[/винни-пух/]

Надыбала свой старый фик по "Истребительнице". А неплохо мне писалось во времена оны. И/даже сейчас нравится.

Comments

[/винни-пух/]

ОДНА НА ДВОИХ.

- Это, не лезет ни в какие ворота.
- Данное решение – наиболее оптимальный вариант.
- Это запрещено всеми конвенциями. Кто вообще, разрешил даже рассматривать подобную возможность.
- При выборе вариантов рассматриваются абсолютно все – это постоянное условие.
- Не цитируйте мне правил: устав я знаю более, - а черт его знает, сколько лет назад он впервые ознакомился с уставом. В различных мирах, время идет по-разному, в центре данное измерение вообще представляет собой геометрический параметр – ладно, проехали.
- И минимальное ознакомление с оным позволяет однозначно отвергнуть возможность использования при коррекции собственной мелиссу. Черт, он отвергает возможность принципиально участвовать в коррекции начального мира, - иначе, он давно бы поучаствовал. А когда, все кому не лень начнут корректировать обстоятельства и события, связанные с дорогими существами, возможность преждевременного наступления конца света, в смысле всей связки миров, резко увеличивается.
- Существуют исключительные обстоятельства.
О, да, существуют исключительные обстоятельства: кому, как ни им обоим знать об их существовании. Мы сами и есть, в большинстве случаев, эти исключительные обстоятельства.
- Никакие исключительные обстоятельства не могут оправдать манипулирование с неисключенной мелиссу.
Следует длительная пауза: они оба прекрасно понимают, насколько далеки оформленные мысли от истины. Да, Господи, они и от правды так далеки, что кажутся откровенным враньем.
- Ты боишься, - не столько вопрос, сколько констатация.
Да, боюсь: тебя это удивляет?
- Никакие соображения безопасности, никакой устав и никакие катастрофические последствия не заставят меня отказаться от коррекции,…если она окажется возможной, - оглушительная тоска пронзительно-певучего цвета, почти удивляет его самого, почти раздражает и бесит своей неприличной яркостью и силой. Почти – со всем, что ближе к настоящей правде, он ничего не может поделать.
- Черт, неужели ты не помнишь, насколько…и как долго тебе пришлось следить за мной, чтобы избежать несанкционированного вмешательства!
Долго. И тщательно. И оскорбительно. Объясняли его нетипичной природой – и с какого-то времени это даже сильнее его задевало, чем просто факт его несостоятельности.
- Хм, требуемая коррекция касается периода совмещения: вмешательство неизбежно.
- ?!?
- Корректируется не отдельный эгрегор и неопределенный событийный объем – коррекции подвергается постулат средней доступности, и весь связанный с ним пласт общего времени. Это дает возможность создать альтернативный вариант. Соответственно, если представленный вариант окажется более выгодным с точки зрения снижения энтропии – вариант заместит основной и будет стабилизирован.
Он молчит некоторое время, оценивая сказанное, наконец, медленно, с неприязнью произносит:
- И я являюсь именно той фигурой, которая, благодаря нетипичной природе, может позволить себе конфронтацию с Хранителями…До момента возможной стабилизации предложенного варианта.
- Да.
У меня дрянная работа, понятно? И я о ней не просил.
- И находясь на уровне собственной коррекции, смогу действовать только в рамках ограничений.
- Да.
Дерьмовая работа.
- И манипулировать только в пределах начальных обстоятельств.
- Да.
Дерьмо, дерьмо, дерьмо – и так просто это вам с рук не сойдет.
- Возможно лишь предварительные изменения на уровне информации.
- Игры с Хранителями требуют большего – у меня должен быть «якорь». И если в план входит сохранение мира в пределах сети – хронология корректируемого объема не может быть изменена.
- Конечно, вам предложат выбор.
Очень он мне нужен: за пользование инструментом надо платить, не так ли? И ошибки архангелов самое оно для оплаты нелицеприятных услуг.
- Допуск Нефеды.
- …Возможно.
Он позволяет усмехнуться – как в старые добрые времена.
- Боюсь, у меня есть определенные условия…
Я говорил, что у меня дрянная работа? Говорил. Работа для ублюдков, для убийц, маньяков и подонков – в самый раз для меня.
Ангел-корректор называется. И как я мог так влипнуть!

[/винни-пух/]

ГЛАВА ПЕРВАЯ.

Очередной бар, очередная порция удивленный, подозрительных, откровенно глумливых взглядов, очередная порция бранных, неприличных, откровенно глумливых предложений. Корди продолжает безупречно улыбаться, но если этот ублюдок еще раз взглянет на нее своими залитыми гляделками, то она точно знает, кому здесь срочно понадобиться помощь – причем, срочная медицинская.
Дойл фыркает, но пытается успокоить готовую взбеситься брюнетку.
- Потерпи, дорогая, помощь – дело важное, значительное, требует времени и настроя, зато стоит денег, не так ли?
- А сколько стоит, в денежном эквиваленте, моральный ущерб от ее предложения? – мило интересуется королева, не спуская взгляда с намеченного для оказания срочной медицинской субъекта и искренне жалея, что не может сменить милую улыбку на чудный оскал вампирских клыков. Еще один плюс в существовании бессмертных мертвецов к отсутствию необходимости соблюдать диету и заботиться о коже.
- Боюсь, дорогая, свод законов не включает подобную статью.
- А жаль, - потому что ублюдок определенно решил оторвать свою немаленькую задницу и что-то попросить. И определенно, это не просьба о помощи. И определенно, не предложение оной, судя по довольному смеху и сальным усмешкам остальных членов гоп-компании.
А может и о помощи: вставая, здоровяк с ошибочными представлениями о своей неотразимости сильно толкает стул возле самого бара, на котором примостился невысокий бритоголовый парень и тот опрокидывает на себя свой стакан. Толстяк оборачивается, усмехается пренебрежительно и что-то такое же отпускает в адрес пострадавшего. Реакция последнего молниеносна и стремительна: чуть привстав на стуле, он коротко и быстро наносит один-единственный удар в какую-то особо болезненную точку – здоровяк сгибается и без звука валится на пол.
Всеобщее замешательство: окружающие разом отступают в ожидании немедленного и сокрушительного возмездия, бармен скоренько составляет вниз бокалы, готовый тут же последовать за ними, вышибала на выходе принимает стойку предстартовой готовности – все приготовились. Корди вцепляется в руку своего спутника, судорожно оглядывая зал: где Ангел? Не то, чтобы им есть дело до маленького нахала, но как никак он защитил ее от ожидаемых домогательств Господина-не ешь-так-много-картошки-на-ночь. В зале зависает странная условная тишина, существующая помимо голосов и завывающей музыки – и ничего не происходит.
Гоп-компания некоторое время с недоумением наблюдает неподвижное тело своего собутыльника, и бармен пользуется замешательством, чтобы аккуратненько удалиться на максимально возможное расстояние и махнуть охраннику. Последний перестает выражать боевую готовность и исчезает во внутреннем коридоре с явным намерением вызвать полицию. Разумное решение, ничего не скажешь, но всем последовать ему не удастся:
- Ах ты, падла!
Парень продолжает хладнокровно цедить оставшуюся жидкость, не выказывая ни волнения, ни беспокойства, и это королевское спокойствие сначала заставляет тоже немаленьких Сьем-на-спор-ларек-хот-догов мистеров притормозить первоначальное движение, но затем, не заметив ни окопавшихся за столами дружков, ни полиции, ни каких-либо опасных для жизни предметов возле наглеца, оказывает прямо противоположное действие: парни с грохотом, опрокидывая близлежащую мебель и посуду угрожающей кучей устремляются к стойке.
- Ах, ты, дерьменыш…пакость мелкая..да мы…да сейчас…
Корделия успевает еще разочек осмотреть зал в бесплодных попытках обнаружить хоть какого-нибудь завалящего Бэтмена, взвизгивает и прижимается к Дойлу:
- Они его убьют!
А что, скажите на милость, может с этим сделать демон-полукровка и начинающая актриса? И все остальные шустро расползающиеся граждане, если даже вышибала слинял, а застывшие возле входа неведомо откуда нарисовавшиеся «качки» с явными признаками охранной сигнализации в глазах, тоже как-то не спешат вмешаться.
- Падла!
Визг Корделии плохо слышен в хоре таких же и присоединившемуся к нему реву здоровяков, парни уже в непосредственной близости от умалишенного за стойкой, когда он наконец-то изволит отреагировать: совершенно непонятным способом выбрасывает ногой сиденье из-под себя, стул, взлетая, тоненько врубается в пах ближайшего нападающего, в лицо второму летит стакан, а малохольный уже вскочил на барную стойку и в руках у него увесистая бутылка JD, которая незамедлительно разбивается вдребезги о голову третьего. Первый раунд за самоубийцей.
Рев оставшихся неповрежденными перекрывает даже орущую музыку и каждому ясно, что кто-то сегодня окажется сиротой: парень на стойке, демонстрируя неслабые эквилибристские способности, выхватывает еще одну бутылку и, совершив дивный по красоте и чрезвычайно ускоренный пируэт, всей силой набранной инерции опускает целую бутылку на подвернувшуюся голову, падает на колени и почти одновременно безжалостно и без колебаний втыкает разбитую в лицо первого нападающего. Кровь, рев, всеобщее смятение – второй раунд тоже остался за самоубийцей, и у некоторых из зрителей возникли сомнения насчет жертвенного агнца: он слабее, он один, у него нет оружия, но от него несет бешенством. Холодным расчетливым бешенством и одержимостью: эта овечка способна утянуть с собой пару зазевавшихся волков.
Парень, не подымаясь с колен и не выпуская разбитого бутылочного горла, хладнокровно вытаскивает из кармана визитную карточку и абсолютно спокойным звучным голосом автобусного диспетчера читает:
- Расследования Ангела, мы окажем вам помощь, - он окидывает зал меланхоличным взглядом и констатирует, - мне нужна помощь.
Тип с окровавленным лицом и тот, что получил бутылкой с чрезмерно-большой силой, валяются в отключке, зато остальные уже справились с шоком и невольный страх, который вызывает у любого нормального человека откровенной безумие, уже трансформировался в неуправляемую ярость. Парень без колебаний погружает в горло ближайшего тяжелый осколок, но даже подобная демонстрация склонности к убийству здоровяков уже не может остановить: они просто сносят его со стойки куда-то под ноги, парень успевает вцепиться в лицо одного из них ногтями, оставляя по ходу дела рваные глубокие царапины, но похоже - это его последний выход. Осатаневшие мужчины молотят упавшего ногами и стулом, и бар снова заполняется невыносимым женским визгом.

