попрошу, ты ведь не откажешь, а Руперт? «Кто пойдет со мной?.. Вы что не понимаете, что им нужна помощь?» - «Я пойду. Ну, чего?» - «Ты?!»
- Прекрати, Спайк, это бессмысленно.
Голос с другой стороны заливается откровенным счастливым смехом.
- Знаешь, Руперт, тут кое-кто с тобой не согласен. Я серьезно, он очень, ну о-очень, не согласен. В смысле, хи-хи, не согласна...
Проклятье, нет! Не может быть! Нет!
- Право, я даже не знаю, что теперь делать, хи-хи... она так не согласна....
Господи, только не это. Пожалуйста, Господи, пусть этого не будет!
- Может, ты ее выслушаешь, а Наблюдатель? Может, ты будешь та-аким добрым, и смилуешься, а? хочешь послушать, а Руперт? Хочешь?
Пожалуйста, нет! Пожалуйста, нет! Пожалуйста, нет!
- А Истребительница, - хихикает. Шепчет, издевается – льется ядовитый мед, тя-нется шелк – гноится кожа, на живую разлагается мозг от яда. Так умер Гремс – от яда.
- Она не хочет послушать, а? Как думаешь, Руперт? Может, она с ней договорится. Раз уж у тебя такое каменное сердце, а?
Яд. Шелковая кожа отравы, синие глаза королевы и тягучий шепот ее безумия. Убей ее мальчик, убей их всех, и мы навсегда будем вместе. Я возьму тебя с собой, и тебе никогда не придется возвращаться.
Я верю. Я верю тебя прекрасная, я верю, проклятая королева ненависти – ты един-ственное, что у меня осталось, и ты не оставишь меня. Никогда.
Яд. Гной. Грязь вместо крови, мертвечина вместо сердца, клювы ворон у тебя в те-ле, и нет никакого тепла и огня. Яд. Ты отравлен, мой мальчик, отравлен человеком, и тебе не уйти от своей судьбы.
- Как его... сделать, чтобы эта штука заработала?
- Зачем тебе телевизор?
- Хм. Должен же я знать, где меня ищут.
И ведьма тоже в некоторой надежде, смотрит телевизор, но никаких местных ново-стей, объявляющих ее в розыск не наблюдается, что вполне объяснимо – вряд ли ее друзья могут обратиться в полицию. От Райли, пожалуй, больше пользы.
Он сидит в кресле напротив, равнодушно поглядывает на экран, прислушивается к внешним шумам: пистолет лежит у него на коленях, и нет сомнений, что он успеет им воспользоваться при любом раскладе. Он не разговаривает, не похоже, что тяготится молчанием, он расслаблен и невозмутим – он словно спит с открытыми глазами. Вот только провоцировать его резкими движениями как-то не хочется: змеи тоже выглядят милыми созданиями, пока не вцепились тебе в запястье.
У ведьмы такого терпения нет: Боже, пусть они догадаются обратиться к Таре, Бо-же, пусть они догадаются, где она может быть или додумаются использовать заклина-ние поиска. Господи. Оно совсем простое, его и Джайлз сделает. Потому она думает, что Джайлз слишком стар, и слишком взволнован, а обстоятельства требуют исключи-тельного спокойствия духа, кроме особых случаев, и что они могут и не подумать о Таре. Потому что, во-первых, они все еще ее плохо знают и их отношения кажутся им... странными, а во-вторых, могут наоборот подумать, что незачем еще кого-то втя-гивать в этот кошмар и пугать ее любимую раньше времени, Господи, где уж тут раньше времени...
- Вильям?
- А.
- Зачем ты мне глаза завязал? Я же все равно связана?
- Чтобы ты не колдовала.
- То есть?
- Я не знаю, как там ведьмы колдуют, леди, думаю, спрашивать вас об этом сейчас бесполезно, но у нас, когда ловили ведьму, связывали им руки и ноги, чтобы они не могли кого-нибудь призвать и завязывали глаза, чтобы они не колдовали глазами.
Чертов Лондон конца 19-го века: время разума, открытия электричества и начи-нающегося разгула спиритизма! Но, к сожалению, все эти достижения современных технологий доступны людям высшего общества, или хотя бы среднему классу, но ни-как не беднякам или рабочим, населяющим средневековые кварталы английской сто-лицы. Там все еще верят в ведьм и проклятия по старинке, и убивают по старинке – огнем и молитвой.
Ведьму в огонь, демона – на крест. Чертов бандит, телекинез отменяется.
- Я есть хочу.
- Чего? – смешно, но требование девушки вызывает у Вильяма откровенное удив-ление.
- Я есть хочу. Я пообедать не успела, а сейчас уже ужинать пора, - если учесть, что вышеупомянутый бандит и не завтракал... Англичанин пожимает плечами, жестко скрутив ее локоть, толкает на кухню.
- Потопали, леди. И не пробуйте упасть.
- А то что? – ворчит ведьма, с огорчением отказываясь от этой идеи.
- Иначе мне придется... побить вас.
Он кормит ее с рук всем, что попало в холодильнике, и это совсем не напоминает эротичное кормление из «Девяти с половиной недель», скорее – настойчивость ка-пающего физраствора из капельницы. Ей страшно, откровенно страшно, но еще боль-ший ужас вызывает в ней мысль о близком приходе миссис Саммерс, и ее разум ме-чется в ужасе, пытаясь рассчитать варианты. Господи, ну почему ее до сих пор не на-шли!
- Я в туалет хочу.
Он без слов снова вздергивает ее за локоть, ведет в ванную, следуя ее указаниям.
- А руки? Мне надо... снять белье и, - мама дорогая! Она визжит, пытаясь отбиться, получает безжалостную оплеуху и ледяное раздражение.
- Вы что, леди, меня за идиота держите?
- Нет! – плачет и кричит девушка, отвечая вовсе не на его вопрос, а на собственное унижение и отвращение. Нет, гадость, какая! Как он смеет! О нет! Боже, какой ужас, нет!
- Ну, так, присаживайся и делай свое дело!
- Боже, нет, - гадость, гадость, мерзость какая! Боже, какая мерзость! Не надо, по-жалуйста, не надо!
Бандит раздраженно хмыкает, с терпеливой досадой пережидает всплеск отвраще-ния и боли униженной девушки, говорит, почти с состраданием и пониманием. Прав-да, пониманием, что такое боль и унижение он знает более чем хорошо.
- Леди успокойтесь. Я закрыл глаза, если вас это тревожит, слышите? Успокой-тесь..., - он не может позволить себе погладить ее по головке, как сделал бы с обыкно-венной девчонкой – собственно, обыкновенную девчонку он и не подверг бы такому унижению, нужды бы не было, - успокойтесь, леди. Ну, подумайте сами, разве я могу развязать вам руки, вы же ведьма. Вы же меня враз в лягушку превратите или оглуши-те как-нибудь, что мне тогда делать? Не обижайтесь, ладно?
И странно, но эти рациональные рассуждения, откровенно льстящие ее силе, и ду-рацкое трогательное извинение, успокаивают ее куда быстрее, чем любое другое. Тоже развязывание рук, например.
Уже становится совсем поздно, когда Вильям откровенно удивляется:
- Слышь, леди, я так понял, что воительницам живет со своей матерью, так? – ведьма кивает, и англичанин задумчиво хмыкает, - так, где же она? Вроде как доволь-но поздно уже, даже с завода уже б вернулась.
Отсутствие мисси Саммерс и саму Виллоу сильно беспокоит, хотя и должно радо-вать, но... она же не знает точной причины. И что значит с завода? Впрочем, ведьме это не интересно, а Вильям, не зная других ориентировок, просто вспомнил, что в де-сять часов вечера, заканчивается смена даже у Крупа. Ну и где же шляется эта леди? Охотится на нечисть вкупе со своей доченькой?
- Можно попробовать узнать, - медленно произносит ведьма, - надо прослушать автоответчик.
- Чего это такое?
- Ну-у. специальное приспособление на телефоне, можно записывать звонки... ну-у, разговор. Оставить на пленке, а потом включить и послушать.
- Ни хрена не понял. Но если это поможет – говори что делать, - попытка дотя-нуться до телефона благополучно проваливается. Господи, откуда у этого бестолково-го мерзавца столько предусмотрительности? Впрочем, почему бестолкового? Он же не Спайк, он соображает... а с чего тогда Спайку не соображать...
- Истребительница, - гнилой шелк по телу, ядовитый мед в открытую рану и кри-чишь от страха, видя собственную гниющую плоть и никакой боли. Господи, нет!
- Истребительница, - мертвый обволакивающий шепот, успокаивающий – упокаи-вающий. Яд. Вильям, наклонив голову, внимательно слушает голос своего двойника, испытывая тоже отвратное, мерзкое чувство насилия, насильственного проникновения чего-то пакостного и сочащегося в свой мозг. Вот дерьмо, и что – я таким стану! Кро-вавый ад, дрянь какая!
- Истребительница...
- Он сюда звонил, - шепотом произносит ведьма, содрогаясь от отвращения и ужа-са. Боже, дрянь, какая.
- Ты не слышишь милая? Ка-ак жаль. Мне так нравится слышать твой голос..., - ядовитый смех мягко трогает лобные доли мозга гниющими пальцами, и Вильям не-осознанно крепче перехватывает пистолет. Пристрелить очень хочется, сразу, не рас-суждая, и не ожидая, пока эта мерзость окажется слишком глубоко внутри. Я не хочу.
- А тебе? Тебе нравится, крошка? - мягкий смешок, шелковый голос – утопись в своем дерьме, ублюдок.
- Хм, наверное. Сейчас ты не можешь ответить, да, крошка? Но знаешь, это не на-долго... совершенно не надолго. Тут у меня есть некто, чей голос ты услышишь с радо-стью, правда. Баффи? Ты ведь хорошая дочь, послушная дочь, любимая девочка папы с мамой и он... ох, жалость-то какая, я забыл совсем!
Этот голос принадлежит психу. Психованному заразному ублюдку и та больная тварь, что кинулась меня лизать, и тот конченый, что орал не своим голосом – они со-шли с ума вовсе не потому, что наблюдали специфическую манеру создания скульпту-ры, ни фига! Они ополоумели, потому что он их заразил!
Этот ублюдок заразный! И я – это он.
- Папы-то у нас как раз и нету, да? Папа-то нас как раз и бросил. Наверное, ты бы-ла не очень послушной девочкой, да Баффи? Наверное, ты была плохой девочкой, не ложилась вовремя спать, не ложилась спать в нужном месте, хи-хи... не ложилась спать с нужным мужчиной. Да?
От мерзкого смеха вампира Виллоу задыхается и едва удерживает бессильные сле-зы: ублюдок. Господи, какой ублюдок! Да как он смеет! Да как он вообще смеет про-износить ее имя!
- И он... тебя бросил, о, какая жалость, надо же. И твой мужчина тоже тебя бросил, хи-хи, тоже, очень жалостное событие. Но для мамы ты была послушной девочкой. Ведь, правда, же Баффи? Послушной, хорошей девочкой: не лгала, не шлялась по но-чам по кладбищам, не трахалась с мертвецами, не бросила ее одну?.. Хм, пожалуй, ты и для нее не была послушной девочкой, а?
Ублюдок. Чертов ублюдок. Заткнись, заткнись, заткнись. Она даже не понимает, что кричит это вслух, пока эхо собственного крика не проникает ей в уши.
- Сволочь, как он смеет? – она плачет, и повязка сразу намокает и давит на глаза. Боже, хорошо хоть Баффи этого не слышит.
Я – это он. В будущем. Больной, психованный и заразный. И один. Вообще.
Потому как его великолепному другу дали в подарок душу, а те, у кого есть душа – заразы боятся. Впрочем. У которых их нет – тоже боятся. Уж больно мерзко. Вот зна-чит как. Вот значит, что из меня выйдет, вот значит, что из меня сделают: немудрено, что Ангела тошнит от меня, я б тоже убил ублюдка, не раздумывая.
И вот это все, со мной произойдет? Вот этот вот все? Хе, я не хочу. Пусть я подо-нок, пусть бандит и нет никакой совести, но такого дерьма и врагу не пожелаешь! Я не хочу.
- Но знаешь, мне кажется, она тебя простила. Мне кажется – миссис Саммерс – истинная леди и конечно простила свою непутевую дочь, и все сделает для своей лю-бимой детки...
Я не хочу.
- ...правда, миссис Саммерс?
В безумном молчании, следующем за вопросом, оглушительным холодом застыва-ет гнев и отвращение – остаются лишь страх. О Господи, нет! О, Господи, нет! Не до-пусти, не разреши. Пожалуйста, Господи – а голос продолжает витийствовать:
- Я думаю, Истребительница, что она тебя простила. Думаю – совсем простила. Так что она тебя, несомненно, любит, и знаешь, - он понижает голос до интимного шепота, - я думаю, она хочет тебе это сама сказать, правда, миссис Саммерс? Вы хоти-те это сказать, ну, правда, же? – скользят умоляющие упрашивающие нотки, как у ка-призного ребенка или его бывшей подружки, - ну, правда, же, миссис Саммерс? Ну, скажите ей... а то ведь она мне не поверит. Правда, Баффи? Ты мне не поверишь... не поверишь... не поверишь...
Это уже больше похоже на бред. Но чертов телефон снова и снова прокручивает автоответчик, пока ведьма не понимает, что Вильям. Вообще-то, не знает, как его ос-тановить. А включил, видимо, как-то неправильно, и теперь этот безумный, страшный голос будет повторять, и повторять свое страшное признание, и это будет длиться веч-но и никогда не остановиться...
Виллоу просто швыряет аппарат на землю, плачет и стонет, опускается на корточ-ки, и плачет и стонет. Вот почему ее нету дома, вот почему их не ищут, вот почему до сих пор не вернулась в дом Истребительница. Боже мой, помоги мне, Боже, помоги миссис Саммерс, Боже, помоги, Баффи!
Она плачет, пока сама не успокаивается, и только потом ее слегка касается теплая живая рука будущего чудовища. Ее все равно передергивает, и она пытается оттолк-нуться, но то, что получилось в момент отчаяния, теперь сделать трудно от слабости и слез.
Он – это я. То, что со мной произойдет. То, что со мной сделают. То, во что я пре-вращусь. Ангелусу, это должно было бы понравиться, ничего не скажешь, действие в лучших традициях ирландского ублюдка, никогда бы не подумал, что сам способен на такое. Вот только есть одно но: вечность нужна только разделенная. В одиночку это блюдо не осилить, с ума сойдешь или утопишься в собственной блевотине, а он тут – один.
Что не удивительно, и вечность провести одному в компании собственного обезу-мевшего мозга – его не прельщает. Вот блин, а ведь этой светловолосой стерве теперь придется как-то умасливать его двойника, чего-то для него сделать. А она девка гор-дая, неприступная, и рядом с ней теперь ее Ангел, так что страшно представить, в ка-кое дерьмо теперь влезут эти два героя, пытаясь всех спасти и себя не пожалеть. Кро-вавый ад!
Она плачет и пытается увернуться от его рук, когда до нее доходит, что Вильям развязывает ей руки и снимает повязку. Какое-то время ей надо, чтобы глаза, слепые от давления и слез, привыкли к освещению, и она смогла бы увидеть его лицо – ледя-ное точеное лицо белокурого вампира за считанные дни, превратившего их жизнь в кромешный ад. Увидеть и невольно отшатнуться, заледенев от одной мысли, что ря-дом не человек, хоть и опасный, мерзкий, готовый убивать и быть убитым, но человек все-таки, а не безумное адское создание, бешеное и больное от собственного яда.