[/винни-пух/]

Двое псевдоохранников на входе решительно устремляются к дерущимся, пол в этом месте залит кровью, тот, у кого повреждено лицо тоже пытается участвовать, сунувшийся сдуру вышибала отлетает птичкой…
- Ангел!
Услышал-увидел-почувствовал, а где он вообще до этого момента шарился, - вампир словно возникает прямо из воздуха и обрушивается на дерущихся. Присутствующим представляется редкое – бар-то не демонический, там подобным не удивишь - увлекательное зрелище: некий романтический герой в многозначительно длинном плаще, с легкостью разбрасывает типов, как котят, в разные стороны, особо приближенные зрители при этом вынуждены принять участие в драке в качестве приемной тары для снарядов – люди летают, мебель ломается, кровавые брызги обильно украшают интерьер в стиле «От заката до рассвета». Заходите еще раз – постоянным зрителям предоставляется скидка.
Ангел оглядывается на предмет желающих продолжить общение, но так как таковых не находится, наклоняется к жертве. Жертва выплевывает кровь прямо ему в лицо, удовлетворенно хрюкает и комментирует – абсолютно спокойно и с непередаваемым акцентом «кокни»:
- Оперативно. Уважаю, - один глаз на разбитом лице еще может приоткрываться, окатывая вампира глумливой сардонической синевой, - счет пришлите придуркам на входе.
И начинает судорожно хихикать, выплевывая кровь и зубную крошку. Псих, полный и законченный псих – и извлекает непонятное наслаждение из ситуации. Корди и Дойл, решившие озвучить свое касательство к «Расследованиям Ангела», застывают перед распростертым телом, теряя малейшее желание что-то озвучивать и даже приближаться. Нет, сумасшествие не заразно, это все знают, но, слушая дикое хихиканье избитого в хлам парня, в этом начинаешь сомневаться. Особенно, если вспомнить как лихо и ничтоже сумняшеся, он разрезал горло одному из напавших.
Пожалуй, счет не надо никому посылать – редкий случай, когда это желание не возникает даже у мисс-мне-нужны-экслюзивные-вещи.
Двое «качков» предусмотрительно отстоявшихся в сторонке, молча отодвигают Ангела, как нечто чужеродное, и странно, вампир с крайне задумчивым выражением лица так же молча поднимается и не вмешивается, когда нерезвые охранники подымают на ноги юношу, и волокут, вернее, просто несут его к выходу. У появившегося откуда-то бармена на перепуганном лице появляется слабое поползновение указать деятелям на размеры ущерба, но тут же весьма успешно исчезает: количество сумасшедших и одержимых сегодня превысило все допустимые пределы.
Корди дергается, то ли пытаясь сделать шаг, то ли останавливая себя при виде уносимого из-под носа клиента, потом поворачивается к Ангелу и неуверенно говорит:
- Может,… может его не надо..в смысле, ты же его спас, а это типы стояли в сторонке и наблюдали – я видела. Может не стоит..., - она замолкает, созерцая слишком глубокую даже для Ангела задумчивость на высоком челе, и пожимает плечами: ты – босс, ты решаешь.
С улицы доносится долгожданный вой полицейской сирены и члены нетипичного детективного агентства, не сговариваясь, дружно покидают бар – верите ли, не до того. Вроде, как вмешались в драку, вроде, как спасли человеческую жизнь, но до такой степени непонятно чью, и до такой степени от овечки несет запахом хищника, что право слово, неясно: а было ли это добрым делом? В принципе?
Они уже добрались до офиса, когда вампир, закрывая дверцу машины, наконец, спросил:
- А откуда у него наша визитка была?
- Ну-у, мы опять их всем раздавали, в качестве дополнительной рекламы, - отвечает Корди на совершенно бессмысленный вопрос, а Дойл настораживается: кажется, что-то начинает проясняться,
- То есть, ты видела его, видела его лицо, до, - девушка поспешно кивает, с содроганием вспоминая кровавое месиво, исторгающее безумное жуткое хихиканье.
- Да.
Ангел долго, с непонятным напряжением вглядывается в лицо Корделии, но так ничего больше и, не спросив, молча кивает и направляется в офис. Девушка недоуменно смотрит вслед вампиру, потом на ирландского полукровку и вопрошает:
- Чего это он? Что с того, что я его видела?
Дойл задумчиво пожимает плечами, явно тяготясь незанятыми неизменным бокалом руками, тоже молчит некоторое время в ответ.
- Может, это какой-то его старый знакомый.
Корди фыркает:
- Какой старый знакомый? Откуда ему взяться? Он же прятался от всех, а всех остальных я знаю…
- Ну-у, может совсем старый…
- Вампир? Чего он тогда не дрался…
Ангел рассеянно слушает полицейские сводки, невнимательно отвечает на неустанный треп Корделии – у Дойла видений нет, у Кейт новостей нет, тихая спокойная ночь, и он рано остается один. Чтобы долго и напрасно пытаться оценить происшедшее: потому что это не может быть, это не может быть по определению, этого не может быть вообще. Ему показалось, в конце концов, он видел не лицо, а одну сплошную рану, в конце концов, Корди бы его узнала, если бы конечно, потрудилась взглянуть на тех, кому она раздает визитки на дискотеке, в конце концов… - этого не может быть, потому что этого не может быть никогда.
Совершенно человеческий, истинно людской вывод – для существа, знающего немножко больше о природе некоторых вещей такое заключение прямо-таки…унизительно.