- Леди, - он раздраженно поднимает глаза к небу, досадуя на ее страх и отвраще-ние, - я еще не он, не дергайтесь... леди... хай, леди!
Ведьма хихикает, потом смеется чуть ли не согнувшись в три погибели, смеется и хохочет до тех пор, пока остатки недопитой ею воды из стакана не выплескиваются ей в лицо, а затем, для надежности, эффект не закрепляется пощечиной.
- Мать твою, леди, сейчас не время для истерик! Какого черта он от нее хочет?
Еще не он, да? Чудное заявление. Правда? Но это действительно еще не он. Это правда, еще человек. Правда, этот человек тут убить ее пытался, стрелял в ее друзей, и чуть не поджег Ангела, так что слушать его тоже надо очень осторожно, но... человек же все-таки, есть надежда, что не совсем псих.
Хотя и слабенькая.
- Не знаю.
- Напрягись, Рыжая. Он чего-то хочет. Если бы хотел просто ее убить, на хрена то-гда похищать ее мать, и чем-то там угрожать? Чего ему надо?
Что ему надо? Смерти, смерти всем и пусть никто не уйдет обиженным! Но в сло-вах бандита есть резон, пусть Спайк и сумасшедший, но и у сумасшедших есть своя логика, и своя мотивация.
- Не знаю... а тебе зачем?
Он долго, угрюмо смотрит на ведьму, и она, холодея и вздрагивая от догадки, по-нимает: этот человек, бандит, убийца и негодяй, этот человек, мальчишка с солнечным смехом ребенка и откровенным любопытством щенка, этот человек, способный бес-страшно и весело смотреть в глаза любой смерти и любого страха – не допустит, что-бы с ним случилось такое. Не позволит себе превратиться в исходящую слюной бе-зумную тварь. Не позволит сделать из себя безмозглое чудище. Не позволит превра-тить себя в собственный кровавый кошмар, лишенный всякого смысла и цели, упи-вающийся собственным безумием и...
Обреченный смерти. Обреченный гораздо больше, чем мертвый. Принадлежащий смерти и обреченный на нее с однозначностью и безусловностью большей, чем смерт-ный мальчишка, таскающий чахотку в собственных легких. К черту! Ангелов, светло-волосых принцесс, рыжих ведьм и неведомых мне мамочек и папочек этого солнечно-го царства! К черту, к черту, к черту! Я делаю это для себя. Твою мать! Только для се-бя. Я себя спасаю от подобной смерти, от безумия, худшего, чем смерть, и от принад-лежности смерти, худшего, чем смерть. Для себя, никогда не отказывающегося от жизни, для себя, стремящегося удержать ее любой ценой, для себя – обезбашенного и нив ком не нуждающегося ублюдка, но, черт возьми, способного любить и наслаж-даться жизнью, а не топить ее в крови и грязи!
Я делаю это для себя – а не для ангелов, принцесс и всех остальных придурков! Больно надо!
- Не твое дело, леди. Твое дело – подумать на хрена ЕМУ это надо.
Зачем? На хрена ему это надо? Да в принципе, и так понятно: посох, так ведь? Бог его знает, как мог узнать об этом полоумный вампир, но ему конечно, нужен посох, чтобы лишить Истребительницу ее силы, вновь сделать обычной смертной, и... страшно представить, что он дальше будет с ней делать. Убить, как ни дико это звучит – самое лучшее, он ведь может... истязать, пытать, может... сделать вампиром... Боже мой!
Хорошо хоть колдуна девушка не видела – но Джайлз-то видел. И Райли видел.
- Думаю, нам надо подключить полицию, - говорит юноша не слишком уверенно.
- И чем это поможет? – недовольно удивляется Гаррис, - ты ж сам говорил, что у вас лучшие специалисты.
- Специалисты – да, но у полиции больше людей в городе и больше возможностей слежения - хотя бы за счет права просматривать любые видеосъемки.
- И чем это поможет? Что он, отправился банк грабить? – скептически спрашивает Аня, - Так деньги у него уже есть...
- Не только: стоянки. Парки, общественные здания. Везде находятся камеры сле-жения, и они могли бы...
- Поздно, - холодный, спокойный голос Истребительницы прерывает солдата на полуслове. Девушка не оглядывается, замерев перед окном и обняв себя руками, - поздно.
За окнами заходящее солнце красит город в золотой багрянец и тонкая девичья фи-гура перед окном, словно погружается в пламя. Еще не ночь, еще продлится вечер, не позволяющий нечисти выползать на улицы, но времени уже нет, и Страж Врат слышит наполовину темной своей кровью, как погружается во тьму город, как глубоко под землей уже двигаются, текут адские прихвостни, проникая в каждую пору, в каждую клоаку ее города, заполняя канавы, грязные переулки, склепы и кладбища, темные месте и мерзкие души – булькающая, гниющая, оживающая протоплазма мертвецов и нечисти. Еще не ее время, но она уже здесь. Сколько шансов найти человеческими си-лами двух людей, потерянных под лучами солнца, когда под светом луны их примутся искать адские твари?
А ведь он будет искать своего двойника: зная о посохе, зная, что именно он означа-ет, зная о разделении и догадываясь, о существовании двойника. Странно, что до сих пор не ищет: то ли не знает полной версии, то ли значения не придает, то ли уверен в неспособности Истребительницы, убивать людей. Черти его знают, и неважно это уже, говоря по чести. Важно то, что он осмелился угрожать ее матери, важно то, что осме-лился угрожать ее друзьям, осмелился угрожать ее городу – так что они встанут лицом к лицу, и пусть делит, хрен с ним! я – Истребительница, я успею убить его раньше, чем он успеет убить Баффи Саммерс.
Потому что, лишившись человеческой сути светловолосой принцессы, я стану тем, кем есть на самом деле – Убийцей. Монстром, созданным и порожденным смертью, и для смерти. Ты умрешь, Спайк. Ты умрешь, как умрет всякий, кто увидит мои настоя-щие глаза.
Синие. Не зеленые - синие глаза королевы проклятых, твоей вечной настоящей возлюбленной, твоей королевы, любящей тебя и пообещавшей тебе вечность!
А Баффи Саммерс достаточно и того, что Высшие Силы, со свойственной им праг-матичностью и жестокостью первичных сил, лишили ее тяжкого выбора – между смертью человека и смертью демона. Освободили – предоставив в оплату жизнь ее ма-тери. Проси о желаниях человек, говори о своих желаниях, но бойся их больше смер-ти, ибо они могут исполнится!
Так что ее голос спокоен и чист, как никогда не бывает у стопроцентной американ-ки, мисс Баффи Саммерс, осужденной на смерть со всей непреложностью человече-ского правосудия – чист и непреклонен, как звон древней стали, разящей и благород-ной, как само милосердие.
- Уже поздно.
Она оборачивается к своим друзьям, почти не узнавая окружающих ее лиц – ме-няющихся и исчезающих в вечности, гораздо быстрее, чем это в состоянии запомнить Истребительница – драгоценных лиц ее друзей и родных, любимых и всегда единст-венных, и в ее прозрачных соколиных глазах мало человеческого. Это почти страшно.
- Но Баффи. – неуверенно говорит Райли.
- Поздно. Я принимаю вызов.
- Баффи. если ты отдашь ему посох, он убьет тебя. Сразу же, Баффи. надо попро-бовать что-то еще! – бедный наблюдатель, бедный Джайлз. Мне жаль.
- Он держит в руках мою маму, - просто говорит девушка и почти улыбается. Страшно. Мягко. Смиренно. Хочется кричать от отчаяния и бессилия.
- Нет, это безумие! Ангел, скажи что-нибудь!
Мягкая, грустная, смиренная улыбка, прозрачная смерть в глазах и густая синева небесной ненависти и тоски – демон в глубине его души с готовностью откликается на зов, видя самого себя в зрачках смертной девочки. Во всяком случае, никого не при-дется убивать выстрелом в спину. Отвратительно и больно, и чертовы силы равнове-сия, или какие еще мистические сущности заинтересованы в функциональности Стра-жей Пределов, больно и жестко напомнили о механизмах расплаты за осуществление желаний, но битва будет правильной – один на один, лицом к лицу.
- Если он разделит вас...
Истребительница прерывает его взмахом руки:
- Ему придется сражаться с Истребительницей, - с демоном, что взывает к тебе, Ангелус и ты его слышишь, ведь так? Не страшно? – и он не откажется от боя.
Да, верно, воин не откажется от боя, тем более – такого боя. Последнего. Лучшего. Совершенного. В какой-то момент, Ангел вдруг понимает, что именно этого Спайк и добивается: сразиться с Истребительницей, только с Истребительницей, могуществен-ным воином, оставленным силами небес и земли защищать юную расу от древних бо-гов и существ. С Истребительницей, Стражем, Убийцей – а не с симбиозом человека и демона, не слишком-то отличающимся, по сути, от всех остальных полукровок.
Он жаждет сражения с воином, лучшим воином на земле, для боя совершенного и единственного, и человек Баффи Саммерс – его не интересует.
- А чтобы защищать меня и маму – у нас есть ты, - мягкая просящая улыбка – жа-лобная, умоляющая, дрожащая улыбка, мучительно прощающейся человеческой де-вушки, которой страшно, ох как страшно опять оказаться одной перед лицом неумо-лимой судьбы.
Баффи, девочка моя, родная моя, любимая, Господи, ну что же, я даже обнять тебя не могу. Не могу, о, мой Бог, не могу – ни обнять, ни поцеловать тебя перед лицом твоего смертного возлюбленного – не имею права...
Но ведь тебе, Истребительнице, этого и не нужно, правда?
Будь ты проклят, Ангелус, будь ты проклят! О да, ты можешь гордиться своим тво-рением, он действительно сын своего отца. Вот только: был бы у тебя шанс, Ангелус, дожить до сегодняшнего дня рядом с этим чудовищем, а?
«Как только смог». - «То есть?» - «Ну-у, у меня почти не действовала рука, и ослаб я от кровопотери, отец мне не хило добавил, так что мне пришлось ждать, пока смогу свободно действовать рукой. Заешь, он хоть и ублюдок был тот еще, но доктор отмен-ный, так что, хм, долго ему не пришлось мною наслаждаться. Я перерезал ублюдку горло и поджег его дом. И знаешь, ну никаких угрызений долбанной совести, прям как отрезало!»
Будь ты проклят. Но, исходя проклятиями к темной стороне собственной души, он не может, не в состоянии заглушить и уничтожить ни горькую иронию многочислен-ных человеческих иллюзий и глупостей, ни горделиво-удовлетворенное осознание со-вершенства своего ребенка. Где я его нашел? В каком аду таких производят?
- В человеческом, - криво ухмыляется вампир, - вполне человеческий ад, Джайлз. Ист-Сайд, рабочий район Лондона, конец девятнадцатого века: нищета, истязание, чу-ма и голод. Знаешь, он, по-моему, в первый раз наелся толком, только после того как стал вампиром.
Глупые люди, бестолковые люди, глупые, жестокие. Безжалостные по природе и наглые как никто другой на планете. Хозяева жизни и откровенные насильники собст-венной земли, бездумные и примитивные до зубовной боли, способные всю жизнь провести как во сне, насилуя, пожирая, блюя и напиваясь. Бессмысленно истребляю-щая друг друга толпа свиней – единственная раса, способная продолжить дело Бога на земле.
Творить. Создавать. Любить. Прощать.
И... они это могут.
Не глядя друг на друга, опустив голову. Словно испытывая стыд за несовершенное или ха то, что совершить, не успели и помочь не смогли, не понимая силы чужого не-счастья и странную правоту горя и лишений – прощают. Просят прощения. Извиняют-ся.
Его все равно придется убить, правда, нет другого выхода, и нет никакого другого решения, разве чудо только какое вмешается, или настоящий ангел, сдуру как с дубу, влезет в дела смертных и выдернет отсюда нереальную фигуру давно исчезнувшего мальчишки, но – они просят прощения.
У него. У себя. У Бога.
- Да, - телефонный звонок звучит продолжением апокалипсиса и это на самом деле так и есть. Прости, Вильям.
- Ру-уперт, - ласково, медово, лаская шелком, проливая мед, - ты получил мое по-слание, наблюдатель?
Сладкий мед, нежный шелк, от которого сводит желанием кожу – мед отравлен ци-кутой, шелк насквозь пропитался ядом, и от звука этого отравного голоса холодеет сердце, и ноги не держат.
- Да.
- Я желаю получить посох, - низкий, тягучий яд, прямо в уши, прямо в мозг. «Убе-рите. Пожалуйста, уберите это от меня".
- Нет. Ни за что на свете, - как можно тверже и увереннее.
- А если я о-очень попрошу, - продолжает глумиться голос. «Вы что оглохли? Да она разве что не кричит от боли?»
- Нет, - не понимая смысла. Ему-то зачем?
- А если я очень, очень попрошу, - хихикает с другого конца города, - ну очень-преочень попрошу, ты ведь не откажешь, а Руперт? «Кто пойдет со мной?.. Вы что не понимаете, что им нужна помощь?» - «Я пойду. Ну, чего?» - «Ты?!»
- Прекрати, Спайк, это бессмысленно.
Голос с другой стороны заливается откровенным счастливым смехом.
- Знаешь, Руперт, тут кое-кто с тобой не согласен. Я серьезно, он очень, ну о-очень, не согласен. В смысле, хи-хи, не согласна...
Проклятье, нет! Не может быть! Нет!
- Право, я даже не знаю, что теперь делать, хи-хи... она так не согласна....
Господи, только не это. Пожалуйста, Господи, пусть этого не будет!
- Может, ты ее выслушаешь, а Наблюдатель? Может, ты будешь та-аким добрым, и смилуешься, а? хочешь послушать, а Руперт? Хочешь?
Пожалуйста, нет! Пожалуйста, нет! Пожалуйста, нет!
- А Истребительница, - хихикает. Шепчет, издевается – льется ядовитый мед, тя-нется шелк – гноится кожа, на живую разлагается мозг от яда. Так умер Гремс – от яда.
- Она не хочет послушать, а? Как думаешь, Руперт? Может, она с ней договорится. Раз уж у тебя такое каменное сердце, а?
Яд. Шелковая кожа отравы, синие глаза королевы и тягучий шепот ее безумия. Убей ее мальчик, убей их всех, и мы навсегда будем вместе. Я возьму тебя с собой, и тебе никогда не придется возвращаться.
Я верю. Я верю тебя прекрасная, я верю, проклятая королева ненависти – ты един-ственное, что у меня осталось, и ты не оставишь меня. Никогда.
Яд. Гной. Грязь вместо крови, мертвечина вместо сердца, клювы ворон у тебя в те-ле, и нет никакого тепла и огня. Яд. Ты отравлен, мой мальчик, отравлен человеком, и тебе не уйти от своей судьбы.
- Как его... сделать, чтобы эта штука заработала?
- Зачем тебе телевизор?
- Хм. Должен же я знать, где меня ищут.
И ведьма тоже в некоторой надежде, смотрит телевизор, но никаких местных ново-стей, объявляющих ее в розыск не наблюдается, что вполне объяснимо – вряд ли ее друзья могут обратиться в полицию. От Райли, пожалуй, больше пользы.
Он сидит в кресле напротив, равнодушно поглядывает на экран, прислушивается к внешним шумам: пистолет лежит у него на коленях, и нет сомнений, что он успеет им воспользоваться при любом раскладе. Он не разговаривает, не похоже, что тяготится молчанием, он расслаблен и невозмутим – он словно спит с открытыми глазами. Вот только провоцировать его резкими движениями как-то не хочется: змеи тоже выглядят милыми созданиями, пока не вцепились тебе в запястье.
У ведьмы такого терпения нет: Боже, пусть они догадаются обратиться к Таре, Бо-же, пусть они догадаются, где она может быть или додумаются использовать заклина-ние поиска. Господи. Оно совсем простое, его и Джайлз сделает. Потому она думает, что Джайлз слишком стар, и слишком взволнован, а обстоятельства требуют исключи-тельного спокойствия духа, кроме особых случаев, и что они могут и не подумать о Таре. Потому что, во-первых, они все еще ее плохо знают и их отношения кажутся им... странными, а во-вторых, могут наоборот подумать, что незачем еще кого-то втя-гивать в этот кошмар и пугать ее любимую раньше времени, Господи, где уж тут раньше времени...
- Вильям?
- А.
- Зачем ты мне глаза завязал? Я же все равно связана?
- Чтобы ты не колдовала.
- То есть?
- Я не знаю, как там ведьмы колдуют, леди, думаю, спрашивать вас об этом сейчас бесполезно, но у нас, когда ловили ведьму, связывали им руки и ноги, чтобы они не могли кого-нибудь призвать и завязывали глаза, чтобы они не колдовали глазами.
Чертов Лондон конца 19-го века: время разума, открытия электричества и начи-нающегося разгула спиритизма! Но, к сожалению, все эти достижения современных технологий доступны людям высшего общества, или хотя бы среднему классу, но ни-как не беднякам или рабочим, населяющим средневековые кварталы английской сто-лицы. Там все еще верят в ведьм и проклятия по старинке, и убивают по старинке – огнем и молитвой.
Ведьму в огонь, демона – на крест. Чертов бандит, телекинез отменяется.
- Я есть хочу.
- Чего? – смешно, но требование девушки вызывает у Вильяма откровенное удив-ление.
- Я есть хочу. Я пообедать не успела, а сейчас уже ужинать пора, - если учесть, что вышеупомянутый бандит и не завтракал... Англичанин пожимает плечами, жестко скрутив ее локоть, толкает на кухню.
- Потопали, леди. И не пробуйте упасть.
- А то что? – ворчит ведьма, с огорчением отказываясь от этой идеи.
- Иначе мне придется... побить вас.
Он кормит ее с рук всем, что попало в холодильнике, и это совсем не напоминает эротичное кормление из «Девяти с половиной недель», скорее – настойчивость ка-пающего физраствора из капельницы. Ей страшно, откровенно страшно, но еще боль-ший ужас вызывает в ней мысль о близком приходе миссис Саммерс, и ее разум ме-чется в ужасе, пытаясь рассчитать варианты. Господи, ну почему ее до сих пор не на-шли!
- Я в туалет хочу.
Он без слов снова вздергивает ее за локоть, ведет в ванную, следуя ее указаниям.
- А руки? Мне надо... снять белье и, - мама дорогая! Она визжит, пытаясь отбиться, получает безжалостную оплеуху и ледяное раздражение.
- Вы что, леди, меня за идиота держите?
- Нет! – плачет и кричит девушка, отвечая вовсе не на его вопрос, а на собственное унижение и отвращение. Нет, гадость, какая! Как он смеет! О нет! Боже, какой ужас, нет!
- Ну, так, присаживайся и делай свое дело!
- Боже, нет, - гадость, гадость, мерзость какая! Боже, какая мерзость! Не надо, по-жалуйста, не надо!
Бандит раздраженно хмыкает, с терпеливой досадой пережидает всплеск отвраще-ния и боли униженной девушки, говорит, почти с состраданием и пониманием. Прав-да, пониманием, что такое боль и унижение он знает более чем хорошо.
- Леди успокойтесь. Я закрыл глаза, если вас это тревожит, слышите? Успокой-тесь..., - он не может позволить себе погладить ее по головке, как сделал бы с обыкно-венной девчонкой – собственно, обыкновенную девчонку он и не подверг бы такому унижению, нужды бы не было, - успокойтесь, леди. Ну, подумайте сами, разве я могу развязать вам руки, вы же ведьма. Вы же меня враз в лягушку превратите или оглуши-те как-нибудь, что мне тогда делать? Не обижайтесь, ладно?
И странно, но эти рациональные рассуждения, откровенно льстящие ее силе, и ду-рацкое трогательное извинение, успокаивают ее куда быстрее, чем любое другое. Тоже развязывание рук, например.
Уже становится совсем поздно, когда Вильям откровенно удивляется:
- Слышь, леди, я так понял, что воительницам живет со своей матерью, так? – ведьма кивает, и англичанин задумчиво хмыкает, - так, где же она? Вроде как доволь-но поздно уже, даже с завода уже б вернулась.
Отсутствие мисси Саммерс и саму Виллоу сильно беспокоит, хотя и должно радо-вать, но... она же не знает точной причины. И что значит с завода? Впрочем, ведьме это не интересно, а Вильям, не зная других ориентировок, просто вспомнил, что в де-сять часов вечера, заканчивается смена даже у Крупа. Ну и где же шляется эта леди? Охотится на нечисть вкупе со своей доченькой?
- Можно попробовать узнать, - медленно произносит ведьма, - надо прослушать автоответчик.
- Чего это такое?
- Ну-у. специальное приспособление на телефоне, можно записывать звонки... ну-у, разговор. Оставить на пленке, а потом включить и послушать.
- Ни хрена не понял. Но если это поможет – говори что делать, - попытка дотя-нуться до телефона благополучно проваливается. Господи, откуда у этого бестолково-го мерзавца столько предусмотрительности? Впрочем, почему бестолкового? Он же не Спайк, он соображает... а с чего тогда Спайку не соображать...
- Истребительница, - гнилой шелк по телу, ядовитый мед в открытую рану и кри-чишь от страха, видя собственную гниющую плоть и никакой боли. Господи, нет!
- Истребительница, - мертвый обволакивающий шепот, успокаивающий – упокаи-вающий. Яд. Вильям, наклонив голову, внимательно слушает голос своего двойника, испытывая тоже отвратное, мерзкое чувство насилия, насильственного проникновения чего-то пакостного и сочащегося в свой мозг. Вот дерьмо, и что – я таким стану! Кро-вавый ад, дрянь какая!
- Истребительница...
- Он сюда звонил, - шепотом произносит ведьма, содрогаясь от отвращения и ужа-са. Боже, дрянь, какая.
- Ты не слышишь милая? Ка-ак жаль. Мне так нравится слышать твой голос..., - ядовитый смех мягко трогает лобные доли мозга гниющими пальцами, и Вильям не-осознанно крепче перехватывает пистолет. Пристрелить очень хочется, сразу, не рас-суждая, и не ожидая, пока эта мерзость окажется слишком глубоко внутри. Я не хочу.
- А тебе? Тебе нравится, крошка? - мягкий смешок, шелковый голос – утопись в своем дерьме, ублюдок.
- Хм, наверное. Сейчас ты не можешь ответить, да, крошка? Но знаешь, это не на-долго... совершенно не надолго. Тут у меня есть некто, чей голос ты услышишь с радо-стью, правда. Баффи? Ты ведь хорошая дочь, послушная дочь, любимая девочка папы с мамой и он... ох, жалость-то какая, я забыл совсем!
Этот голос принадлежит психу. Психованному заразному ублюдку и та больная тварь, что кинулась меня лизать, и тот конченый, что орал не своим голосом – они со-шли с ума вовсе не потому, что наблюдали специфическую манеру создания скульпту-ры, ни фига! Они ополоумели, потому что он их заразил!
Этот ублюдок заразный! И я – это он.
- Папы-то у нас как раз и нету, да? Папа-то нас как раз и бросил. Наверное, ты бы-ла не очень послушной девочкой, да Баффи? Наверное, ты была плохой девочкой, не ложилась вовремя спать, не ложилась спать в нужном месте, хи-хи... не ложилась спать с нужным мужчиной. Да?
От мерзкого смеха вампира Виллоу задыхается и едва удерживает бессильные сле-зы: ублюдок. Господи, какой ублюдок! Да как он смеет! Да как он вообще смеет про-износить ее имя!
- И он... тебя бросил, о, какая жалость, надо же. И твой мужчина тоже тебя бросил, хи-хи, тоже, очень жалостное событие. Но для мамы ты была послушной девочкой. Ведь, правда, же Баффи? Послушной, хорошей девочкой: не лгала, не шлялась по но-чам по кладбищам, не трахалась с мертвецами, не бросила ее одну?.. Хм, пожалуй, ты и для нее не была послушной девочкой, а?
Ублюдок. Чертов ублюдок. Заткнись, заткнись, заткнись. Она даже не понимает, что кричит это вслух, пока эхо собственного крика не проникает ей в уши.
- Сволочь, как он смеет? – она плачет, и повязка сразу намокает и давит на глаза. Боже, хорошо хоть Баффи этого не слышит.
Я – это он. В будущем. Больной, психованный и заразный. И один. Вообще.
Потому как его великолепному другу дали в подарок душу, а те, у кого есть душа – заразы боятся. Впрочем. У которых их нет – тоже боятся. Уж больно мерзко. Вот зна-чит как. Вот значит, что из меня выйдет, вот значит, что из меня сделают: немудрено, что Ангела тошнит от меня, я б тоже убил ублюдка, не раздумывая.
И вот это все, со мной произойдет? Вот этот вот все? Хе, я не хочу. Пусть я подо-нок, пусть бандит и нет никакой совести, но такого дерьма и врагу не пожелаешь! Я не хочу.
- Но знаешь, мне кажется, она тебя простила. Мне кажется – миссис Саммерс – истинная леди и конечно простила свою непутевую дочь, и все сделает для своей лю-бимой детки...
Я не хочу.
- ...правда, миссис Саммерс?
В безумном молчании, следующем за вопросом, оглушительным холодом застыва-ет гнев и отвращение – остаются лишь страх. О Господи, нет! О, Господи, нет! Не до-пусти, не разреши. Пожалуйста, Господи – а голос продолжает витийствовать:
- Я думаю, Истребительница, что она тебя простила. Думаю – совсем простила. Так что она тебя, несомненно, любит, и знаешь, - он понижает голос до интимного шепота, - я думаю, она хочет тебе это сама сказать, правда, миссис Саммерс? Вы хоти-те это сказать, ну, правда, же? – скользят умоляющие упрашивающие нотки, как у ка-призного ребенка или его бывшей подружки, - ну, правда, же, миссис Саммерс? Ну, скажите ей... а то ведь она мне не поверит. Правда, Баффи? Ты мне не поверишь... не поверишь... не поверишь...
Это уже больше похоже на бред. Но чертов телефон снова и снова прокручивает автоответчик, пока ведьма не понимает, что Вильям. Вообще-то, не знает, как его ос-тановить. А включил, видимо, как-то неправильно, и теперь этот безумный, страшный голос будет повторять, и повторять свое страшное признание, и это будет длиться веч-но и никогда не остановиться...
Виллоу просто швыряет аппарат на землю, плачет и стонет, опускается на корточ-ки, и плачет и стонет. Вот почему ее нету дома, вот почему их не ищут, вот почему до сих пор не вернулась в дом Истребительница. Боже мой, помоги мне, Боже, помоги миссис Саммерс, Боже, помоги, Баффи!
Она плачет, пока сама не успокаивается, и только потом ее слегка касается теплая живая рука будущего чудовища. Ее все равно передергивает, и она пытается оттолк-нуться, но то, что получилось в момент отчаяния, теперь сделать трудно от слабости и слез.
Он – это я. То, что со мной произойдет. То, что со мной сделают. То, во что я пре-вращусь. Ангелусу, это должно было бы понравиться, ничего не скажешь, действие в лучших традициях ирландского ублюдка, никогда бы не подумал, что сам способен на такое. Вот только есть одно но: вечность нужна только разделенная. В одиночку это блюдо не осилить, с ума сойдешь или утопишься в собственной блевотине, а он тут – один.
Что не удивительно, и вечность провести одному в компании собственного обезу-мевшего мозга – его не прельщает. Вот блин, а ведь этой светловолосой стерве теперь придется как-то умасливать его двойника, чего-то для него сделать. А она девка гор-дая, неприступная, и рядом с ней теперь ее Ангел, так что страшно представить, в ка-кое дерьмо теперь влезут эти два героя, пытаясь всех спасти и себя не пожалеть. Кро-вавый ад!
Она плачет и пытается увернуться от его рук, когда до нее доходит, что Вильям развязывает ей руки и снимает повязку. Какое-то время ей надо, чтобы глаза, слепые от давления и слез, привыкли к освещению, и она смогла бы увидеть его лицо – ледя-ное точеное лицо белокурого вампира за считанные дни, превратившего их жизнь в кромешный ад. Увидеть и невольно отшатнуться, заледенев от одной мысли, что ря-дом не человек, хоть и опасный, мерзкий, готовый убивать и быть убитым, но человек все-таки, а не безумное адское создание, бешеное и больное от собственного яда.
- Леди, - он раздраженно поднимает глаза к небу, досадуя на ее страх и отвраще-ние, - я еще не он, не дергайтесь... леди... хай, леди!
Ведьма хихикает, потом смеется чуть ли не согнувшись в три погибели, смеется и хохочет до тех пор, пока остатки недопитой ею воды из стакана не выплескиваются ей в лицо, а затем, для надежности, эффект не закрепляется пощечиной.
- Мать твою, леди, сейчас не время для истерик! Какого черта он от нее хочет?
Еще не он, да? Чудное заявление. Правда? Но это действительно еще не он. Это правда, еще человек. Правда, этот человек тут убить ее пытался, стрелял в ее друзей, и чуть не поджег Ангела, так что слушать его тоже надо очень осторожно, но... человек же все-таки, есть надежда, что не совсем псих.
Хотя и слабенькая.
- Не знаю.
- Напрягись, Рыжая. Он чего-то хочет. Если бы хотел просто ее убить, на хрена то-гда похищать ее мать, и чем-то там угрожать? Чего ему надо?
Что ему надо? Смерти, смерти всем и пусть никто не уйдет обиженным! Но в сло-вах бандита есть резон, пусть Спайк и сумасшедший, но и у сумасшедших есть своя логика, и своя мотивация.
- Не знаю... а тебе зачем?
Он долго, угрюмо смотрит на ведьму, и она, холодея и вздрагивая от догадки, по-нимает: этот человек, бандит, убийца и негодяй, этот человек, мальчишка с солнечным смехом ребенка и откровенным любопытством щенка, этот человек, способный бес-страшно и весело смотреть в глаза любой смерти и любого страха – не допустит, что-бы с ним случилось такое. Не позволит себе превратиться в исходящую слюной бе-зумную тварь. Не позволит сделать из себя безмозглое чудище. Не позволит превра-тить себя в собственный кровавый кошмар, лишенный всякого смысла и цели, упи-вающийся собственным безумием и...
Обреченный смерти. Обреченный гораздо больше, чем мертвый. Принадлежащий смерти и обреченный на нее с однозначностью и безусловностью большей, чем смерт-ный мальчишка, таскающий чахотку в собственных легких. К черту! Ангелов, светло-волосых принцесс, рыжих ведьм и неведомых мне мамочек и папочек этого солнечно-го царства! К черту, к черту, к черту! Я делаю это для себя. Твою мать! Только для се-бя. Я себя спасаю от подобной смерти, от безумия, худшего, чем смерть, и от принад-лежности смерти, худшего, чем смерть. Для себя, никогда не отказывающегося от жизни, для себя, стремящегося удержать ее любой ценой, для себя – обезбашенного и нив ком не нуждающегося ублюдка, но, черт возьми, способного любить и наслаж-даться жизнью, а не топить ее в крови и грязи!