[/винни-пух/]

- Ваша программа – военный проект, если вы не забыли. Со всеми вытекающими последствиями.
- Секретность эксперимента не нарушена.
- То есть, вы считаете соблюдением режима секретности свободное передвижение экспериментальных объектов.
- Объект находился под наблюдением охраны, - он хотел уточнить, вашей охраны, но решил, что данный случай не стоит очередного обострения отношений.
Но и не озвученное уточнение заставило перекоситься лицо полковника: вашей охраны, несомненно. Чертовы головастики, ни во что не ставят ни руководство базы, ни распоряжения.
- Мои сотрудники обязаны охранять вверенную им территорию, и справляются с этим, судя по результатам вашей работы, значительно успешнее. Наблюдение за сбежавшими экземплярами не входит в круг их обязанностей.
Доктор Стоун холодно молчит в ответ, демонстрируя нежелание спорить или отстаивать свою точку зрения. С экспериментальными объектами проекта «Ариадна» много, очень много проблем, но они носят внутренний характер и отнюдь не разрешимы с помощью руководящих указаний военных придурков. Объяснять им что-либо без специального переводчика, ей Богу, нельзя.
- В круг из обязанностей входит розыск и возвращение объектов, с чем они успешно справились, - полковник не ожидал подобного заявления и оторопело смотрит на ученого. Последний не позволяет ни усмехнуться, ни измениться тембру голоса.
- У нас нет никаких претензий к вашим сотрудникам.
Он с отвращением вспоминает «сбежавший объект» после возвращения – растерзанное тело, кровь, грязь, пьяный бред и хихиканье. Очередная причина для очередного сверхпланового вмешательства – мерзавец не стоит тех денег, которые в него вколачивают, и совершенно не подконтролен. Но знать об этом высокомерному вояке – такого удовольствия он не окажет.
- Зато у меня есть – я не произвожу товары широкого потребления, мне реклама не нужна…
Я! Надо же, говорит так, как будто проект его собственность, словно он понимает хотя бы десятую часть того, что здесь на самом деле происходит. Тупоголовый недоумок.
В лаборатории, впрочем, доктор Стоун был вынужден вести себя несколько иначе.
- Либкнехт, если эта тварь опять сбежит – они не вмешаются, понимаешь?
- Но это объект, - со злостью из-за собственного бессилия отвечает низенький толстенький его собеседник – специалист по био-констаники мозга и непосредственный производитель существенной части эксперимента. Его практической части.
- Объект объектом, но в прошлый раз он болтался более трех суток по городу, и наши доблестные военные не могли его ни поймать, ни обнаружить.
- Но нашли же.
- Когда мерзавец решил, что играть в «кошки-мышки» с военными интереснее, чем с местной полицией. Чем закончилось, ты, надеюсь, помнишь, и искренне надеюсь, что знаю все последствия.
Либкнехт невольно поморщился: возможно, и все, а возможно и нет. Если верить словам Ллелу, то далеко не все, но мальчик виртуозно манипулирует с правдой и ложью, когда находит это забавным, так что не стоит обращать излишнего внимания на все, что валится у него изо рта. Но и того, что известно – более чем достаточно: засада в борделе, рассчитанная местной мафией для своих конкурентов, куда он привел первую порцию охранников, грандиозная разборка в казино, откуда он смылся в карете «Скорой помощи», симулировав сердечный приступ, и вершина провокационной деятельности – столкновение с антитеррористическим отрядом. Последнее привело к человеческим жертвам.
Что он натворил за те трое суток, которые провел самостоятельно покрыто темным мраком, и пусть так и остается – форматирование пришлось провести срочно, и в довольно жестком режиме, пару недель он вел себя как ангел, но вряд ли на базе остался хоть один человек, не жаждущий свернуть его костлявую шею. Или хотя бы воспользоваться ситуацией и избавиться от негодяя.
- В следующий раз, они просто воспользуются ситуацией, неужели непонятно? Он что, совсем псих? Что происходит?
Доктор опять болезненно морщится, тихо поясняет:
- Уже воспользовались. Вчера, - он хмуро наблюдает за реакцией своего начальника – праведный руководящий гнев, откровенный испуг, злость и отвращение, - Ллелу спровоцировал драку, и если бы не вмешательство гражданских сил, у нас был бы только его труп на руках. Наши доблестные военные предпочли постоять в сторонке и посмотреть.
- Дерьмо, - Стоун несколько раз пересекает небольшое пространство кабинета, останавливается перед коллегой – даже больше, чем коллегой, вместе они начинали безумный эксперимент, вместе влезли в авантюру с правительственными программами, но Либкнехт предпочитал практическую работу, а теорию оставлял на Стоуна. И руководство, как оказалось – тоже.
- Мы не можем себе этого позволить. Не сейчас: пока нет рабочих экземпляров четвертой версии, это совершенно не допустимо! Делай, что хочешь: форматируй, посади на наркотики, пытай, но прекрати его выходки!
Либкнехт иронически усмехается: прекратить? Как?
- Психотропные средства к нему не применимы, ты прекрасно знаешь, форматирование не должно превышать трех процедур в месяц – ты это тоже прекрасно знаешь, иначе мы получим не способный к мыслительной деятельности овощ. А боль, - он снова усмехается, - боли он не боится.
Стоун усаживается за стол, механически перебирает бумажки – отчеты, диаграммы, квалификации состояний – бумага, дребедень. Главное всегда находится в голове – всегда.
- Что происходит, Карл? Ты утверждал, что он стабилен, утверждал, что он подконтролен, ты утверждал, что его можно использовать – и что теперь? Откуда, откуда эта бесконечная немотивированная агрессия, откуда это патологическое стремление к саморазрушению? Что происходит?

[/винни-пух/]

Они смотрят друг на друга: как друзья? Как соратники? Как подчиненный и начальник? С некоторых пор у них появились разные секреты, с некоторых пор у них разное мнение на происходящее, с некоторых пор,…так что вопрос, скорее всего, звучать должен несколько иначе: что происходит с нами?
Либкнехт пожимает плечами:
- Он болен. Я не утверждал, что образцы второй версии будут сохранять стабильность дольше, чем позволит развивающийся шизофренический комплекс, Ллелу и так продержался на диво долго, но, к сожалению, не нашими усилиями – это скорее, особенности личности. А сейчас…превышен срок годности, если можно так выразиться.
- Очень вовремя, - Стоун откидывается на спинку стула, с недовольством глядя на коллегу, он даже не замечает, что Либкнехт стоит в его присутствии, а он и не пытается пригласить его сесть. Не слишком удачный стиль поведения с человеком, которого по-прежнему считаешь соратником, - с учетом того, что ускорить опыты не позволяет методика, то…очень вовремя ты мне об этом говоришь.
Мужчина не отвечает, во взгляде его скользит едва уловимое презрение, но Стоун не замечает. Очень вовремя, мой друг, очень вовремя – для меня и моих секретов, которые мы теперь не делим на двоих. Но определенные выводы его начальник, конечно, сделает – в логике и скорости мышления ему отказать нельзя.
Доктор поднимает глаза на коллегу, медленно произносит:
- Ты просто сам выпускаешь его, да? Или позволяешь? Чтобы спустить пар, - он на секунду прикрывает глаза – Господи, сделай так, чтобы последний образец созрел побыстрее, - А не боишься, что ущерб от его выходок начнет превышать выгоду от его использования?
Либкнехт неожиданно позволяет себе самодовольную улыбку:
- Нет, пока он в состоянии работать – нет.
Это самодовольство неприятно и неожиданно сильно задевает Стоуна и он бросает:
- Да, на фоне всех остальных экземпляров – он работает. Если учесть, что это твой единственный функциональный образец, то у тебя много поводов поздравить себя с успехом.
Ученый мрачнеет, опускает глаза, пряча откровенную ярость и злость – это уже слишком. Слишком, чрезмерно, чересчур, но он помалкивает в ответ – это секрет, секрет с тех пор, как неудачные образцы стали проявлять нежданные дополнительные свойства. Он всегда утверждал, что нельзя сосредотачиваться на стимуляции и развитии только требуемых заданных свойств, что эксперименты в столь тонкой области обязательно должны сопровождаться нетрадиционными эффектами, а Стоун подчинился требованиям программы и все, что не входило в планы эксперимента, отвергал безоговорочно и властно.
Что ж, пусть и дальше считает себя ведущим, пусть и дальше составляет программы, пусть и дальше контролирует результаты: самое важное, все равно, всегда остается в голове, не так ли?
Возвратившись в лабораторию, он утыкается взглядом в пустые бессмысленные глаза «удачного образца», автоматически отмечает показания датчиков, морщится – третья процедура за месяц. Лимит определенно исчерпан, а фаза стабилизации не продлится больше недели. И что дальше? Конечно, в нестабильной фазе он соображает почти в два раза быстрее, вернее, задействованы все уровни разложившейся психики, но эти его разделенные изолированные сути, в большинстве своем, психическим здоровьем не отличаются.
Где же у тебя кнопка, Электроник хренов.

[/винни-пух/]

Ксандер что-то успевает выкрикнуть, прежде чем не в меру резвый покойник выхватывает из его рук арбалет, а самого ястреба-уничтожителя-вампиров-и-по-совместительству-приманки-демонов выбрасывает куда-то назад, в квартиру Джайлза. Похоже, не удовлетворенные своими похоронами воители взяли дом в плотную осаду.
Ангел с ходу сворачивает шею одному из нападающих, выхватывает у следующего длинное некондиционное лезвие незнакомого вида и успешно применяет его на третьем зомби. Клинок оказывается острым, отлично сбалансированным, крошить им в капусту ходячих мертвяков сплошное удовольствие, но, как и демонстрировали его в кои-то веки вещие сны, зомби от этого не помирают. То ли самовосстанавливаются, то ли новые тут же возникают, но меньше их не становится: одна радость, он успешно отвлекает немаленькое количество нападающих от дома.
Дома, где сражается Баффи – он обещал, и он туда не войдет, не покажется ей на глаза, не будет навязывать свою помощь. Больно, слишком больно все то, что происходило между ними и незачем его маленькой девочке лишний раз вспоминать эту боль.
- Они не умирают, Джайлз! Придумай что-нибудь!
Наблюдатель только что сбитый очередным полуголым индейцем, на данный момент может только что-то пропыхтеть в ответ. Зомби должны быть связанны с каким-то предметом, или с каким-то животным – иначе они просто не могли бы стабилизироваться при воплощении и точно бы не были неуязвимыми. Но с чем, Господи, Боже мой, с чем?
Баффи отчаянно сражается с неубиенными индейцами, пытаясь не только демонстрировать боевые навыки, но и очистить место для небольшой работы мозга. Может их оружие? Железки, которые хоронили вместе с хозяином – довольно часть используемый предмет для материализации духа. Правда, мертвецы эти слабо напоминают духов.
Девушка подныривает под взмахом клинка, ухватив за руку нападающего, отправляет его в свободный полет, оставив при себе тяжелый и странно холодный клинок. Посмотрим.
- Может, перед ними действительно надо просто извинится? – Спайк с беспокойством рассматривает стрелы, живописно торчащие из его грудной клетки – чудненько, это называется: я обращаюсь за помощью к Убийце, а она позволяет делать из меня салат, кому ни попадя.
- Эй, как там тебя! Я прошу прощения за все те притеснения, что белая раса причинила великому красному народу!
Ни фига – ни один труп даже ухом не повел. Обидно, в кои-то веки он просит прощение – если учесть, что он родился в Англии и к геноциду на территории Америки никакого отношения не имеет, то его слова выглядят довольно забавно. Но тут из двери прилетают еще пару стрелок - вот интересно, это индейцы пуляют или это Ксандер решил продемонстрировать высокий класс стрелка – и Спайк переворачивается вместе со стулом, благоразумно решив, что в лежачем, даже в таком, виде есть преимущества.
Один из этих уродов определенно является главначпупсом – Баффи устремляется к носителю красных и черных перьев имени Маниту и всех остальных воплощений, и после непродолжительной пикировки всаживает новоприобретенный ножичек ему в сердце. Мда-а, результат оказался, мягко говоря, непредвиденным.
- Твою мать, Истребительница, что ты наделала! Убери его, немедленно!
Подобные вопли считаете недостойными мужчины? А чтобы вы делали на месте мужчины, оказавшегося связанным и лежащим, а главное, не в состоянии причинить вред живому существу, перед стоящим на задний лапах огромным косматым чудовищем, по недоразумению носящим название медведь? Это не медведь – это какой-то млекопитающий тираннозавр. Или уж, во всяком случае – млекоедящий, и мясоедящий наверняка.
А если еще и неубиенный, как прочие сотоварищи, мелькает в голове Баффи, то я просто не знаю, что с ним делать! Она уворачивается от лап чудовища, пытается ударить его, но медведь размахивает конечностями и клыками, демонстрируя глубокое знание у-шу, кун-фу или как там дрались первобытные индейцы и девушка невольно задается вопросом – а не с материализацией горячечного бреда «Гринпис» она имеет дело? Может, обладая статусом истребительницы демонов, она не имеет права уничтожать редких животных?
- Клинок, Баффи, - едва говорит, в смысле, он, конечно, пытается кричать, но это плохо выходит, Джайлз - клинок!
- Я уже пробовала! Не помогает! – девушка уворачивается, перепрыгивает через стол, и медведь сказывается прямо перед привязанным вампиром. Спайк истошно орет:
- Так попробуй еще раз! - чудище не слишком уверено направляется к связанному, и он судорожно пытается отползти, елозя стулом по полу, - Да делай что-нибудь!
Не то чтобы ее беспокоила целостность негодяя, но – сведения об «Инициативе», но – он связан и безвреден, но – находится одновременно в положении жертвы и гостя. К тому же сегодня – праздник, она так решительно намерилась отметить его в лучших традициях великой американской нации, продемонстрировала гостеприимность, не в своем доме, правда, но мама не поняла бы, и она не мешает могучему инстинкту защитницы проявить себя в полной мере: прыгает к чудовищу и мастерским ударом вонзает в предполагаемое сердце мишки раритетное оружие.
- Я не хочу просить прощения! – она отскакивает от очередного удара, то ли не попала, то ли сердце не с той стороны.

[/винни-пух/]