Я делаю это для себя – а не для ангелов, принцесс и всех остальных придурков! Больно надо!
- Не твое дело, леди. Твое дело – подумать на хрена ЕМУ это надо.
Зачем? На хрена ему это надо? Да в принципе, и так понятно: посох, так ведь? Бог его знает, как мог узнать об этом полоумный вампир, но ему конечно, нужен посох, чтобы лишить Истребительницу ее силы, вновь сделать обычной смертной, и... страшно представить, что он дальше будет с ней делать. Убить, как ни дико это звучит – самое лучшее, он ведь может... истязать, пытать, может... сделать вампиром... Боже мой!
Хорошо хоть колдуна девушка не видела – но Джайлз-то видел. И Райли видел.
- Думаю, нам надо подключить полицию, - говорит юноша не слишком уверенно.
- И чем это поможет? – недовольно удивляется Гаррис, - ты ж сам говорил, что у вас лучшие специалисты.
- Специалисты – да, но у полиции больше людей в городе и больше возможностей слежения - хотя бы за счет права просматривать любые видеосъемки.
- И чем это поможет? Что он, отправился банк грабить? – скептически спрашивает Аня, - Так деньги у него уже есть...
- Не только: стоянки. Парки, общественные здания. Везде находятся камеры сле-жения, и они могли бы...
- Поздно, - холодный, спокойный голос Истребительницы прерывает солдата на полуслове. Девушка не оглядывается, замерев перед окном и обняв себя руками, - поздно.
За окнами заходящее солнце красит город в золотой багрянец и тонкая девичья фи-гура перед окном, словно погружается в пламя. Еще не ночь, еще продлится вечер, не позволяющий нечисти выползать на улицы, но времени уже нет, и Страж Врат слышит наполовину темной своей кровью, как погружается во тьму город, как глубоко под землей уже двигаются, текут адские прихвостни, проникая в каждую пору, в каждую клоаку ее города, заполняя канавы, грязные переулки, склепы и кладбища, темные месте и мерзкие души – булькающая, гниющая, оживающая протоплазма мертвецов и нечисти. Еще не ее время, но она уже здесь. Сколько шансов найти человеческими си-лами двух людей, потерянных под лучами солнца, когда под светом луны их примутся искать адские твари?
А ведь он будет искать своего двойника: зная о посохе, зная, что именно он означа-ет, зная о разделении и догадываясь, о существовании двойника. Странно, что до сих пор не ищет: то ли не знает полной версии, то ли значения не придает, то ли уверен в неспособности Истребительницы, убивать людей. Черти его знают, и неважно это уже, говоря по чести. Важно то, что он осмелился угрожать ее матери, важно то, что осме-лился угрожать ее друзьям, осмелился угрожать ее городу – так что они встанут лицом к лицу, и пусть делит, хрен с ним! я – Истребительница, я успею убить его раньше, чем он успеет убить Баффи Саммерс.
Потому что, лишившись человеческой сути светловолосой принцессы, я стану тем, кем есть на самом деле – Убийцей. Монстром, созданным и порожденным смертью, и для смерти. Ты умрешь, Спайк. Ты умрешь, как умрет всякий, кто увидит мои настоя-щие глаза.
Синие. Не зеленые - синие глаза королевы проклятых, твоей вечной настоящей возлюбленной, твоей королевы, любящей тебя и пообещавшей тебе вечность!
А Баффи Саммерс достаточно и того, что Высшие Силы, со свойственной им праг-матичностью и жестокостью первичных сил, лишили ее тяжкого выбора – между смертью человека и смертью демона. Освободили – предоставив в оплату жизнь ее ма-тери. Проси о желаниях человек, говори о своих желаниях, но бойся их больше смер-ти, ибо они могут исполнится!
Так что ее голос спокоен и чист, как никогда не бывает у стопроцентной американ-ки, мисс Баффи Саммерс, осужденной на смерть со всей непреложностью человече-ского правосудия – чист и непреклонен, как звон древней стали, разящей и благород-ной, как само милосердие.
- Уже поздно.
Она оборачивается к своим друзьям, почти не узнавая окружающих ее лиц – ме-няющихся и исчезающих в вечности, гораздо быстрее, чем это в состоянии запомнить Истребительница – драгоценных лиц ее друзей и родных, любимых и всегда единст-венных, и в ее прозрачных соколиных глазах мало человеческого. Это почти страшно.
- Но Баффи. – неуверенно говорит Райли.
- Поздно. Я принимаю вызов.
- Баффи. если ты отдашь ему посох, он убьет тебя. Сразу же, Баффи. надо попро-бовать что-то еще! – бедный наблюдатель, бедный Джайлз. Мне жаль.
- Он держит в руках мою маму, - просто говорит девушка и почти улыбается. Страшно. Мягко. Смиренно. Хочется кричать от отчаяния и бессилия.
- Нет, это безумие! Ангел, скажи что-нибудь!
Мягкая, грустная, смиренная улыбка, прозрачная смерть в глазах и густая синева небесной ненависти и тоски – демон в глубине его души с готовностью откликается на зов, видя самого себя в зрачках смертной девочки. Во всяком случае, никого не при-дется убивать выстрелом в спину. Отвратительно и больно, и чертовы силы равнове-сия, или какие еще мистические сущности заинтересованы в функциональности Стра-жей Пределов, больно и жестко напомнили о механизмах расплаты за осуществление желаний, но битва будет правильной – один на один, лицом к лицу.
- Если он разделит вас...
Истребительница прерывает его взмахом руки:
- Ему придется сражаться с Истребительницей, - с демоном, что взывает к тебе, Ангелус и ты его слышишь, ведь так? Не страшно? – и он не откажется от боя.
Да, верно, воин не откажется от боя, тем более – такого боя. Последнего. Лучшего. Совершенного. В какой-то момент, Ангел вдруг понимает, что именно этого Спайк и добивается: сразиться с Истребительницей, только с Истребительницей, могуществен-ным воином, оставленным силами небес и земли защищать юную расу от древних бо-гов и существ. С Истребительницей, Стражем, Убийцей – а не с симбиозом человека и демона, не слишком-то отличающимся, по сути, от всех остальных полукровок.
Он жаждет сражения с воином, лучшим воином на земле, для боя совершенного и единственного, и человек Баффи Саммерс – его не интересует.
- А чтобы защищать меня и маму – у нас есть ты, - мягкая просящая улыбка – жа-лобная, умоляющая, дрожащая улыбка, мучительно прощающейся человеческой де-вушки, которой страшно, ох как страшно опять оказаться одной перед лицом неумо-лимой судьбы.
Баффи, девочка моя, родная моя, любимая, Господи, ну что же, я даже обнять тебя не могу. Не могу, о, мой Бог, не могу – ни обнять, ни поцеловать тебя перед лицом твоего смертного возлюбленного – не имею права...
Но ведь тебе, Истребительнице, этого и не нужно, правда?
Телефонный звонок. Настойчивый, громкий так, что вздрагиваешь, говорит об опасности, словно обладает голосом. Наблюдатель поднимает трубку:
- Да.
- Мистер Джайлз.
- Райли, я сделал все, что мог.
- Простите, но... Похоже. Это было только начало.
- Что?!!!
Они не слышат в точности слов Райли, кроме вампира, конечно, но выражения ли-ца несчастного англичанина более чем достаточно. Джайлз молча выслушивает сооб-щение, ничего не отвечая, опускает трубку на рычаги.
- Что случилось, - уже даже не вопрос. Мама дорогая, что же может быть хуже?
- Баффи, резня в окружном морге, - мало выразительно, но никому уже и в голову не приходит, что это может быть что-то еще, кроме продолжения чудовищной исто-рии.
- Днем?!!!
- По-видимому, нет, но... там не только люди. В смысле... не только люди.
Все, девушка по имени Баффи Саммерс кончилась: в благородном блеске древней стали никакого намека на человеческие слабости и сомнения. Совершенная и прекрас-ная королева смерти, принцесса-убийца, являет миру свой безупречный лик, и мало кто может похвалиться тем, что видел его: большинство из них – мертвы.
Нельзя безнаказанно глядеть на богиню, даже если эта богиня - всего лишь очеред-ная смертная аватара Стража предела. Просто нельзя и все.
- Едем.
Собственно, на сей раз, Райли просто приказали, вызвать опять экзотического кон-сультанта по вопросам магии и практических последствий. На сей раз, обнаружили эти последствия именно военные, с присущей им старательностью упредив малейшее про-сачивание информации – происшествие в переулке полностью утаить, не удалось, и дело было даже не в полиции, в конце концов, район был обитаем, и обитатели эти стали дружно из района расползаться. Часть обитателей, между прочим, обладала при-родой нечеловеческой, но открывающаяся взору картинка на месте дома весьма могу-щественного колдуна впечатлила не только людей. Колдун! Маг черной магии, из-вестный некромант! Что происходит в городе?
Если бы это была уже ночь. Возможно, частичное объяснение можно было полу-чить у извечных противников демонов – вампиров, полукровок, кровососов. Как не на-зывай, получеловеческое происхождение заставляет демонов демонстрировать презре-ние к полукровкам – тех, из них кто может себе это позволить, разумеется. Но, судя по событиям этих двух суток – таковых стало значительно меньше.
У Вилли сегодня закрыто - однозначно и намертво – он не желает вмешиваться в происходящее, он не желает кому-то там давать информацию, так что даже Баффи не удалось бы что-нибудь узнать у всезнающего полудемона, если бы таковая здравая мысль ее посетила. Справедливости ради – не посетила. Она слишком потрясена чудо-вищностью и опасностью происходящего, чтобы задумываться о природе и связях этих событий. Инстинкты защитника приказывают ей действовать, а не раздумывать: ситуация плавно переходит в форс-мажорный режим, а в таких случаях требуется дей-ствие, а не рассуждение.
Патруль, колдун, нечто чудовищное в морге, Спайк и демон, вернее: сначала демон и Спайк, а потом уже колдун, морг, патруль, и неведомая новая сила в городе, демон-стрирующая жестокость чрезмерную и уверенность в собственной силе тоже – чрез-мерную. Есть над чем подумать, помимо попыток осмысления связей, происхождения и так далее. Так что там произошло?
Сержант едва удерживается от гневных взглядов, обнаружив среди вывалившейся толпы обернутого в одеяло вампира. Остро откровенно остро и сильно полоснуло его по сердцу: а ведь вампир должен был уже быть в городе, когда он рассказывал Баффи о пропавшем патруле. Но она промолчала, ничего не объяснила, и теперь... теперь бывший, первый, любимый – рядом с ней, вместе с ней, как всегда было раньше.
Девушка окидывает ледяным бескомпромиссным взглядом обоих мужчин: ничего не говорит и ничего не собирается объяснять. Здесь и сейчас, огромная опасность, и новая угроза городу. Здесь и сейчас, люди этого несчастного города находятся в опас-ности и тем, кто может их защитить, не пристало разбираться в личных отношениях. Здесь и сейчас, Страх Предела призван на войну и всем, кто намерен ей помочь при-дется позабыть о своих обидах.
Благородный блеск стали, ледяное синее королевство в глазах воительницы – Вильям невольно отступает на шаг, окидывает точеную стальную фигурку Истреби-тельницы восхищенным взглядом, ледяные почти незеленые глаза – ястребиные, такие же зоркие, бесстрастные, безжалостные как у ястреба – отражаются в синих бестре-петных глазах смертного, но нет на свете такого вызова, который вызвал бы у него страх, и нет на свете такой страсти, которая превысила бы его собственную. Так что сверкающие глаза воина встречают такой же бестрепетный, ясный взгляд в ответ, без малейшего страха, а холодное требование истребительницы – насмешливую иронию и спокойствие.
- Спайк... то есть, Вильям – ты едешь с нами.
- За каким чертом?
- Боюсь найти дом Джайлза не только без выпивки, но и без мебели и телевизора.
- А-а-а.
Присутствие вампира, вынужденного корячиться под одеялом, еще более нелепо, но отчего-то решение Истребительницы непременно наблюдать присутствие блондина перед глазами, как-то болезненно трогает его. Диковатое, тягомотное и ничем не обос-нование предчувствие, предчувствие плохое, опасное, предощущение угрозы, нарас-тающей и катастрофической, заставляет Ангела настаивать не свом присутствии – к счастью, идиотский припадок ревности и Райли освобождает его от объяснений своего требования, и теперь, наблюдая, как меряют друг друга неприязненными взглядами двое мужчин, в это верится безоговорочно.
Глумливый сарказм абсолютной копии непотребного вампира только подчеркивает эту явную глухую вражду.
- Хм-м, прям клуб разбитых сердец имени Баффи Саммерс!
Баффи едва удерживается, чтобы не снести паскудную, соблазнительную ухмылку с противного лица, вовремя вспомнив, что смертный обладатель бессмертной физио-номии может и не пережить близкого знакомства с ее кулаком, но остальные, от менее убийственных реакций не сдерживаются: Виллоу горько сморщивается, Джайлз отво-рачивается наполовину в гневе, наполовину в отвращении, Ангел странно вздрагивает, вновь ощущая нелепый болезненный толчок небьющегося сердца. Опасность, опас-ность, черт возьми, катастрофа – и он не только не знает, как ее защитить, но не пой-мет даже, что это такое.
Райли ошалело глядит на «Спайка», спокойненько тусующегося под светлыми сол-нечными лучами, и явно не собирающегося переселиться в мир иной под пламенную увертюру преисподней, с удивлением, еще полным гнева и обиды переводит взгляд на Баффи. Девушка закатывает глаза, объясняет лаконично, подчеркивая отсутствие вре-мени на выяснение отношений.
- Это не Спайк. Райли, позавчера, к наблюдателю мы принесли уже не вампира. Это Вильям Винтерсон, его... человек, вообщем.
Солдат с не меньшим, чем обычно это относилось к белокурому вампиру, подозре-нием и недоверием оглядывает ну ничуть не изменившуюся физиономию последнего - такая же диковинная смесь, наглости, невозмутимости и чего-то совсем непонятного, темного и притягательного, как лесной омут, плотно заселенный русалками, водяными и всякой другой лесной нежитью. Человек отвечает ему такой же многозначительной паскудной усмешкой, которая только что произвела такое нехорошее впечатление на окружающих. Потом усмешечка вдруг превращается в сверкающую бесшабашную улыбку воина, лихого удальца, ни хрена не боящегося, ни на том, ни на этом свете, и в сиянии этой веселой отваги черная, дурная суть этого человека становится... сомни-тельной. Дикой нелепой ошибкой.
Он не слышал слов Виллоу, он просто – чувствует так. Будущая угроза, катастро-фа, что мучает сердце Ангела, для него ясна и отчетлива, как рисунок солнечных лу-чей на его коже.
Все просто, Ангел, все просто: ты – благородный герой, она – прекрасная дева-воительница, а я – старинная ненужная вещь на твоем пути, отвратительное воспоми-нание о преступном прошлом, от которого нужно избавиться, не так ли? Избавиться как можно скорее, тут и так всяко намешано, избавиться полностью и навсегда, но ты ведь не можешь рассчитывать, что я поспособствую этому? Ты же не можешь не по-нимать, что я буду сопротивляться. Что не сдамся и не стану покорной жертвой на ал-таре твоего искупления, правда?