- Мы сражались! – девушка подныривает под лапу, ранит – да, кажется, ранит - хотя крови не видно, но медведь издает особо злобный рык и вздрагивает.
- И мы победили! – новый удар, ускользая из-под которого Баффи вспрыгивает на стол, и, воспользовавшись уравниванием роста с чудищем, наносит сверху решающий удар.
- Потому что сильнее! – на сей раз клинок оказывает волшебное действие и зверь рассыпается в радужную пыль, а вместе с ним бесследно исчезают и все остальные зомби. В комнате воцаряется почти невероятная тишина.
Тотем – вот что это такое, зверь-покровитель, который защищает души воинов. И когда воины восстали из праха, чтобы продолжить борьбу с угнетателями, родовой тотем возродился, чтобы отдать им свои силы.
Девушка несколько секунд смотрит на еще поблескивающую исчезающую пыль на полу и едва слышно вздыхает:
-Я сожалею.
Он видит ее последний бой, раздираясь между желанием немедленно оставить мертвых индейцев разбираться с Ксандером и устремиться на помощь Истребительнице, и честно выполнить свой долг и свое обещание. Он неустанно разбрасывает их вокруг себя, не замечая, что старается приблизиться как можно ближе, рискую быть увиденным девушкой прямо сейчас, когда ей требуется все внимание, вся сила. Господи, какая же она красивая, какая же она отважная, бесстрашная, мужественная. Как легко и ловко скользит вокруг монстра, словно и не бьется не на жизнь, а не смерть, а танцует со своим чудовищным партнером, как прекрасны и отточены движения Убийцы и как легко и красиво она…убивает.
Он видит, как она замирает над пылью поверженного врага и слышит слова, которые наверняка можно уловить только вампирьим слухом.
- Я сожалею, - и он видит печаль на ее лице, и это драгоценное сочувствие к своему невольному врагу заставляет его испытывать гордость за нее, больше чем ее отвага и сила. Ты так прекрасна, любовь моя, ты так прекрасна и полна светом.
Баффи, словно чувствуя его взгляд, оглядывается на открытую дверь, но Ангел уже успел встать за дерево и девушка устремляется к своим друзьям:
- Ксандер! Джайлз! Вилл! Эгей, вы еще живы?
- У-гум, почти, - пыхтит дальше всех находящийся Ксандер, которого она, естественно, не слышит, но Ангел не чувствует запаха человеческой крови и не рискует выйти из своего укрытия: ничего страшного с ним не произошло, подождет очереди.
И среди нестройно отвечающих других голосов в доме с удивлением слышит знакомый раздраженный вопль, украшенный британским акцентом:
- Лучше у меня спроси, кто здесь жив, а кто нет! Эй, Истребительница, ты собираешься вытащить из меня деревянные украшения, или здесь уже Новый Год, а я вместо елки!
- Как ты уже справедливо заметил, здесь некоторые – уже мертвые, так что им помощь нужна в последнюю очередь, - парирует Истребительница, вытаскивая из-под обломков лестницы своего наблюдателя, - потерпишь.
Не веря ушам, темноволосый вампир осторожно подглядывает из-за двери: так и есть, обладатель британского акцента и не наблюдатель, лежит на полу, плотно привязанный к тяжеленному допотопному стулу с парой разноцветных стрел в груди. Стрелы слишком далеко и он к ним не дотягивается, рычит и шипит от боли и злости, и Ангел быстро отступает в глубину двора: раненый или нераненый, но Спайк услышит и опознает его запах. Уже услышал бы, не будь так занят самоспасением.
В любом случае, он выполнил свою миссию: вампир стремительно удаляется от этого солнечного дома, в котором он когда-то убил, и убил страшно, но и теперь, когда каждая из его жертв обладает собственным голосом и требует возмездия, дом, в котором находится Баффи, становится чистым. Все равно, какой дом, все равно, кто в нем живет и кого убивает в нем Истребительница – дом, в котором находится Баффи, наполнен солнцем, светом и чистотой. Это ее дар – дар Баффи, не Убийцы, живущей в ней уже три года, и от этой чистоты и света на душе становится отрадно и светло, и боль от невозможности поцеловать эту чудесную девушку, дотронуться, поговорить, даже просто посмотреть на нее подольше, чудесным образом превращается в светлую, щемящую печаль, в тихую нежность и ласку, и в удивительную, щедрую радость. Просто оттого, что она, вот такая, есть на белом свете, и как же хочется, чтобы она была счастлива.
А Спайк? Странно, что он находится рядом с ней, и еще не превратился в кучку пепла, странно, что связан и требует ее помощи, но, по-видимому, по своему обыкновению, его Дитя вновь успешно влезло в чью-то крупную игру, и стал обладателем опасной, значимой, и остро востребовавшейся ее владельцами информации. Которую теперь пытается извлечь из него Истребительница.
Это он умеет – вляпаться в неприятности выше головы, и следует подумать об этом, потому что Спайк обычно, не только сам вляпывается по полной программе, но и затягивает туда же всех, кто имеет несчастье оказаться рядом: надо предупредить Наблюдателя. Ангел колеблется между письмом и телефонным звонком, решает в пользу непосредственной беседы, но откладывает на завтра – сегодня лимит неприятностей исчерпан, не надо портить людям праздник.
Ксандер с набитым ртом продолжает восторженно делиться впечатлениями от драки. Он так увлечен, что не замечает, как с откровенным лукавством переглядываются Баффи и Виллоу, как похмыкивает в тарелку Джайлз, и помалкивает Оз, а по-прежнему связанный вампир, но правда уже без украшений некондиционной длины, уже готов озвучить витающую в воздухе насмешку, правда отнюдь не ласковыми словами.
- А я как развернулся, да как засветил ему прямо между глаз – он аж до кухни летел. Тут еще один подскакивает – я и его в свободный полет, - Ксандер, наконец, отвлекается от утки и замечает тихие огонечки в глазах рыжеволосой. У парня немедленно просыпается совесть и он добавляет, - Конечно, со всеми я бы в жизни не справился, хорошо, что Ангел помог.
Люди невольно замирают, и Ксандер замолкает в расстройстве и тревоге от своей ошибки – Истребительница бледнеет, улыбка не ее губах застывает, как замерзнувшая, она опускает глаза, и ничего не спрашивает: молча, и улыбаясь неживой застывшей улыбкой, продолжает резать на мелкие кусочки утиное крылышко и даже вампир не пытается выразить свое мнение. Виллоу быстро выдыхает воздух и почти с естественным оживлением говорит:
- А знаете, я ведь первый раз праздную День Труда.
- Ага, так весело и нетипично! – спасибо Оз, ты как всегда вовремя.
- Не-ет, вообще, в первый раз, я ведь еврейка.
- Ничего себе: так что, еврейка – это важнее, чем американка?
- Ну-у, не знаю, моя мама, во всяком случае, так считает…
А того, чего не бывает – на самом деле не может быть. Привиделось ему, или просто сходство, мало ли…

[/винни-пух/]

Карвелл опять оглядывается на своего спутника – ей-богу, исключительно для того, чтобы убедиться, что этот замороженный вживую тип не примерз где-нибудь к стеночке - и в который раз недоуменно пожимает плечами: вот это – обещанный аналитик? Суперспециалист по событийному конструированию? Эксперт кинематики ситуации? Ну, тогда он сам – не меньше чем арахна, клянусь Шивой.
Они останавливаются возле очередного лифта, ожидая идентификации, и Карвелл продолжает разглядывать эксперта: худое, тонкое тело, крайне нуждающееся в подпитке чем-нибудь калорийным, холодное безумно скуластое лицо, нуждающееся в дополнительной порции крови в сосудах, безразличные безликие глаза, нуждающиеся в обретении хоть какого-нибудь человеческого выражения. Зрачки, вроде нормальные, по идее не наркоман, да и откуда взяться наркоману в правительственной программе, хотя кто их знает, этих любителей выводить суперхомо, но выглядит парень…как неживой. Вытащили помершего, к тому же несовершеннолетнего, из могилы, вдарили электрошоком по мозгам, чтобы включились, и за неимением лучшего поместили в синтетическое тело, явно позабыв закоротить результаты работы мозгов на выражение глаз и лица. Может, он и вправду зомби – не киношный, а настоящий, из тех, кого используют в секретных проектах, содержа в невменяемом состоянии? Похоже.
Стоя рядом с ним в лифте и безрезультатно пытаясь уловить его дыхание, Карвелл подумал, что мог и не рассматривать его искоса – на парня можно пялиться совершенно в открытую, он и бровью не поведет.
Темпл, руководитель операции по нейтрализации террористов, смотрит на прибывшего эксперта точно с такой же степенью недоумения, как и его заместитель, переводит вопрошающий взгляд на Карвелла, но он в ответ может только плечами пожать: привезли, рекомендовали, велели использовать.
- Вы можете нам помочь?
Парень подымает на Тремпла пустые равнодушные глаза, медленно смигивает – через некоторое время ненарушаемого молчания военный соображает, что эта невнятная мимика и была ответом. Снова устремляет взгляд на заместителя, потом на эксперта:
- Что вам для этого нужно?
Тот медленно оглядывает зал со столами, занятыми компьютерами и людьми, систему телеэкранов, демонстрирующих результаты слежения, военных, замерших у входа, медленно поворачивается обратно, роняет:
- Терминал…система подключения…кофе.
Последнее – особенно к месту, но непохоже, чтобы экзотичный специалист шутил – он неподвижно стоит перед мужчинами, не выказывая ни малейшего волнения или нетерпения, не говоря уже о желании быстрее приступить к обязанностям. Похоже, ему просто глубоко безразлично: скажите ему сейчас, что в его услугах не нуждаются, развернется и уйдет со скоростью 50 метров в час, но - уйдет.
Тремпл кивает в сторону заместителя – система подключения, видимо конструкция, прибывшая вместе с предоставленным экспертом - произносит:
- Приступайте.
Эксперт неподвижен еще некоторое время, словно для понимания слов ему требуется столько времени, потом разворачивается и двигается за успевшим уже отойти и остановиться Карвеллом. Господи, Боже мой, но, по-моему, ему действительно потребовалась почти полминуты, чтобы уразуметь приказ и заставить свое тело двигаться. Ничего не понимаю: что это такое?
И еще любопытно, а хочу ли я знать ответ на этот вопрос? С тех пор как эксперт прибыл в распоряжение антитеррористического отдела, прошло больше десяти часов, и почти все это время отдел целиком работал по его запросам. Парень, производящий впечатление коматозного больного, усевшись за компьютер и подключив систему – то еще зрелище, аж челюсти поотвисали, «Матрица» в реальном исполнении, только не такая жуткая, - работал с такой скоростью, что вполне мог заменить всю смену операторов. Не изменяя безразличного выражения лица, с пустым взглядом и крайне замедленной реакцией на аудио-сигналы, он щелкал кнопками по двум клавиатурам и мышью, не останавливаясь ни на секунду, словно ему не нужно было время, чтобы осмыслить и проанализировать поступающую информацию. Вопросы за пришедшими ответами следовали без малейшей задержки, многочисленные, поначалу, вообще не связанные ни с терактами, ни с правоохранительной деятельностью, затее обретающие все более и более направленный характер – и требующие все более и более высокого уровня допуска.
Неожиданно он оборачивается к Карвеллу, наблюдающему на одном из экранов туристический ролик о знаменитом замке Скорцени – последнем оплоте гитлеровского режима, и медленно, но на диво четко произносит:
- Это – блеф.
Карвелл с недоумением смотрит на эксперта, спрашивает, забыв, что находится довольно далеко:
- Участие «Гур Алдена»? – в принципе, сомнения возникли в самом начале разработки, несмотря на уверения информаторов – упомянутая группировка не использовала при организации терактов бактериологическое оружие, но…все когда-нибудь случается в первый раз.

[/винни-пух/]

- Нет, существование вируса – фальшивка, и вся связанная с его использованием операция – блеф, - парень решительно отодвигается от стола, стягивает с головы свой диковинного вида эмкан, - впрочем, возможно, террористы не знают, что проданная им бактеокультура безвредна.
Равнодушный, тягучий, но неожиданно звучный его голос разносится по всему залу, заставляя людей поднять головы и прислушаться, но эксперт ничего более сообщать не собирается, полагая свою работу выполненной – он здесь, чтобы дать экспертную оценку, не так ли - начинает привычно складывать свое оборудование, не обращая ни малейшего внимания на выжидательные взгляды.
- Э-э-э, а обоснование?
Юноша отрывается от своего занятия, безразлично оглядывает людей, скучным, монотонным голосом поясняет:
- Террористический акт построен на возможности использования бактериологической культуры, уровня А2. параметры уровня предусматривают несколько путей передачи и заражения, малый инкубационный период, не позволяющий установить природу заболевания, ураганное течение болезни и отсутствие иммунитета, скорость заражения можно ускорить почти на порядок при использовании малой авиации, что делает его почти идеальным средством шантажа. Вирусы подобного уровня создаются достаточно редко, проследить природу и источник можно практически у каждого. Культура, которая была продана группировке, является разработкой штамма гепатита, производимого в гитлеровской Германии в конце войны и по легендам, спрятанным где-то на территории замка Скорцени в Альпах. Розыск оставленных с помощью раритетных книг указаний местонахождения вируса, производился через Интернет и поддается обнаружению. Два дня назад крепость посетила экскурсия, двадцать восемь часов назад культура была передана в руки террористов – список соответствующих трупов прилагается.
Последние слова вызывают у слушателей откровенную оторопь, Карвелл внимательно всматривается в лицо говорящего, но у того не дрогнет ни один мускул и он продолжает таким же монотонным, обезличенным голосом:
- Первое сообщение о бактериологической культуре поступило в сеть три недели назад, розыски соответствующих книг начались через день, за истекший срок к операции подключились несколько спецслужб и индивидуумов, деньги перечислены в один из швейцарских банков, - он замолкает на секунду, не ради дополнительного эффекта, а, просто возясь с кодовым замком, снова поднимает голову, - информация о вирусе уровня А2 – провокация, организована с целью продажи, все начальные участники и организаторы уже погибли.
Блеф? Значит все эти угрозы, требования, даже захват спутника – пустышка? Никакого вируса нет? И все? Но, черт возьми, а если это не так? Где доказательства? Люди ошалело наблюдают, как закончивший пояснения эксперт подхватывает кейс, абсолютно спокойно разворачивается и собирается уходить. Карвелл устремляется следом за парнем:
- Эй, подождите…вы считаете, что вы все объяснили? Ваши слова могут стоить многих жизней, это не шуточки. Где ваши доказательства?
Юноша поворачивается, несколько секунд смотрит на военного, равнодушно пожимает плечами:
- Вам требовалось экспертное заключение – я его сделал. Если вы не доверяете моей оценке, то незачем было соглашаться на мое участие, - он снова пожимает плечами, по-видимому, раздраженный, - результаты анализа и материалы в головном компьютере.
И считая разговор окончательно завершенным, эксперт снова разворачивается по направлению к выходу и растерявшийся Карвелл только молча смотрит ему вслед. Чего не скажешь о Тремпле.
- Остановитесь, - холодно бросает он, охранники у входа немедленно принимают позу боевой готовности, что довольно смешно, поскольку двери в принципе рассчитаны на управление из диспетчерской, и никто из присутствующих, без разрешения командира, покинуть помещение не в состоянии. Парень останавливается, но какое-то время неподвижно стоит, прежде чем повернуться лицом к командиру. Молча подымает глаза, ожидая следующих приказов: последствия недавнего форматирования – он ОЧЕНЬ спокоен. Очень.
- Я думаю, нам потребуются дополнительный разъяснения, и возможно, ваши услуги еще могут приходиться в течение операции.
Эксперт не издает в ответ ни звука, молча шествует мимо военных, усаживается за терминал и застывает мраморной статуей. Неподвижный, бледный как мел, почти бездыханный – точно статуя. Надгробная.
Помощь? Может, и не было в ней нужды, но только в случае, если бы они безоговорочно поверили его выводам. Подробный анализ ситуации и путей ее создания занял едва ли не столько времени, сколько само исследование – к тому времени, когда они убедились в правильности выводов, вернее, в их вероятности на 94 %, скрупулезно высчитанных экспертом по методике Гарсиа, департамент уже вовсю вел переговоры и двое из заявленных на освобождение заключенных с первым миллионом долларов уже почти прибыли на место обмена. Операция захвата стоила материального затрат и ущерба примерно на 200 тыс. долларов и нескольких человеческих жизней, включая самих заключенных, террористов и военных. Еще одним последствием проведенных операций следовало считать смерть нескольких людей, к террористической деятельности отношения не имеющих, но получивших соответствующую плату за ложную информацию и ее обслуживание: спецотряд «Кобры» Российской Федерации на завершающем этапе сотрудничества террористов и дезинформаторов вмешиваться отказался, в конце концов, единственный к тому времени оставшийся в живых участник операции русского происхождения, мирно расстался с жизнью в аэропорту Шереметьево, а остальные российской юрисдикции не подлежали.
Сообщения о течение событий и понесенном ущербе с той стороны провода, где находилась любезно предоставившая эксперта организация, вызвали примерно такой комментарий:
- Наша организация не несет ответственности за степень вашего недоверия к квалификации предоставленного вам сотрудника – оплата ущерба, понесенного в результате несвоевременности принятых мер никоим образом не влияет на предварительную договоренность.

[/винни-пух/]