Ты же не идиот, Ангел, так что ты сам все прекрасно понимаешь. Вильям продол-жает освещать компанию лихой, прекрасной улыбкой лучшей части своего существа, когда Баффи, наконец, холодно произносит:
- ТЕБЕ в нем не оказаться, - что весьма справедливо, но... пути Господни неиспо-ведимы, правда? кивает остальным и приказывает, - пойдем.
Помещение не охраняется – имеется в виду так, чтобы это было видно жителям района: несколько машин поблизости, несколько человек, прогуливающихся по после-полуденному солнышку, пара человек внутри, и они не горят желаниями двинуться дальше порога. И это весьма обоснованное желание, им приходится в этом убедиться. Когда эти несчастные солнечные дети, оставленные каким-то непотребными взрослы-ми прямо перед лицом тьмы, оказываются внутри ирреально чудовищного повторения чудовищной картины полубезумного наркомана.
- Боже мой.
- О, Боже мой!
- Мамочка нет!!!
Замерев посреди чудовищной кошмарной невероятной яви, застыв как в бреду внутри больного страшного воплощения бреда, завороженные, зачарованные этой чу-довищностью, нереальностью, непомерной превышающей рамки человеческого вос-приятия кошмара, они не шевелятся даже, не пробуют ни выйти, ни закричать. Это бу-дет потом, позже, но эти несколько минут, застыв в аду воспаленного безумного вооб-ражения, они не ощущают себя людьми, не чувствуют как люди и не смогут вспом-нить всего этого, даже под страхом смерти. Так, отдельные фрагменты, крохотные чу-довищные подробности, заставляющие содрогаться от выворачивающего наизнанку страха и отвращения, заставляющие кричать во сне, когда кошмарные видения попы-таются вползти в сознание. Потому что если помнить все – можно ослепнуть от страха.
С ума сойти. Так что вспомнить все, так как оно есть, удается потом только вампи-ру – для всех остальных это и был бы практически смертный приговор. Они замирают и не шевелятся несколько секунд, отказываясь верить собственным глазам, отказыва-ясь видеть, и мозг послушно фиксируя открывшуюся картинку, тут же стирает ее из сознания – еще чего не хватало, такое запоминать, этак можно и без носителя остаться, люди – существа хрупкие, впечатлительные.
Они остаются неподвижно несколько минут, те несколько минут, которые им ока-зываются нужны, чтобы понять, что то, что они считают кусками человеческих тел, на самом деле не совсем человеческие куски. В большинстве своем, во всяком случае – это части вампиров и зомби. Иногда, просто куски, иногда – целые специфические конструкции из этих самых частей, соединенные слабыми связями мертвых сосудов и нервов, и некоторые из них могут только шевелиться. А парочка – вполне даже ус-пешно передвигаться: часть торса с руками, без головы и прикрепленными посреди гениталиями неожиданно спрыгивает со стола и шустро ползет по направлению к две-ри.
- А-а-а!!!
Все! Хватит! Достаточно! Все – ресурсы человеческие ограничены, и если есть на земле милость Божья, то он, конечно, смилостивится над своими чадами, и они ничего этого не запомнят. Иначе – земля пополнится несколькими сумасшедшими, а челове-чество останется без своего Стража.
Хватит. Достаточно. Хватит!!! Остановившись только в холле морга, они судорож-но переводят дыхание, пытаясь скрыть, изничтожить застывшую перед глазами чудо-вищную картинку, выжечь, вытравить из мозга смертельное видение. Дико оглядыва-ются по сторонам, вздрагивают, когда в дверь заглядывает охранник и, увидев их ра-зом постаревшие, искаженные лица немедленно ретируется. Ничуть не смущаясь тем, что видит перед собой перепуганных детей, которых он, взрослый, должен защищать беречь от подобного ужаса, а не никак не наоборот. В деле сохранения своего рассудка люди еще более бескомпромиссны, чем когда это касается жизни.
Разум – имущество более ценное, чем жизнь. Это инстинкт. И не человека даже, а именно разумного существа.
Баффи стоит, прикрыв глаза, методично, медленно вдыхая и выдыхая воздух - хо-рошая методика, прекрасная методика, новорожденная мантра, с каждым вздохом впе-чатывающая властный приказ в сознание и человека и воительницы – я ничего не пом-ню. Я ничего не помню. Я НИЧЕГО не помню.
Собственно – не чувствую, но это не суть важно. Вильям судорожно закуривает, почти также по-птичьи, прикрыв глаза и со свистом переводя дыхание. Как никогда сейчас слышен, явный, клокочущий звук воздуха в его легких – близкое, очень близкое пришествие туберкулеза, еще один указательный признак острой необходимости вме-шательства и помощи. Но это потом, совсем, далеко потом - у меня есть проблемы бо-лее насущные. И пока остальные, Виллоу, откровенно колдуя, Райли, непотребно ру-гаясь на двух языках сразу, Джайлз, воззвав к недалекому прошлому Потрошителя, пытаются прийти в себя, Вильям забывает увиденное куда проще – ему некогда думать об этом, вот и все.
Скуби-банда находится в явном расстройстве и шоке, и как бы ни была подозри-тельна – и прозорлива, если честно, светловолосая леди – какое-то время им будет яв-но не до него. И этим надо воспользоваться, и как можно быстрее, учитывая тот факт, что сейф наблюдателя уже подвергся повторному взлому, а машина Ангелуса... ладно, Ангела - вмешательству в свою целостность. И когда это обнаружат – ему не поможет ни человеческая природа, ни относительная слабость.
- О Господи, о Господи, о Господи, - тоже чья-то мантра. Только не понятно чья. Истребительница последний раз произносит про себя собственную версию молитвы, и когда открывает глаза – в них уже нет и следа пережитого потрясения.
- Как давно это случилось? – поскольку хозяйничают военные, то и вопрос обра-щен к Райли.
- По-видимому, еще ночью. Здесь недостаток персонала – теперь уже существен-ный – поэтому они не всегда работают круглые сутки. Так что никто не поднял трево-ги, пока не пришла вторая смена.
И что с ними стало? Страшно представить. А почему собственное, первыми здесь оказалась «Инициатива», а не полиция. В принципе, и так понятно, так что на законо-мерный вопрос отвечает Ангел.
- Потому что среди персонала заведения находится ваш агент, - даже не пытаясь скрыть отвращение и неприязнь, произносит вампир. Солдат так же гневно хмурится, выпрямляется под взглядом вампира – картинка совершенно идиотская сама по себе, а рядом с побоищем за стенкой – почти осквернение, но, между прочим, свидетельству-ет о возвращении самообладания, и рассудка в первоначальную, нормальную форму. Все живы и никто не сошел с ума.
- Совершенно верно, - с вызовом подтверждает солдат, и Джайлз откровенно мор-щится, - поэтому этот город еще не утопился в собственной крови.
И в собственных, хм-хм, фекалиях, как предпочитает думать Вильям, единствен-ный из всех, получающий откровенное удовольствие от зрелища. Господи, у них тут такое дерьмо творится, ум за разум заходит, а эти двое придурков, продолжают демон-стрировать свои бицепсы во славу прекрасной леди. Рыцари, твою мать!
- Прекратите, - спокойно произносит девушка, потом поворачивается к Джайлзу, и властным, недопустимым тоном интересуется – велит отвечать на вопрос.
- Джайлз, кто, по вашему мнению, я имею в виду, принадлежность к виду, может сотворить подобное?
Наблюдатель медлит с ответом, и странен, ох как странен его взгляд и не спешит он уверить свою воспитанницу, что на такое зверство способны только демоны, словно обращение у «недавнему прошлому» сохранило ему разум и самообладание, но и вер-нуло память. Разную память.
Англичанин отводит глаза и холодно говорит.
- К сожалению, не могу ответить: сотворенное... действие с физической точки зре-ния не требует каких-то особенных сил, а превращение в зомби под силу любому прак-тикующему магу-некроманту.
При этих словах Райли вскидывает голову, но Джайлз не собирается посвящать присутствующих в подробности уже виденного им... действа.
- Такое... такое могут сотворить только демоны, - убежденно произносит Виллоу, что звучит, честно говоря, довольно странно в ее устах. Джайлз качает головой, не со-глашаясь, и горько морщится.
- К сожалению, нет.
- Более чем, - неожиданно подтверждает Вильям. Присутствующие с удивлением поворачиваются к бандиту, тот пожимает плечами.
- Я не имею в виду, что всякий может чегой-то там такое сделать, и куски будут ползать по столу, но, - он опять пожимает плечами, пряча взгляд за дымом сигареты, но невольно успевает взглянуть на ведьму - с откровенной жалостью и сочувствием. Эх, девонька, жизни ты не видела на свое счастье.
- Драйнская резня выглядела не намного лучше. А то крошево в церкви, что оста-вили армейцы в Гильдельберге – так еще хуже на мой взгляд. И никакие демоны или еще кто там не понадобились.
Бандит. Ну да, бандит, конечно, знает лучше, тем более – из 19 века, может – и сам участие принимал... Принимал, собственно – правда, не в таком отвратном действе.
Ведьма почти растерянно оглядывает по очереди своих лучших и не очень друзей. Не так уж жалобно и потерянно, как ей самой бы хотелось, но она так надеялась, так желала, чтобы ее разубедили. Чтобы повергли ее сомнения и подтвердили, что да – на подобное зверство люди не способны.
- Но здесь точно использована магия...
- Что ничего не значит, - хмуро говорит вампир, почему-то упорно оглядываясь на соседнюю закрытую комнату. Что-то еще его зацепило, что-то еще отметило подсоз-нание, но не успела оформиться эта мысль и утонула под отвращением и болью. Что-то... черт, не помню, - любой маг-некромант...
- Часть... не зомби. Часть – вампиры, - шок, вызванный сообщением Райли, срав-ним только с очеловечиванием Спайка, - наши... эксперты проверили.
Бедные эксперты, что теперь с этими несчастными. И не они ли сейчас торчат за стеночкой, записывая наши беседы, дабы тоже потом подвергнуть экспертной оценке?
- То есть, для того чтобы... осуществить задуманное, - браво воительница! Истин-ный воин, без страха и упрека, - организатор должен был приготовить... все заранее, хотя бы за три дня, и прибегнуть к помощи вампира. Насколько я знаю, другого спосо-ба производства вампиров пока нет.
- Нет, - подтверждает Ангел очевидную истину и опять что-то неуловимо трогает его, и почему-то истина кажется ему не очень очевидной.
- Вампир – маг? Бр-р-р, - ошарашено предполагает Виллоу и сама ужасается пред-положению. Ужас, какой!
- Не-ет, - опять отвечает Ангел, как самый опытный эксперт, - вампиры... – явно собирался сказать «мы», - вампиры теряют возможность использовать человеческую магию, заклятия, волшбу, обряды – все это имеет власть только в человеческих руках. Колдовство, которое они применяют – колдовство вампиров, присущее только мерт-вым.
Ему страшно не хочется продолжать беседу здесь: Ангел ничего не имеет против осведомления Истребительницы об особенностях магии мертвых и живых, но снаб-жать такой информацией Совет Наблюдателей, например, не говоря уже об «Инициа-тиве» - крайне неблагоразумно. Обе организации используют предоставленные сведе-ния. Прежде всего, против него самого.
- Значит, возвращаемся к первому предположению, - деловито говорит Истреби-тельница, и только в этой крайней деловитости, полной отчужденности от эмоцио-нальной оценки происходящего явным становится ее страх, ее ужас и отчаяние, и только действия, только дело, которое полностью поглощает ее мысли, могут спасти ее от этого страха.
- Кто здесь находится? – не выдерживает вампир, гневно глядя на солдата. Баффи в недоумении вскидывает бровь, и Ангел поясняет, - в соседней комнате какие-то лю-ди. Кто это, и что они здесь делают?
- Люди? - с удивлением переспрашивает девушка. Охранники на входе, это понят-но, но люди, добровольно находящиеся здесь? Военные эксперты? Солдат через силу кивает головой, соглашаясь, не заметив во взгляде девушки того гнева и отвращения, что ничуть не пытается скрыть вампир.
- Да. Наши эксперты, патруль, - он делает едва заметную паузу, но присущая ему честность и настоящее, проверенное доверие к своей возлюбленной не позволяет скрыть наличие еще одного... человека.
Несколько условного. Даже двух, если быть точным, условных людей, армейцы и иже с ними, наверное, в первый и последний раз в жизни получили шанс лицезреть сошедшего с ума вампира. Сошедшего с ума от страха – он, конечно, новорожденный и не полностью отошел от адских воспоминаний, но...
- И... свидетели.
- Свидетели, - Баффи, откровенно потрясенная, широко распахивает глаза, и все остальные, даже невозмутимая копия Спайка, вызывающая у Райли те же устойчивые чувства, что и оригинал, полностью разделяют ее ощущение. Свидетели? Вот этого?!
Психи, да?
-Только... они сумасшедшие, - сержант неловко отводит глаза. Собственно, они опять откровенно не знают, что делать с этими свидетелями и даже вампира пока не трогали, так что он надеялся и не консультацию наблюдателя и на Истребительницу почти в равной мере. И не только он: после утренних событий лейтенант и словом не обмолвился, когда он предложил уже напрямую обратиться к мистическому стражу города. Все, как бы они хорошо о себе не думали, но в городе появилась какая-то но-вая, исключительно жестокая организация... или одно лицо.
- Это не может быть тот демон? – почти безнадежно спрашивает он в общее мол-чание. Может и демон, было бы неплохо, хотя бы знали. С кем имеют дело. Наблюда-тель задумчиво качает головой. Но прежде чем ответить вскидывает вопросительные глаза на Ангела.
- Нет. Никаких новых сведений, кроме подтверждения непространственного пере-хода мы не нашли, - имеется в виду и сам Ангел, и Виллоу, и Уэсли, шерстящий ката-логи и библиотеки, сидя в Лос-анджелесском агентстве, - что касается посоха... появи-лись некоторые версии...
Он совершенно точно уверен, что не желает говорить о них сейчас: в присутствии Райли, в присутствии подозрительных экспертов «Инициативы» - и в присутствии ли-ца, познакомившегося с действием посоха непосредственно, и теперь вынужденного ожидать приговора. Как смертник – какая разница, насколько велика твоя камера? Будь она хоть с целый мир величиной, но она – камера смертника, и он даже не знает, какая казнь будет к нему применена.
Бандит откровенно насмешливо хмыкает, стоял бы поближе – клубом дыма пыхнул бы прямо ему в лицо, без сомнений.
- Конспиратор ты наш, - нагло усмехается Вильям, с удовольствием отмечая сму-щение, стыд, вину и тревогу на лице своего... проехали, на лице вампира, - валяй, я все равно подслушивал.
- Что?! – совместный и совершенно не сообразный с поводом, с точки зрения блондинистого негодяя, вопль ведьмы и Ангела. Он поводит плечами, безмятежно вы-пуская красивые колечки дыма:
- Подслушивал, леди и джентльмены. Интересно, вы обсуждали мое сомнительное будущее и не изволили почему-то, уведомить меня об этом, - не спросили мнения на мой счет, и помните, как это закончилось? – Мне ничего другого не оставалось делать.
Некоторое время, компания в оторопи молчит, с разной степенью удивления, шока, неприязни и растерянности, глядя на хладнокровного британца, с абсолютным спокой-ствием и бесстыдством, уведомляющий о своих действиях, с абстрактной, эталонной морали, не слишком лицеприятных. Полная безмятежность и абсолютное отсутствие вины – он выживет любой ценой.