Так значит – это правда. Такие малозаметные, поначалу, ущемления, такие медленные, поступательные изменения в доступе к материалам, такие невидимые следы посещения файлов – а-а, да, я просмотрел вчера, надеюсь, ты не против того, чтобы я был в курсе твоих последних предложений, мне ведь надо урегулировать изменения в программе с вояками, а они – большие любители дисциплины – постепенно, почти не заметно: и вот в твоем распоряжении, по сути дела, остались только первая лаборатория и первые выжившие экземпляры – отработанный материал. О, простите, д-р Либкнехт, но от меня это не зависит, уровень доступа определяет генерал Корд после соответствующих рекомендаций, и я не знаю, почему…простите, я не могу – значит, правда.
И вот сегодня – дочерний проект, существующий уже, по крайней мере, два года, созданный, максимум через полгода их совместной работы. Стоун выбросил его: не просто исключил из эксперимента, не просто лишил возможности влиять на события, не просто отстранил от руководства - он просто использовал его. Использовал его методики, его открытия, он паразитировал на его мозгу с самого начала, манипулировал ним и его исследованиями для собственных целей – посягнул на самое сокровенное, единственно значимое для него: на его идеи. Это все равно, что убивать чужих детей: воровать идеи, хотя вряд ли такое сравнение может прийти в голову одинокого помешанного на работе пожилого и не слишком удачливого исследователя – типичный для такого случая патологический сдвиг результативных превалитетов над эмоциональными.
Смерть ему! Подонок, грабитель, негодяй – от холодной и бешеной ярости у него кружится голова и сердце незнакомо и сладко перехватывает чудовищный выброс адреналина - и вместе с бранью неостановимо просятся на язык проклятия и обещания мести. Ты хорошо меня знаешь, Стоун, достаточно хорошо, чтобы понимать насколько не способен я манипулировать людьми для достижения своих целей, насколько вспыльчив и насколько не способен угодничать и лебезить перед тупоголовыми управленцами и власть предержащими, но одного ты не учел мой милый – да-да, одного ты не учел: самое главное всегда находится в голове. Слишком много в моей жизни было таких, как ты, алчных ублюдков, выманивающих мои идеи и использующих их ради денег и власти, слишком часто оставался он один на один с чужими успехами, построенными на его мозге и таланте. Так что: не в этот раз, Стоун, не в этот раз, у меня есть дополнительные…факторы.
Значит, милый мой, ты решил предоставить мои методики другому проекту: чудненько, посмотрим, чего ты сможешь добиться без программ стабилизации, посмотрим, как долго продержатся образцы четвертой серии без модификаторов, обещаю – тебя ждут еще много сюрпризов. Д-р Либкнехт рассеянно просматривает подсунутую лаборантом сводку, равнодушно и уверенно корректирует сегодняшнюю программу – в рамках ограничений, конечно же, все в рамках, прям образец политкорректности - не время демонстрировать излишнюю информированность или вспышки эмоций, о нет, еще не время. Так что день начинается и течет как бы обычный: очередной штамм, очередной серия мутаций – и сквозь пароксизм гнева: вот почему придурок так настаивал на ускорении программы мутаций, он до сих пор считает, что стабилизация носит константный характер и может быть получена при соблюдении начальной стабилизации образца. Так были получены жизнеспособные экземпляры первой и второй серии, но теперь, д-р более чем кто-либо знает, насколько случайный характер носили прошлые удачи – на самом деле постоянная стабилизация невозможна в принципе, благодаря установочной нестабильности объекта и каскадному характеру мутаций…
Ллелу в бешеном темпе обрабатывает результаты ночной серии опытов: еще один неоспоримый фактор экономической выгоды использования – образец 2хх2 заменят лабораторную смену операторов, не считая, что методика коррекций каскадных трансформаций принадлежит как раз ему. На экране перед ним в окнах, наложенных один на другой, но с разной скоростью и разным шрифтом, скользят расчеты и коды наблюдений – 4-й уровень, автоматически отмечает Либкнехт, почти механическая работа, требующая лишь четкого наблюдения. Если бы и все остальные образцы были столь же эффективны – чего нет, того нет, но у них, есть дополнительные …полезные свойства.
- Ллелу, - юноша кивает, не отрывая взгляда от монитора. Либкнехту этого недостаточно: лишнее требование при беседе с «экземпляром», но бесед слишком важна, и у него есть подозрения по поводу аудионедоступности лаборатории.
- Ллелу, - он трогает «образец» за плечо, тот вновь равнодушно кивает, но поворачивается не раньше, чем закрывает окна. Молча подымает пустые прозрачные глаза на своего «создателя» и ждет: никаких эмоций, никаких реакций на раздражители – полное равнодушие, аналитическая машина с чудовищной кинетикой мысли и он на практическом опыте убедился, что, находясь в рабочем состоянии, образец способен, трудоспособен в любых условиях – от экстремальных внешних до экстремальный внутренних, изменяется лишь временной период обработки - и он видел тоже безразличное лицо, когда включал его в первую систему прямого сканирования и оказалась, что она пропускает часть напряжения через тело оператора, превращаясь в натуральный электрический стул, и когда систематизировал пострадавшую от «Исчадия» базу департамента налогов, и секретари обоих полов едва не облизывали его со всех сторон. Эффект Кирлиана, поразивший все выжившие образцы, сохранившие способность логически мыслить: потеря базовых инстинктов самосохранения, в стабильном состоянии – безразличие, в реактивном – стремление к самоуничтожению
Они знают, что они – неправильные, и им нет места в этом мире.
Д-р говорит, беззвучно шевеля губами:
- У меня есть работа для тебя…

[/винни-пух/]

- Я настаиваю на немедленном уничтожении.
- Образцы приносят реальную экономическую выгоду.
- Не то, чтобы меня это не волнует, но эксперименты проекта «Ариадна» не управляемы и работоспособны, по сути, только два. Это отработанный материал.
- Методика до конца не разработана.
- А нуждаемся ли мы в дальнейшей ее разработке? Эксперт, уровня второго образца, способен заменить аналитический отдел в полном составе – зачем нам большое количество подобных объектов? Правительство куда больше устраивает результаты применения уже разработанных методик мутаций – управляемы, легкозаменимы, зависимы: идеальные солдаты.
- Но и идеальными солдатами должен кто-то руководить…
- Непохоже, чтобы полученные образцы могли справиться с подобными заданиями…

[/винни-пух/]

- Истребительница, ну подумай своей головой, за каким чертом в военном правительственном проекте могут быть использованы существа, обладающие нечеловеческой силой? Сомневаюсь, что в качестве испытателей нового ночного крема.
- А вам докладывали о целях? У-у-у, вы у нас такая важная персона оказывается, - Баффи с привычным презрением и злостью смотрит на пленника, демонстративно закатывающего ясные глазоньки и явно нарывающегося на очередной брифинг с ее кулаком.
Спайк раздраженно рычит, благоразумно воздерживаясь от появления вампирской маски.
- Истребительница, военная лаборатория, как следует из мировой практики, может делать только две вещи: либо универсальное оружие, либо универсального солдата. В качестве оружия кодлу демонов я представляю слабо, а в качестве армии или спецотряда самоубийц-камикадзе – легко, как раз в стиле военных. Идея, кстати старая, еще в гитлеровской Германии пытались приспособить для терактов вампиров, но тогда слабо было с техникой, рацию в голову не всунешь, знаете ли, – великовата.
Несколько ошарашенная девушка с удивлением выслушивает тираду вампира и уточняет:
- А вам, джентльмен, откуда это известно?
Вампир опять морщится и возводит очи к небу – хоть еще толком он помнил бы, какое оно, это небо. Главное: там ведь как бы царствие небесное и Боженька с ангелами и херувимами и проклятым туда заглядывать как бы не с руки, а вот, поди ж ты – человеческая привычка оказалась неистребимой, и за лишней порцией мозгов для собеседника все заглядывают к Богу, вне зависимости от происхождения. Наверное: потому что это богоугодное, доброе дело – попросить за другого, причем в большинстве своем – как раз неприятного.
- Какая разница? Знаю.
- Очень интересно: значит, наш Большой Злодей уже подрабатывал подопытным кроликом? То-то ты так успешно справился на этот раз – опыт сказывается, - вкладывает в голос максимальное количество саркастичности, говорит Баффи. На сей раз вампир не выдерживает: с рыком надевает демоническое обличье и злобно шипит:
- А знаешь, Истребительница, некоторые продвинутые пользователи утверждают, что боль можно заблокировать, и тогда будет безразлично, таскаю я лишнюю деталь в башке или нет!
Речь из-за клыков несколько невнятная, но суть Баффи улавливает: резко наклоняется к разозленному вампиру, оказываясь в соблазнительной близости от его клыков. Спайк инстинктивно тянется к тонкой девичьей шее, Баффи отклоняется, а вампир дергается всем телом, едва не разрывая веревки, и вскрикивает от боли:
- Кровавый ад!
- Хм, похоже, мнение продвинутых пользователей к твоему случаю отношения не имеет.
Проклятье, проклятье, долбанный кровавый ад! Как же я тебя ненавижу, Истребительница! Господи, как же я ненавижу тебя за твое презрение, за твое пренебрежение и за то, что оказала мне помощь, а не распылила в ту же минуту, как увидела! Ненавижу, за то, что кормишь меня из жалости и презрения, за то, что больше не видишь во мне врага, за то, что сделали со мной эти ублюдки! Как же я хочу добраться до тебя, вонзить клыки в твою теплую плоть, стереть эту наглую ублюдочническую улыбку с твоего глупого ротика. И Господи Боженька мой, я обещаю, я обещаю и клянусь, что я убью Истребительницу, и когда останется только испуганная слабая девочка – о-о-о, она ответит мне за все. Я ненавижу, я ненавижу, я ненавижу…
Испуганный – но не ее, о нет, не ее – голос Ксандера:
- Видишь, а ты говоришь, что его можно развязать.
- Ерунда, - пренебрежительно взмахивает рукой девушка, - наш маленький Спайк теперь не опаснее белого пушистого кролика. Правда, Спайки?
По лицу вампира, почти незаметная за маской демона бежит судорога – признак будущей попытки самоубийства – и он не отвечает: вместо него говорит хмурая и озабоченная Аня:
- Кролики бывают очень опасны, - она поворачивается к вампиру и абсолютно серьезно уточняет, - ты же не превратишься в кролика или мне надо готовить капканы? Баффи пошутила?
Ксандер фыркает, хихикает в восторге от открывшейся перспективы, пытается подавить смех под беспокойным взглядом бывшего демона мести – кролики играли в ее жизни какую-то неизвестную, но неприятную роль - не выдерживает и смеется во весь голос. Истребительница откровенно хохочет, готовя следующие реплики, но вампир почему-то молчит. Молчит в тряпочку и только следит за общим весельем холодными угрюмыми глазами – это совсем непохоже на язвительного Спайка и Баффи невольно замолкает.
, хм-хм, забавно.