Джайлз лишь опускает голову, наконец-то, принявшись за спасительное протира-ние очков, Баффи с секунду раздумывает над этическими категориями бандита и своими собственными, но воин в ней не собирается тратить драгоценное время впус-тую. Опасность, угроза городу, угроза нешуточная, неизвестная, что еще хуже, и как бы непонятно ни была ситуация со Спайком – сейчас нет времени на пустопорожнее излияние чувств.
Как тебе не стыдно! Смешно звучит в качестве предложения самосознания для бандита и вора. Истребительница повелительно кивает Ангелу:
- Что вы узнали? Это имеет отношение к происходящему?
- Нет, - совершенно правдиво отвечает вампир, - посох шамана, похоже, действи-тельно представляет угрозу для тебя, но для тебя лично. Как для Истребительницы, а Г,харерд Ликуе для перехода на высший уровень требует именно такой, мистической жертвы, но... у него нет никаких причин для... подобного.
А у кого есть? Он псих, правда? Точно псих. Райли требовательно произносит:
- Какую угрозу? – он с вызовом глядит на вампира, и как бы ни был разозлен Ан-гел, сквозь все мятущееся, взбаламученное море чувств, которые он сегодня испыты-вает, словно наверстывает непрожитое за пол столетия, он понимает: этот парень, ко-торому он с удовольствием намылил бы физиономию, и которому не собирается со-общать ничего из того, что может рассказать Истребительнице, на этот вопрос, именно на этот вопрос, имеет полное право требовать ответа.
Потому что он ее любит. Потому что она его любит, потому что они вместе и лю-бят друг друга.
Они любят друг друга, и у него нет места в ее сердце. Сегодняшнем сердце. В на-стоящем. А прошлое... давно умерло и осталось лишь рисунком на листе бумаги. А у Вильяма и этого не осталось. И он это знает, и с этим своим знанием слушал рассуж-дения Виллоу.
- Баффи, извини, но я считаю, что результат не подлежит огласке, - весьма реши-тельное заявление. Вильям насмешливо выгибает бровь, хотя он действительно удив-лен, поскольку не знает об отношениях Ангела и «Инициативы», а подозрительно нежное отношение светловолосой леди к рослому вояке не подлежит сомнениям – бедный ирландец, на кого тебя променяли. Сержант просто вспыхивает – и краской и гневом.
- А я считаю, что имею право знать... в отличие от тебя, - тоже весьма решительное заявление, но петушиная стойка двух мужчин только раздражает воительницу, осо-бенно, под взглядом белокурого англичанина, рассматривающего обоих с совершенно непередаваемым, странным и откровенно болезненным любопытством. Почему-то.
- Прекратите! Ангел, Райли должен...
- Райли. Он, - указывает вампир на солдата, - должен. Но не «Инициатива». Я ни на йоту не доверяю этой организации.
Райли гневно хмурится, но отвечать с прежним пылом не может – совесть не по-зволяет, ибо доверие его собственная команда, команда, которую создавали и пестова-ли лучшие психологи, действительно предала его, оказалась отвратительной лаборато-рией, уродующей и калечащей и людей и демонов.
- Это не «Инициатива». Мы не экспериментируем, мы уничтожаем демонов.
Хрен редьки не слаще: заявление сержанта вызывает нервное от скрываемого изо всех сил напряжения, глумливое хихиканье блондина.
- А ничего, что ваш уважаемый собеседник, в таком случае становится гребаной жертвой охоты? – отчего-то все поворачиваются к нему с праведным гневом в глазах, явно не зная на кого еще можно его выплеснуть.
- Чего? – защищаясь, подымает он руки, - он же вампир, демон то есть, а вы все охотники.
- Ангел не такой, - ледяным тоном произносит Истребительница, и не надо быть вампиром, чтобы слышать насколько ей сейчас больно и тошно. Да что, они не видят? Где у вас глаза, мужики? Что ж вы девку-то напополам рвете? Что же вы терзаете ее без всякой жалости? – у него есть душа!
Слова вызывают у Вильяма очередной приступ совершенно уж непонятного нико-му хихиканья – и боль, горечь, отчаяние только что не светятся в нем. Слышать неко-му.
-Ага... душа... ну да. Так ему что теперь из-за этой души добровольно в петлю лезть? Своим врагам рассказывать, как и чего можно с ним сделать?
- Что, значит, сделать? – с тревогой спрашивает Истребительница и вампир вновь не успевает ответить. Блондин презрительно хекает и выбрасывает в раздражении си-гарету: вы меня уже достали, люди добрые!
- Кровавый ад, леди! С душой или без души, он вампир, и завсегда найдется често-любивый придурок, который захочет отличиться! Или ирландцу теперь что, всю жизнь сидеть под вашей юбкой, чтобы у него всегда был свидетель его одухотворенности и хороших намерений? Да вы с ума сошли!
Неожиданное и страстное заступничество, по совершенно разным причинам вызы-вает у присутствующих стыд и смятение. Девушка горько хмурится, избегая взгляда Райли, солдату, ведьме тоже становится откровенно стыдно, а Ангел... Ангел вообще не в состоянии и слова сказать: смятение, горечь, злорадное удовольствие от того, что солдата поставили на место и раскаяние за непотребное чувство, боль за солнечную любимую и мерзкую судьбу, развевшую их и продолжающую издеваться, и
Господи, неужели радость? Радость от того, что мальчишка беспокоится, продол-жает беспокоиться о нем, о ЕГО безопасности, наплевав на то, что успел подслушать?
Он не успевает сказать ничего, потому что громкое возмущение Вильяма привле-кает внимание неизвестных лиц в соседнем помещении: оттуда внезапно раздается ис-тошный визг, звуки борьбы и падений, и прежде чем сержант или подоспевшая рети-вая охрана на входе, успевают среагировать, дверь комнаты вылетает от толчка и в холл несется... вампир вроде бы.
Из-за стенки продолжают раздаваться визги и крики, кто-то хохочет слюнявым жутким смехом, вампир, вернее, нечто на него похожее, как может быть похожим на очкастого интеллектуала, загнанная в угол затравленная тварь из числа буйно поме-шанных или... подвергнувшихся небезызвестным экспериментам. Истекающая кровью из оторванных запястий – только что оторванных, ничуть не заживших – в клыкастом, но почему-то неопределенном, словно расплывающемся демоническом обличье, с гноящимися глазами и вся покрытая грязью, тощая страшная тварь падает плашмя на пол и проезжает всем телом по линолеуму, чтобы, достигнув ног белокурого англича-нина, обхватить его колени и сжать то ли в мольбе. То ли в больном восторге.
Вильям взвизгивает не хуже вампира, в жестокой хватке трещат кости и он отчаян-но пытается вырваться, кричит уже от боли, а не от неожиданности – монстр только усиливает хватку при этом потираясь лицом о колени мальчишки. Из комнаты выбе-гают еще двое военных, охранники наоборот, застывают в ожидании приказа, Вильям падает, в конце концов, не в силах удержаться на ногах и омерзительное чудище на-крывает его своим телом, в кошмарном тошнотворном подобии преданной собаки, по-скуливая, лижет его лицо и шею, едва не виляя хвостом от восторга. Визг мальчишки и вампира достигает ультразвуковых высот среди невольно присоединившихся к крикам людей – Ангел кидается к блондину и одним резким движением отрывает голову жут-кой твари.
Все: тухлая пыль осыпается на пол и на парня, Баффи успевшая рвануться к несо-стоявшейся жертве, опускается, почти падает на колени рядом с Ангелом, люди за-молкают, и в наступившей перепуганной тишине продолжает разноситься жуткий гни-лой смех.
Сумасшедший. Тот несчастный, который остался живым. А это, значит, вампир, который пережил экзекуцию и непонятными путями здесь оказался. Тот, кто все это задумал, он что: специально направлял их всех в один морг, чтобы они потом все со-вместно ожили? И как она могла пропустить такое количество убитых со специфиче-скими следами убийства? И...
Эта тварь... она не убивать кинулась. Если бы оно хотело, за время их растерянно-сти успело бы хотя бы укусить, но оно наносить вред не СОБИРАЛОСЬ! Он его обли-зывал! Упал перед ним на колени!
Погибший патруль! Беловолосая бестия. Неизвестное колдовство – нелепые обви-нения и слухи и никак этого не может быть, но нечто...
Она не успевает додумать все до конца, то ли соглашаясь с дикими подозрениями Райли, то ли отыскивая другое: дрожащие всем телом, не столько от страха. Сколько от отвращения, всхлипывающий и кашляющий блондин садится на пол, глядит только на Ангела, со смесью растерянности, надежды и боли, словно ожидал от него большей прыти, или наоборот, невмешательства не поймешь. Пыль покрывает все его тело, прилипла грязью к мокрым следам языка на лице и волосах, Вильям кривится. Отпле-вывается, корчась от омерзения, едва не воет в приступе брезгливости и отвращения – бешеная тварь, эта мерзкая слюнявая тварь, она вылизывала меня! Она визжала как собака, она кинулась выражать мне преданность и любовь... Ангелус! Что это такое! Кто она такая! Ангелус, помоги же мне!
И он вновь в отчаянии, почти в испуге, умоляя и требуя, глядит на Ангела, требуя помощи, призывая на помощь, позабыв о свом решении и о крушении своих надежд: один он здесь, нет никого больше у него на белом свете, и слепая надежда, отчаянная надежда обреченных, не оставляющая нас даже на пороге смерти, заставляет его про-сить о помощи, взывать к сочувствию и любви, позабыв о невозможности и пустоте. Это он помнит все, как сегодня, это для него прошло двое суток с тех пор, когда вам-пир любил его, обещая взамен вечность, это он все еще как ребенок верит в своего создателя – это почти инстинкт, вера, вложенная в нас с рождением, тот кусочек дове-рия, который требует от нас Бог за все, что дается человеку. Это, иногда, единствен-ное, что удерживает, хранит нас от нас самих от своих демонов и ангелов, но... для Ангела с тех пор прошел целый век.
Он медлит - покинутый в соседней комнате сумасшедший выползает на пороге следом за военными.
Слюни текут из незакрывающегося рта, блуждающий взгляд жутко страшно не-сфокусированный видящий Бог знает, что и Бог знает где – сумасшедший, совсем, со-всем и безнадежно сумасшедший и от одного касания, кажется, что заразишься и жа-лость, смешанная с неудержимой паникой и отвращением заставляет брезгливо избе-гать даже взгляда на несчастного, но вот его глаза находят белокурого мальчишку, ви-дят только белокурого мальчишку, и морг снова оглашает дикий, страшный вопль.
Несчастный безумец стоит на пороге. Не в силах шевельнуться от страха и кричит, отчаянно изо всех легких и словно забыв о дыхании, исступленно и страшно кричит без всякого перерыва, глядя на сидящего на полу и тоже уже готов орать от дикости происходящего юношу.
Кричит непрерывно и не останавливаясь, кричит, от страха и ужаса, кричит, пока не разрываются голосовые связки и не захлебывается собственной кровью.
Кричит от страха.
- Да.
- Мистер Джайлз.
- Райли, я сделал все, что мог.
- Простите, но... Похоже. Это было только начало.
- Что?!!!
Они не слышат в точности слов Райли, кроме вампира, конечно, но выражения ли-ца несчастного англичанина более чем достаточно. Джайлз молча выслушивает сооб-щение, ничего не отвечая, опускает трубку на рычаги.
- Что случилось, - уже даже не вопрос. Мама дорогая, что же может быть хуже?
- Баффи, резня в окружном морге, - мало выразительно, но никому уже и в голову не приходит, что это может быть что-то еще, кроме продолжения чудовищной исто-рии.
- Днем?!!!
- По-видимому, нет, но... там не только люди. В смысле... не только люди.
Все, девушка по имени Баффи Саммерс кончилась: в благородном блеске древней стали никакого намека на человеческие слабости и сомнения. Совершенная и прекрас-ная королева смерти, принцесса-убийца, являет миру свой безупречный лик, и мало кто может похвалиться тем, что видел его: большинство из них – мертвы.
Нельзя безнаказанно глядеть на богиню, даже если эта богиня - всего лишь очеред-ная смертная аватара Стража предела. Просто нельзя и все.
- Едем.
Собственно, на сей раз, Райли просто приказали, вызвать опять экзотического кон-сультанта по вопросам магии и практических последствий. На сей раз, обнаружили эти последствия именно военные, с присущей им старательностью упредив малейшее про-сачивание информации – происшествие в переулке полностью утаить, не удалось, и дело было даже не в полиции, в конце концов, район был обитаем, и обитатели эти стали дружно из района расползаться. Часть обитателей, между прочим, обладала при-родой нечеловеческой, но открывающаяся взору картинка на месте дома весьма могу-щественного колдуна впечатлила не только людей. Колдун! Маг черной магии, из-вестный некромант! Что происходит в городе?
Если бы это была уже ночь. Возможно, частичное объяснение можно было полу-чить у извечных противников демонов – вампиров, полукровок, кровососов. Как не на-зывай, получеловеческое происхождение заставляет демонов демонстрировать презре-ние к полукровкам – тех, из них кто может себе это позволить, разумеется. Но, судя по событиям этих двух суток – таковых стало значительно меньше.
У Вилли сегодня закрыто - однозначно и намертво – он не желает вмешиваться в происходящее, он не желает кому-то там давать информацию, так что даже Баффи не удалось бы что-нибудь узнать у всезнающего полудемона, если бы таковая здравая мысль ее посетила. Справедливости ради – не посетила. Она слишком потрясена чудо-вищностью и опасностью происходящего, чтобы задумываться о природе и связях этих событий. Инстинкты защитника приказывают ей действовать, а не раздумывать: ситуация плавно переходит в форс-мажорный режим, а в таких случаях требуется дей-ствие, а не рассуждение.
Патруль, колдун, нечто чудовищное в морге, Спайк и демон, вернее: сначала демон и Спайк, а потом уже колдун, морг, патруль, и неведомая новая сила в городе, демон-стрирующая жестокость чрезмерную и уверенность в собственной силе тоже – чрез-мерную. Есть над чем подумать, помимо попыток осмысления связей, происхождения и так далее. Так что там произошло?
Сержант едва удерживается от гневных взглядов, обнаружив среди вывалившейся толпы обернутого в одеяло вампира. Остро откровенно остро и сильно полоснуло его по сердцу: а ведь вампир должен был уже быть в городе, когда он рассказывал Баффи о пропавшем патруле. Но она промолчала, ничего не объяснила, и теперь... теперь бывший, первый, любимый – рядом с ней, вместе с ней, как всегда было раньше.
Девушка окидывает ледяным бескомпромиссным взглядом обоих мужчин: ничего не говорит и ничего не собирается объяснять. Здесь и сейчас, огромная опасность, и новая угроза городу. Здесь и сейчас, люди этого несчастного города находятся в опас-ности и тем, кто может их защитить, не пристало разбираться в личных отношениях. Здесь и сейчас, Страх Предела призван на войну и всем, кто намерен ей помочь при-дется позабыть о своих обидах.
Благородный блеск стали, ледяное синее королевство в глазах воительницы – Вильям невольно отступает на шаг, окидывает точеную стальную фигурку Истреби-тельницы восхищенным взглядом, ледяные почти незеленые глаза – ястребиные, такие же зоркие, бесстрастные, безжалостные как у ястреба – отражаются в синих бестре-петных глазах смертного, но нет на свете такого вызова, который вызвал бы у него страх, и нет на свете такой страсти, которая превысила бы его собственную. Так что сверкающие глаза воина встречают такой же бестрепетный, ясный взгляд в ответ, без малейшего страха, а холодное требование истребительницы – насмешливую иронию и спокойствие.
- Спайк... то есть, Вильям – ты едешь с нами.
- За каким чертом?
- Боюсь найти дом Джайлза не только без выпивки, но и без мебели и телевизора.
- А-а-а.
Присутствие вампира, вынужденного корячиться под одеялом, еще более нелепо, но отчего-то решение Истребительницы непременно наблюдать присутствие блондина перед глазами, как-то болезненно трогает его. Диковатое, тягомотное и ничем не обос-нование предчувствие, предчувствие плохое, опасное, предощущение угрозы, нарас-тающей и катастрофической, заставляет Ангела настаивать не свом присутствии – к счастью, идиотский припадок ревности и Райли освобождает его от объяснений своего требования, и теперь, наблюдая, как меряют друг друга неприязненными взглядами двое мужчин, в это верится безоговорочно.
Глумливый сарказм абсолютной копии непотребного вампира только подчеркивает эту явную глухую вражду.
- Хм-м, прям клуб разбитых сердец имени Баффи Саммерс!
Баффи едва удерживается, чтобы не снести паскудную, соблазнительную ухмылку с противного лица, вовремя вспомнив, что смертный обладатель бессмертной физио-номии может и не пережить близкого знакомства с ее кулаком, но остальные, от менее убийственных реакций не сдерживаются: Виллоу горько сморщивается, Джайлз отво-рачивается наполовину в гневе, наполовину в отвращении, Ангел странно вздрагивает, вновь ощущая нелепый болезненный толчок небьющегося сердца. Опасность, опас-ность, черт возьми, катастрофа – и он не только не знает, как ее защитить, но не пой-мет даже, что это такое.
Райли ошалело глядит на «Спайка», спокойненько тусующегося под светлыми сол-нечными лучами, и явно не собирающегося переселиться в мир иной под пламенную увертюру преисподней, с удивлением, еще полным гнева и обиды переводит взгляд на Баффи. Девушка закатывает глаза, объясняет лаконично, подчеркивая отсутствие вре-мени на выяснение отношений.
- Это не Спайк. Райли, позавчера, к наблюдателю мы принесли уже не вампира. Это Вильям Винтерсон, его... человек, вообщем.
Солдат с не меньшим, чем обычно это относилось к белокурому вампиру, подозре-нием и недоверием оглядывает ну ничуть не изменившуюся физиономию последнего - такая же диковинная смесь, наглости, невозмутимости и чего-то совсем непонятного, темного и притягательного, как лесной омут, плотно заселенный русалками, водяными и всякой другой лесной нежитью. Человек отвечает ему такой же многозначительной паскудной усмешкой, которая только что произвела такое нехорошее впечатление на окружающих. Потом усмешечка вдруг превращается в сверкающую бесшабашную улыбку воина, лихого удальца, ни хрена не боящегося, ни на том, ни на этом свете, и в сиянии этой веселой отваги черная, дурная суть этого человека становится... сомни-тельной. Дикой нелепой ошибкой.
Он не слышал слов Виллоу, он просто – чувствует так. Будущая угроза, катастро-фа, что мучает сердце Ангела, для него ясна и отчетлива, как рисунок солнечных лу-чей на его коже.
Все просто, Ангел, все просто: ты – благородный герой, она – прекрасная дева-воительница, а я – старинная ненужная вещь на твоем пути, отвратительное воспоми-нание о преступном прошлом, от которого нужно избавиться, не так ли? Избавиться как можно скорее, тут и так всяко намешано, избавиться полностью и навсегда, но ты ведь не можешь рассчитывать, что я поспособствую этому? Ты же не можешь не по-нимать, что я буду сопротивляться. Что не сдамся и не стану покорной жертвой на ал-таре твоего искупления, правда?
Ты же не идиот, Ангел, так что ты сам все прекрасно понимаешь. Вильям продол-жает освещать компанию лихой, прекрасной улыбкой лучшей части своего существа, когда Баффи, наконец, холодно произносит:
- ТЕБЕ в нем не оказаться, - что весьма справедливо, но... пути Господни неиспо-ведимы, правда? кивает остальным и приказывает, - пойдем.
Помещение не охраняется – имеется в виду так, чтобы это было видно жителям района: несколько машин поблизости, несколько человек, прогуливающихся по после-полуденному солнышку, пара человек внутри, и они не горят желаниями двинуться дальше порога. И это весьма обоснованное желание, им приходится в этом убедиться. Когда эти несчастные солнечные дети, оставленные каким-то непотребными взрослы-ми прямо перед лицом тьмы, оказываются внутри ирреально чудовищного повторения чудовищной картины полубезумного наркомана.
- Боже мой.
- О, Боже мой!
- Мамочка нет!!!
Замерев посреди чудовищной кошмарной невероятной яви, застыв как в бреду внутри больного страшного воплощения бреда, завороженные, зачарованные этой чу-довищностью, нереальностью, непомерной превышающей рамки человеческого вос-приятия кошмара, они не шевелятся даже, не пробуют ни выйти, ни закричать. Это бу-дет потом, позже, но эти несколько минут, застыв в аду воспаленного безумного вооб-ражения, они не ощущают себя людьми, не чувствуют как люди и не смогут вспом-нить всего этого, даже под страхом смерти. Так, отдельные фрагменты, крохотные чу-довищные подробности, заставляющие содрогаться от выворачивающего наизнанку страха и отвращения, заставляющие кричать во сне, когда кошмарные видения попы-таются вползти в сознание. Потому что если помнить все – можно ослепнуть от страха.
С ума сойти. Так что вспомнить все, так как оно есть, удается потом только вампи-ру – для всех остальных это и был бы практически смертный приговор. Они замирают и не шевелятся несколько секунд, отказываясь верить собственным глазам, отказыва-ясь видеть, и мозг послушно фиксируя открывшуюся картинку, тут же стирает ее из сознания – еще чего не хватало, такое запоминать, этак можно и без носителя остаться, люди – существа хрупкие, впечатлительные.
Они остаются неподвижно несколько минут, те несколько минут, которые им ока-зываются нужны, чтобы понять, что то, что они считают кусками человеческих тел, на самом деле не совсем человеческие куски. В большинстве своем, во всяком случае – это части вампиров и зомби. Иногда, просто куски, иногда – целые специфические конструкции из этих самых частей, соединенные слабыми связями мертвых сосудов и нервов, и некоторые из них могут только шевелиться. А парочка – вполне даже ус-пешно передвигаться: часть торса с руками, без головы и прикрепленными посреди гениталиями неожиданно спрыгивает со стола и шустро ползет по направлению к две-ри.
- А-а-а!!!
Все! Хватит! Достаточно! Все – ресурсы человеческие ограничены, и если есть на земле милость Божья, то он, конечно, смилостивится над своими чадами, и они ничего этого не запомнят. Иначе – земля пополнится несколькими сумасшедшими, а челове-чество останется без своего Стража.
Хватит. Достаточно. Хватит!!! Остановившись только в холле морга, они судорож-но переводят дыхание, пытаясь скрыть, изничтожить застывшую перед глазами чудо-вищную картинку, выжечь, вытравить из мозга смертельное видение. Дико оглядыва-ются по сторонам, вздрагивают, когда в дверь заглядывает охранник и, увидев их ра-зом постаревшие, искаженные лица немедленно ретируется. Ничуть не смущаясь тем, что видит перед собой перепуганных детей, которых он, взрослый, должен защищать беречь от подобного ужаса, а не никак не наоборот. В деле сохранения своего рассудка люди еще более бескомпромиссны, чем когда это касается жизни.
Разум – имущество более ценное, чем жизнь. Это инстинкт. И не человека даже, а именно разумного существа.
Баффи стоит, прикрыв глаза, методично, медленно вдыхая и выдыхая воздух - хо-рошая методика, прекрасная методика, новорожденная мантра, с каждым вздохом впе-чатывающая властный приказ в сознание и человека и воительницы – я ничего не пом-ню. Я ничего не помню. Я НИЧЕГО не помню.
Собственно – не чувствую, но это не суть важно. Вильям судорожно закуривает, почти также по-птичьи, прикрыв глаза и со свистом переводя дыхание. Как никогда сейчас слышен, явный, клокочущий звук воздуха в его легких – близкое, очень близкое пришествие туберкулеза, еще один указательный признак острой необходимости вме-шательства и помощи. Но это потом, совсем, далеко потом - у меня есть проблемы бо-лее насущные. И пока остальные, Виллоу, откровенно колдуя, Райли, непотребно ру-гаясь на двух языках сразу, Джайлз, воззвав к недалекому прошлому Потрошителя, пытаются прийти в себя, Вильям забывает увиденное куда проще – ему некогда думать об этом, вот и все.
Скуби-банда находится в явном расстройстве и шоке, и как бы ни была подозри-тельна – и прозорлива, если честно, светловолосая леди – какое-то время им будет яв-но не до него. И этим надо воспользоваться, и как можно быстрее, учитывая тот факт, что сейф наблюдателя уже подвергся повторному взлому, а машина Ангелуса... ладно, Ангела - вмешательству в свою целостность. И когда это обнаружат – ему не поможет ни человеческая природа, ни относительная слабость.
- О Господи, о Господи, о Господи, - тоже чья-то мантра. Только не понятно чья. Истребительница последний раз произносит про себя собственную версию молитвы, и когда открывает глаза – в них уже нет и следа пережитого потрясения.
- Как давно это случилось? – поскольку хозяйничают военные, то и вопрос обра-щен к Райли.
- По-видимому, еще ночью. Здесь недостаток персонала – теперь уже существен-ный – поэтому они не всегда работают круглые сутки. Так что никто не поднял трево-ги, пока не пришла вторая смена.
И что с ними стало? Страшно представить. А почему собственное, первыми здесь оказалась «Инициатива», а не полиция. В принципе, и так понятно, так что на законо-мерный вопрос отвечает Ангел.
- Потому что среди персонала заведения находится ваш агент, - даже не пытаясь скрыть отвращение и неприязнь, произносит вампир. Солдат так же гневно хмурится, выпрямляется под взглядом вампира – картинка совершенно идиотская сама по себе, а рядом с побоищем за стенкой – почти осквернение, но, между прочим, свидетельству-ет о возвращении самообладания, и рассудка в первоначальную, нормальную форму. Все живы и никто не сошел с ума.
- Совершенно верно, - с вызовом подтверждает солдат, и Джайлз откровенно мор-щится, - поэтому этот город еще не утопился в собственной крови.
И в собственных, хм-хм, фекалиях, как предпочитает думать Вильям, единствен-ный из всех, получающий откровенное удовольствие от зрелища. Господи, у них тут такое дерьмо творится, ум за разум заходит, а эти двое придурков, продолжают демон-стрировать свои бицепсы во славу прекрасной леди. Рыцари, твою мать!
- Прекратите, - спокойно произносит девушка, потом поворачивается к Джайлзу, и властным, недопустимым тоном интересуется – велит отвечать на вопрос.
- Джайлз, кто, по вашему мнению, я имею в виду, принадлежность к виду, может сотворить подобное?
Наблюдатель медлит с ответом, и странен, ох как странен его взгляд и не спешит он уверить свою воспитанницу, что на такое зверство способны только демоны, словно обращение у «недавнему прошлому» сохранило ему разум и самообладание, но и вер-нуло память. Разную память.
Англичанин отводит глаза и холодно говорит.
- К сожалению, не могу ответить: сотворенное... действие с физической точки зре-ния не требует каких-то особенных сил, а превращение в зомби под силу любому прак-тикующему магу-некроманту.
При этих словах Райли вскидывает голову, но Джайлз не собирается посвящать присутствующих в подробности уже виденного им... действа.
- Такое... такое могут сотворить только демоны, - убежденно произносит Виллоу, что звучит, честно говоря, довольно странно в ее устах. Джайлз качает головой, не со-глашаясь, и горько морщится.
- К сожалению, нет.
- Более чем, - неожиданно подтверждает Вильям. Присутствующие с удивлением поворачиваются к бандиту, тот пожимает плечами.
- Я не имею в виду, что всякий может чегой-то там такое сделать, и куски будут ползать по столу, но, - он опять пожимает плечами, пряча взгляд за дымом сигареты, но невольно успевает взглянуть на ведьму - с откровенной жалостью и сочувствием. Эх, девонька, жизни ты не видела на свое счастье.
- Драйнская резня выглядела не намного лучше. А то крошево в церкви, что оста-вили армейцы в Гильдельберге – так еще хуже на мой взгляд. И никакие демоны или еще кто там не понадобились.
Бандит. Ну да, бандит, конечно, знает лучше, тем более – из 19 века, может – и сам участие принимал... Принимал, собственно – правда, не в таком отвратном действе.
Ведьма почти растерянно оглядывает по очереди своих лучших и не очень друзей. Не так уж жалобно и потерянно, как ей самой бы хотелось, но она так надеялась, так желала, чтобы ее разубедили. Чтобы повергли ее сомнения и подтвердили, что да – на подобное зверство люди не способны.
- Но здесь точно использована магия...
- Что ничего не значит, - хмуро говорит вампир, почему-то упорно оглядываясь на соседнюю закрытую комнату. Что-то еще его зацепило, что-то еще отметило подсоз-нание, но не успела оформиться эта мысль и утонула под отвращением и болью. Что-то... черт, не помню, - любой маг-некромант...
- Часть... не зомби. Часть – вампиры, - шок, вызванный сообщением Райли, срав-ним только с очеловечиванием Спайка, - наши... эксперты проверили.
Бедные эксперты, что теперь с этими несчастными. И не они ли сейчас торчат за стеночкой, записывая наши беседы, дабы тоже потом подвергнуть экспертной оценке?
- То есть, для того чтобы... осуществить задуманное, - браво воительница! Истин-ный воин, без страха и упрека, - организатор должен был приготовить... все заранее, хотя бы за три дня, и прибегнуть к помощи вампира. Насколько я знаю, другого спосо-ба производства вампиров пока нет.
- Нет, - подтверждает Ангел очевидную истину и опять что-то неуловимо трогает его, и почему-то истина кажется ему не очень очевидной.
- Вампир – маг? Бр-р-р, - ошарашено предполагает Виллоу и сама ужасается пред-положению. Ужас, какой!
- Не-ет, - опять отвечает Ангел, как самый опытный эксперт, - вампиры... – явно собирался сказать «мы», - вампиры теряют возможность использовать человеческую магию, заклятия, волшбу, обряды – все это имеет власть только в человеческих руках. Колдовство, которое они применяют – колдовство вампиров, присущее только мерт-вым.
Ему страшно не хочется продолжать беседу здесь: Ангел ничего не имеет против осведомления Истребительницы об особенностях магии мертвых и живых, но снаб-жать такой информацией Совет Наблюдателей, например, не говоря уже об «Инициа-тиве» - крайне неблагоразумно. Обе организации используют предоставленные сведе-ния. Прежде всего, против него самого.
- Значит, возвращаемся к первому предположению, - деловито говорит Истреби-тельница, и только в этой крайней деловитости, полной отчужденности от эмоцио-нальной оценки происходящего явным становится ее страх, ее ужас и отчаяние, и только действия, только дело, которое полностью поглощает ее мысли, могут спасти ее от этого страха.
- Кто здесь находится? – не выдерживает вампир, гневно глядя на солдата. Баффи в недоумении вскидывает бровь, и Ангел поясняет, - в соседней комнате какие-то лю-ди. Кто это, и что они здесь делают?