[/винни-пух/]

Пожалуй, она перестаралась, пожалуй, последнее – это было чересчур, если даже непробиваемый блондин молчит и не желает вступать в дальнейшую перепалку. В какой-то миг она думает, что его молчание – плохой признак, совсем плохой, потому что, вообще-то говоря, его язвительные реплики – последний оплот его самолюбия, и если он молчит – значит, ей удалось серьезно поколебать его. Но быстро подавляет слабую попытку самокритики: ну и что? Она не обязана заботиться о хорошем самочувствии чудовищ и демонов, вне зависимости от того, чьими жертвами они являются на данный момент – тем более: таких отвратительных и безжалостных, как Вильям Кровавый. Чем ему хуже, тем лучше: сговорчивее будет. И целее: потому что его ВСЕГДА хочется треснуть.
Так что Истребительница отворачивается от вампира, нимало не беспокоясь ни о его чувствах, ни о его мнении.
- Так, мы сегодня хотели…
Я ненавижу тебя, Истребительница, я ненавижу тебя, Истребительница, я ненавижу тебя, Истребительница….
Но его мнение, и особенно упоминание об опытах, производимых нацистами, быстро всплывает в ее памяти, когда Виллоу не очень уверенно говорит:
- А знаешь, Баффи, Спайк немножечко прав: для чего военным превращать демонов в безвредных созданий? Что потом с ними делать?
Уничтожать – отработанный вариант, и не такая уж наивная Виллоу, чтобы не понимать очевидность этого ответа. Но данное решение касается только тех несчастных, кто находится в лаборатории в качестве опытного материала, а вот какова цель подобных исследований?
- И в чем он тут прав, по-твоему, - фыркает Истребительница, - факт есть факт: чип, внедренный в его голову, контролирует вампирские инстинкты Спайка и делает его безопасным.
Рыжая ведьма искоса взглядывает на девушку, жалобно улыбается: Баффи всегда страшно раздражается, когда вынуждена использовать помощь существ, скажем так – враждебных. Это отвратительно, это тягостно и это несовместимо с честью воина. Но, мир наш не слишком считается в человеческими представлениям о чести и достоинстве, может, рыцари, поэтому и вымерли?
- Да, это не подлежит сомнению, но Баффи: зачем? Как они будут после этого жить, что смогут делать? Где в условиях человеческого общества можно применить армию безопасных демонов? В качестве грузчиков? Уборщиков? Сомневаюсь.
- Ок! и что у тебя на уме?
Виллоу опять вздыхает, ее взгляд уже приблизился к максимально возможному содержанию печали:
- Баффи, я думаю, что чип настроен на подавление демонических инстинктов, потому что для вампиров и …остальных нелюдей они являются базовыми. Это как инстинкт самосохранения, как инстинкт соблюдения цельности – он базовый, его можно преодолеть только чрезвычайным усилием воли и даже самая глубокая степень зомбирования не способна полностью его подавить. Если чип подавляет основной инстинкт вампира, лишая его принципиальной возможности выжить, то, что он сделает, если будет нести другую программу? Баффи, нет ничего проще, чем заменить программу.
Истребительница на редкость внимательно слушает ведьму, хмурится, механически накручивая на палец прядку волос – старая девчачья привычка - но рассуждения Виллоу кажутся ей немаловажными. Плохо, отвратительно, ужасно все это, но неприятностям следует смотреть в лицо, если хочешь отразить их, нужно видеть их и принимать, как своих врагов, иначе – не сможешь победить. А она – победительница, это ее статус, ее призвание. Ей нужно форсировать отношения с Райли.
Девушка не замечает, как подрагивают ее губы в горькой гримаске: Господи, я понимаю, я - избранная для смерти, я все равно не проживу долго, но почему и на эти недолгие нисколько лет я никому не могу подарить свое сердце? Разве это справедливо? Разве это честно, что мне приходится все время кем-то жертвовать, что мне приходится отталкивать и отвергать своих друзей и родных, что мне приходится подавлять свои чувства, и малейшие мои привязанности могут обернуться смертельной опасностью для всех тех, кого я люблю? Я даже не успела толком понять, нравится мне этот «рыцарь на белом коне» или нет, и вот я уже должна использовать его: именно использовать, включить в свое бесконечное сражения, не спрашивая и не предупреждая, ответить на откровенное восхищение в его взгляде каверзными расспросами и подозрениями. Он не успел мне понравиться, а я уже должна подавить ту толику симпатии и радости, которую он я меня вызывает, и действовать как должно защитнице, а не девушке. Знаешь, Баффи, тебе не стоит считать себя лучше Паркера: используя меня, он, по крайней мере, не рисковал моей жизнью.
Баффи резко встряхивает головой под грустным, сочувственным взглядом ведьмы, привычно улыбается, но Виллоу улыбками не обманешь:
- Ты ведь подумала о Райли?
- Да, - после секундного колебания соглашается девушка и убирает искусственное оживление с лица, - да, я подумала о Райли. Это единственный…доступных нам человек, несомненно, связанный с военными.
- Но…он же тебе нравится? – неуверенно спрашивает ведьма, искренне боясь обоих вариантов ответа: право слово, трудно даже сообразить сразу, который из них будет означать худшие последствия. Баффи в задумчивости сводит бровки, тихо отвечает:
- Я не знаю. Мне кажется,…я еще не успела понять, нравится он мне или нет.
- Или ты хочешь чего-то нормального, - заканчивает подруга ее же когда-то произнесенными словами. Баффи кивает, соглашаясь, и Виллоу на секундочку отворачивается: она тоже так думает – вернее, долго так думала, после исчезновения Оза. Так легко представить, что все плохое, что случилось связанно с инностью, необычность их избранников, у нее – оборотень, у Баффи – вампир, что замени необычных существ обычными – нормальными - и все станет хорошо, все будет правильно. Но на самом деле – это фальшивка, это дешевый путь, на самом деле, все то, что случилось, встреча, любовь, счастье и горе, и расставание, связано и обусловлено вовсе не природой и статусом, а…чем-то другим, чем-то, что у всех существ общее – чувствами и их соотношением, их силой и искренностью, их верой или неверием друг в друга. Связано и обусловлено ними самими – существами, разумными, носителями мыслей и сердец и никак иначе. И Баффи тоже надо будет это понять, но для этого нужно время, а откуда оно возьмется у Истребительницы?
Правильным или неправильным было решение Ангела отказаться от человеческого статуса – невозможно судить, да не имеет никто на это право, но это было его решение, выражение свободной воли свободного существа, вне зависимости от статуса и происхождения, а значит – требует уважения и не оспаривается. Это его выбор, и каждый из живущих и неживых, имеет на него абсолютное право, но было ли правильным его решение лишить и Баффи этого выбора – сомнительно. Каким бы он ни был, с какой бы горечью, болью не был связан: никто не имеет право лишать человека его ВЫБОРА. Никто.
Поэтому, это было неправильно – и Баффи уехала из Лос-Анджелеса в твердой уверенности, что ей нужен человек, что ей нужны нормальные здоровые – во, выражение, аж тошнить начинает – человеческие отношения, что все остальные являются своего рода извращением, а человек может быть счастлив только с равным ему – с человеком. Ангел – не человек и он не понимает.
Равный ей? Истребительнице? Убийце? Носящей в себе часть Изначального Зла? Ой-ей: разве это мог быть человек? Принципиально? И как бы изменилась ее судьба, знай, она и помни о выборе Ангела, о его решении остаться нелюдью, проклятым, но обладающим силой, чтобы защитить людей от сил тьмы – решении остаться равным ей? Нет, граждане, как хотите, а самое большое преступление на этом белом свете, в конечном итоге – сокрытие информации. Сообщайте, говорите, делитесь – и услышаны будете.
А так, истина оказалась скрытой, и ей нужно время, а откуда оно у Убийцы, когда смерть ходит за ней по пятам, заглядывает в лицо, вместо того чтобы идти у левой руки, и она так привыкла к неизменному спутнику, что уже стала забывать, что это собственно значит: смерть живого существа. Так что переполненная сомнениями и надеждами спрашивает она у подозреваемого в нормальных и здоровых отношениях:
- Я знаю, что вы боретесь с монстрами, знаю, что вы спасаете людей, знаю, что вы проводите эксперименты над демонами и делает их безопасными. Поэтому я хочу знать: кто вы?
Вообще, после живописной драки в развалинах школы и полета в преисподнюю, вопрос звучит, хм-хм, забавно.