- Люди? - с удивлением переспрашивает девушка. Охранники на входе, это понят-но, но люди, добровольно находящиеся здесь? Военные эксперты? Солдат через силу кивает головой, соглашаясь, не заметив во взгляде девушки того гнева и отвращения, что ничуть не пытается скрыть вампир.
- Да. Наши эксперты, патруль, - он делает едва заметную паузу, но присущая ему честность и настоящее, проверенное доверие к своей возлюбленной не позволяет скрыть наличие еще одного... человека.
Несколько условного. Даже двух, если быть точным, условных людей, армейцы и иже с ними, наверное, в первый и последний раз в жизни получили шанс лицезреть сошедшего с ума вампира. Сошедшего с ума от страха – он, конечно, новорожденный и не полностью отошел от адских воспоминаний, но...
- И... свидетели.
- Свидетели, - Баффи, откровенно потрясенная, широко распахивает глаза, и все остальные, даже невозмутимая копия Спайка, вызывающая у Райли те же устойчивые чувства, что и оригинал, полностью разделяют ее ощущение. Свидетели? Вот этого?!
Психи, да?
-Только... они сумасшедшие, - сержант неловко отводит глаза. Собственно, они опять откровенно не знают, что делать с этими свидетелями и даже вампира пока не трогали, так что он надеялся и не консультацию наблюдателя и на Истребительницу почти в равной мере. И не только он: после утренних событий лейтенант и словом не обмолвился, когда он предложил уже напрямую обратиться к мистическому стражу города. Все, как бы они хорошо о себе не думали, но в городе появилась какая-то но-вая, исключительно жестокая организация... или одно лицо.
- Это не может быть тот демон? – почти безнадежно спрашивает он в общее мол-чание. Может и демон, было бы неплохо, хотя бы знали. С кем имеют дело. Наблюда-тель задумчиво качает головой. Но прежде чем ответить вскидывает вопросительные глаза на Ангела.
- Нет. Никаких новых сведений, кроме подтверждения непространственного пере-хода мы не нашли, - имеется в виду и сам Ангел, и Виллоу, и Уэсли, шерстящий ката-логи и библиотеки, сидя в Лос-анджелесском агентстве, - что касается посоха... появи-лись некоторые версии...
Он совершенно точно уверен, что не желает говорить о них сейчас: в присутствии Райли, в присутствии подозрительных экспертов «Инициативы» - и в присутствии ли-ца, познакомившегося с действием посоха непосредственно, и теперь вынужденного ожидать приговора. Как смертник – какая разница, насколько велика твоя камера? Будь она хоть с целый мир величиной, но она – камера смертника, и он даже не знает, какая казнь будет к нему применена.
Бандит откровенно насмешливо хмыкает, стоял бы поближе – клубом дыма пыхнул бы прямо ему в лицо, без сомнений.
- Конспиратор ты наш, - нагло усмехается Вильям, с удовольствием отмечая сму-щение, стыд, вину и тревогу на лице своего... проехали, на лице вампира, - валяй, я все равно подслушивал.
- Что?! – совместный и совершенно не сообразный с поводом, с точки зрения блондинистого негодяя, вопль ведьмы и Ангела. Он поводит плечами, безмятежно вы-пуская красивые колечки дыма:
- Подслушивал, леди и джентльмены. Интересно, вы обсуждали мое сомнительное будущее и не изволили почему-то, уведомить меня об этом, - не спросили мнения на мой счет, и помните, как это закончилось? – Мне ничего другого не оставалось делать.
Некоторое время, компания в оторопи молчит, с разной степенью удивления, шока, неприязни и растерянности, глядя на хладнокровного британца, с абсолютным спокой-ствием и бесстыдством, уведомляющий о своих действиях, с абстрактной, эталонной морали, не слишком лицеприятных. Полная безмятежность и абсолютное отсутствие вины – он выживет любой ценой.
Джайлз лишь опускает голову, наконец-то, принявшись за спасительное протира-ние очков, Баффи с секунду раздумывает над этическими категориями бандита и своими собственными, но воин в ней не собирается тратить драгоценное время впус-тую. Опасность, угроза городу, угроза нешуточная, неизвестная, что еще хуже, и как бы непонятно ни была ситуация со Спайком – сейчас нет времени на пустопорожнее излияние чувств.
Как тебе не стыдно! Смешно звучит в качестве предложения самосознания для бандита и вора. Истребительница повелительно кивает Ангелу:
- Что вы узнали? Это имеет отношение к происходящему?
- Нет, - совершенно правдиво отвечает вампир, - посох шамана, похоже, действи-тельно представляет угрозу для тебя, но для тебя лично. Как для Истребительницы, а Г,харерд Ликуе для перехода на высший уровень требует именно такой, мистической жертвы, но... у него нет никаких причин для... подобного.
А у кого есть? Он псих, правда? Точно псих. Райли требовательно произносит:
- Какую угрозу? – он с вызовом глядит на вампира, и как бы ни был разозлен Ан-гел, сквозь все мятущееся, взбаламученное море чувств, которые он сегодня испыты-вает, словно наверстывает непрожитое за пол столетия, он понимает: этот парень, ко-торому он с удовольствием намылил бы физиономию, и которому не собирается со-общать ничего из того, что может рассказать Истребительнице, на этот вопрос, именно на этот вопрос, имеет полное право требовать ответа.
Потому что он ее любит. Потому что она его любит, потому что они вместе и лю-бят друг друга.
Они любят друг друга, и у него нет места в ее сердце. Сегодняшнем сердце. В на-стоящем. А прошлое... давно умерло и осталось лишь рисунком на листе бумаги. А у Вильяма и этого не осталось. И он это знает, и с этим своим знанием слушал рассуж-дения Виллоу.
- Баффи, извини, но я считаю, что результат не подлежит огласке, - весьма реши-тельное заявление. Вильям насмешливо выгибает бровь, хотя он действительно удив-лен, поскольку не знает об отношениях Ангела и «Инициативы», а подозрительно нежное отношение светловолосой леди к рослому вояке не подлежит сомнениям – бедный ирландец, на кого тебя променяли. Сержант просто вспыхивает – и краской и гневом.
- А я считаю, что имею право знать... в отличие от тебя, - тоже весьма решительное заявление, но петушиная стойка двух мужчин только раздражает воительницу, осо-бенно, под взглядом белокурого англичанина, рассматривающего обоих с совершенно непередаваемым, странным и откровенно болезненным любопытством. Почему-то.
- Прекратите! Ангел, Райли должен...
- Райли. Он, - указывает вампир на солдата, - должен. Но не «Инициатива». Я ни на йоту не доверяю этой организации.
Райли гневно хмурится, но отвечать с прежним пылом не может – совесть не по-зволяет, ибо доверие его собственная команда, команда, которую создавали и пестова-ли лучшие психологи, действительно предала его, оказалась отвратительной лаборато-рией, уродующей и калечащей и людей и демонов.
- Это не «Инициатива». Мы не экспериментируем, мы уничтожаем демонов.
Хрен редьки не слаще: заявление сержанта вызывает нервное от скрываемого изо всех сил напряжения, глумливое хихиканье блондина.
- А ничего, что ваш уважаемый собеседник, в таком случае становится гребаной жертвой охоты? – отчего-то все поворачиваются к нему с праведным гневом в глазах, явно не зная на кого еще можно его выплеснуть.
- Чего? – защищаясь, подымает он руки, - он же вампир, демон то есть, а вы все охотники.
- Ангел не такой, - ледяным тоном произносит Истребительница, и не надо быть вампиром, чтобы слышать насколько ей сейчас больно и тошно. Да что, они не видят? Где у вас глаза, мужики? Что ж вы девку-то напополам рвете? Что же вы терзаете ее без всякой жалости? – у него есть душа!
Слова вызывают у Вильяма очередной приступ совершенно уж непонятного нико-му хихиканья – и боль, горечь, отчаяние только что не светятся в нем. Слышать неко-му.
-Ага... душа... ну да. Так ему что теперь из-за этой души добровольно в петлю лезть? Своим врагам рассказывать, как и чего можно с ним сделать?
- Что, значит, сделать? – с тревогой спрашивает Истребительница и вампир вновь не успевает ответить. Блондин презрительно хекает и выбрасывает в раздражении си-гарету: вы меня уже достали, люди добрые!
- Кровавый ад, леди! С душой или без души, он вампир, и завсегда найдется често-любивый придурок, который захочет отличиться! Или ирландцу теперь что, всю жизнь сидеть под вашей юбкой, чтобы у него всегда был свидетель его одухотворенности и хороших намерений? Да вы с ума сошли!
Неожиданное и страстное заступничество, по совершенно разным причинам вызы-вает у присутствующих стыд и смятение. Девушка горько хмурится, избегая взгляда Райли, солдату, ведьме тоже становится откровенно стыдно, а Ангел... Ангел вообще не в состоянии и слова сказать: смятение, горечь, злорадное удовольствие от того, что солдата поставили на место и раскаяние за непотребное чувство, боль за солнечную любимую и мерзкую судьбу, развевшую их и продолжающую издеваться, и
Господи, неужели радость? Радость от того, что мальчишка беспокоится, продол-жает беспокоиться о нем, о ЕГО безопасности, наплевав на то, что успел подслушать?
Он не успевает сказать ничего, потому что громкое возмущение Вильяма привле-кает внимание неизвестных лиц в соседнем помещении: оттуда внезапно раздается ис-тошный визг, звуки борьбы и падений, и прежде чем сержант или подоспевшая рети-вая охрана на входе, успевают среагировать, дверь комнаты вылетает от толчка и в холл несется... вампир вроде бы.
Из-за стенки продолжают раздаваться визги и крики, кто-то хохочет слюнявым жутким смехом, вампир, вернее, нечто на него похожее, как может быть похожим на очкастого интеллектуала, загнанная в угол затравленная тварь из числа буйно поме-шанных или... подвергнувшихся небезызвестным экспериментам. Истекающая кровью из оторванных запястий – только что оторванных, ничуть не заживших – в клыкастом, но почему-то неопределенном, словно расплывающемся демоническом обличье, с гноящимися глазами и вся покрытая грязью, тощая страшная тварь падает плашмя на пол и проезжает всем телом по линолеуму, чтобы, достигнув ног белокурого англича-нина, обхватить его колени и сжать то ли в мольбе. То ли в больном восторге.
Вильям взвизгивает не хуже вампира, в жестокой хватке трещат кости и он отчаян-но пытается вырваться, кричит уже от боли, а не от неожиданности – монстр только усиливает хватку при этом потираясь лицом о колени мальчишки. Из комнаты выбе-гают еще двое военных, охранники наоборот, застывают в ожидании приказа, Вильям падает, в конце концов, не в силах удержаться на ногах и омерзительное чудище на-крывает его своим телом, в кошмарном тошнотворном подобии преданной собаки, по-скуливая, лижет его лицо и шею, едва не виляя хвостом от восторга. Визг мальчишки и вампира достигает ультразвуковых высот среди невольно присоединившихся к крикам людей – Ангел кидается к блондину и одним резким движением отрывает голову жут-кой твари.
Все: тухлая пыль осыпается на пол и на парня, Баффи успевшая рвануться к несо-стоявшейся жертве, опускается, почти падает на колени рядом с Ангелом, люди за-молкают, и в наступившей перепуганной тишине продолжает разноситься жуткий гни-лой смех.
Сумасшедший. Тот несчастный, который остался живым. А это, значит, вампир, который пережил экзекуцию и непонятными путями здесь оказался. Тот, кто все это задумал, он что: специально направлял их всех в один морг, чтобы они потом все со-вместно ожили? И как она могла пропустить такое количество убитых со специфиче-скими следами убийства? И...
Эта тварь... она не убивать кинулась. Если бы оно хотело, за время их растерянно-сти успело бы хотя бы укусить, но оно наносить вред не СОБИРАЛОСЬ! Он его обли-зывал! Упал перед ним на колени!
Погибший патруль! Беловолосая бестия. Неизвестное колдовство – нелепые обви-нения и слухи и никак этого не может быть, но нечто...
Она не успевает додумать все до конца, то ли соглашаясь с дикими подозрениями Райли, то ли отыскивая другое: дрожащие всем телом, не столько от страха. Сколько от отвращения, всхлипывающий и кашляющий блондин садится на пол, глядит только на Ангела, со смесью растерянности, надежды и боли, словно ожидал от него большей прыти, или наоборот, невмешательства не поймешь. Пыль покрывает все его тело, прилипла грязью к мокрым следам языка на лице и волосах, Вильям кривится. Отпле-вывается, корчась от омерзения, едва не воет в приступе брезгливости и отвращения – бешеная тварь, эта мерзкая слюнявая тварь, она вылизывала меня! Она визжала как собака, она кинулась выражать мне преданность и любовь... Ангелус! Что это такое! Кто она такая! Ангелус, помоги же мне!
И он вновь в отчаянии, почти в испуге, умоляя и требуя, глядит на Ангела, требуя помощи, призывая на помощь, позабыв о свом решении и о крушении своих надежд: один он здесь, нет никого больше у него на белом свете, и слепая надежда, отчаянная надежда обреченных, не оставляющая нас даже на пороге смерти, заставляет его про-сить о помощи, взывать к сочувствию и любви, позабыв о невозможности и пустоте. Это он помнит все, как сегодня, это для него прошло двое суток с тех пор, когда вам-пир любил его, обещая взамен вечность, это он все еще как ребенок верит в своего создателя – это почти инстинкт, вера, вложенная в нас с рождением, тот кусочек дове-рия, который требует от нас Бог за все, что дается человеку. Это, иногда, единствен-ное, что удерживает, хранит нас от нас самих от своих демонов и ангелов, но... для Ангела с тех пор прошел целый век.
Он медлит - покинутый в соседней комнате сумасшедший выползает на пороге следом за военными.
Слюни текут из незакрывающегося рта, блуждающий взгляд жутко страшно не-сфокусированный видящий Бог знает, что и Бог знает где – сумасшедший, совсем, со-всем и безнадежно сумасшедший и от одного касания, кажется, что заразишься и жа-лость, смешанная с неудержимой паникой и отвращением заставляет брезгливо избе-гать даже взгляда на несчастного, но вот его глаза находят белокурого мальчишку, ви-дят только белокурого мальчишку, и морг снова оглашает дикий, страшный вопль.
Несчастный безумец стоит на пороге. Не в силах шевельнуться от страха и кричит, отчаянно изо всех легких и словно забыв о дыхании, исступленно и страшно кричит без всякого перерыва, глядя на сидящего на полу и тоже уже готов орать от дикости происходящего юношу.
Кричит непрерывно и не останавливаясь, кричит, от страха и ужаса, кричит, пока не разрываются голосовые связки и не захлебывается собственной кровью.
Кричит от страха.
вторник, 13 мая 2008
Блондинки не глупые, они просто не думают за разные глупости.
воскресенье, 11 мая 2008
Если бы бриллианты и сапфиры, рубины и чароиты умели петь – они бы пели как соловьи. Волшебные чистые звуки, сияющие терли, переливы живого хрусталя – дивное пение, возвышающее душу. А если бы птицы умели цвести – они были бы яблоневым цветом: совершенными в своей простоте и нежности цветами, роскошными в щедрости, сказочными в своей прозрачно-нежной, лучезарной сути, бессмертными, они никогда не исчезают. Если бы деревья и травы могли думать – они были бы людьми в пору лучших чувств, высоких замыслов и блестящих мыслей.
Это и есть гармония.
Это и есть гармония.