Держаться за воздух. Третья часть. Окончание

14.09.2014 в 21:11

камка, думаю, что свое, но дублированное с Ясона.
Спасибо за блондюшник. Я боялась, что не выйдет, не хотела писать, очень долго ходила вокруг этой сцены, но поняла, что обойтись нельзя.

URL

14.09.2014 в 21:12

/винни-пух/

У Черного никогда не было карты пустыни. И ни у одного из его помощников тоже. Наверняка, карта была у Алека где-нибудь на его терминале, но вряд ли она могла бы быть сколько-нибудь полезной. Люди, привыкшие измерять расстояние днями, а ориентироваться по расположению приметных скал, на расцвеченной по всем правилам схеме не смогли бы указать и Танагуру.
Карта в голове пустынника состоит из песка, ветра и камня, и только камень обладает относительным постоянством. Но и он не совершенно надежен. Песок может засыпать целые ущелья, ветер – снести с места камни, буря – перемешать и первое, и второе, и третье так, что военный транспорт вынужден постоянно запрашивать координаты у спутников. Что тут говорить о людях?
Но есть в пустыне то, что действительно не трогается с места: океан с водой, после которой одежда блестит от соли, горные гряды с одной и другой стороны, примыкающие к берегам, и тракт петлей, очерчивающий границы обитаемой Ойкумены. И если для жителей городов космос не исчерпывается планетой, то для пустынника пределы мира так невелики, что их нетрудно обойти за полгода.
То, что Черный назвал Дугой - просто понятное определение. Когда настает время зимнего ветра, границы Ойкумены сдвигаются. Горы, тракт и океан остаются на месте, но радиус действия климатических станций уменьшается, ветер безустанно перегоняет с места на место свои песчаные стада, а бури подымают к небу волны не меньше, чем те, что бьются о берег. Мир сокращается до побережья и нескольких поселений вблизи от военных баз, словно полная луна превращается в узкий месяц.
Ни Черный, ни Тихий, ни кто-либо еще не обладают нужными познаниями, и определить кривизну Дуги на сей раз не берутся. Много прошло времени с гибели последней станции, чтобы остались ее свидетели или был передан опыт. Но разделив мысленно пустыню на секторы, находящиеся под влиянием станций и воспользовавшись собственным опытом, они предположили, что после исчезновения станции Перевалки, Дуга прогнется внутрь пустыни, одним краем улегшись на берег, где обосновался Электрический лис, а вторым – на Белый Дот, попадающий под влияние климатического комплекса близ Северной базы. Мастерские оказывались за Дугой, почти в ее центре, и Тихий, рассмотрев полученную позицию, неожиданно для себя соглашается с древним высказыванием: у богов есть чувство юмора. Если бы речь шла о расположении войск в обычной наземной войне без применения авиации, такое размещение войск любым генералом почиталось бы выигрышным.
Но у них война, в которой им не нужна победа, а поэтому неизвестно, поможет ли им это добиться цели или наоборот.

URL

14.09.2014 в 21:12

/винни-пух/

Тихий разыскивает Карен-Ольгу самостоятельно. Сам себе он это объясняет по-разному, но полагает, что это должно выглядеть как знак уважения.
Все это время наемница никогда не остается одна: ни тогда, когда пытается добиться должности личного телохранителя, ни тогда, когда оказывается в его группе, ни тогда, когда Черный вновь отвергает ее предложение. Поначалу за ней присматривал Марина и Блокхаус, затем его люди, кто во что горазд. Пару раз подобное «наблюдение» заканчивалось дракой, поскольку наемница решительно отвергала притязания сексуального толка, а Тихому и один раз Черному пришлось вмешаться. Черный решил проблему, не заморачиваясь.
- Тебе Келли нравится?
Удивились оба: и Тихий, и сам неудавшийся искуситель. Последний, тому, что Пророк Песчаной Девы об этом знает, первый тому, что в каше соединенных армий дарт успевает замечать эти едва уловимые связи.
Провинившийся – Куман, идет с ними с Танагуры, дрался и с Ромиком и на Острове, неуверенно пожимает плечом. Келли – тот еще кандидат в возлюбленные. Тихий думает, что такого рода признание вызовет у его предприимчивого друга острое любопытство со всеми вытекающими последствиями – провокациями, насмешками, ехидными предложениями и приставаниями и обнародованием малейших телодвижений претендента и его собственного, Келли, ответа. Завести при таком отношении роман нереально. Трахнуть, воспользовавшись превосходством в силе, смерти подобно. Келли ни молчать не будет, ни воздерживаться от мести.
В общем, трудный он предмет страсти.
- Нравится, – констатирует Черный, - тогда почему ты пристаешь к Карен-Ольге?
Куман исподлобья смотрит на дарта и молчит. Тихий без жалости толкает его в бок:
- Отвечай дарту.
Во взгляде на него мелькает обида и гнев, Куман поворачивается к Черному, собираясь ответить под влиянием этой обиды и гнева, но получается плохо.
- Да какого рагона?! Она же… и она вообще не наша… она – ублюдок. А я…
- А ты – наш. Дрался бок о бок со мной, все выдержал и все такое, - заканчивает Черный и почему-то эта правда, а ведь это самая настоящая и чертовски ценная правда, сейчас звучит так, как будто стала частью обвинения.
-Вот только на новую планету полетят все. И ты, и кочевники Рагона, и с Соленого Побережья, и с Цереса, и даже ублюдки от Сталлера. Все, кто выживет, потому что все нужны. И как ты, твою мать, собираешься с ними со всеми жить в одном жилище, если ты сейчас таким дерьмом страдаешь?
Куман отводит глаза, глядя куда-то на горизонт. Тихий знает: о том, как это будет в будущем, не думает сейчас никто. Слова Черного об этом стоят отдельно от того, что происходит сейчас, и совершенно отдельно от понятий «ублюдок Сталлера» и люди с Перевалки. Слово дарта – закон, но пока что это слово никак не проросло в головах.
Тихий думает, что где-то глубоко в душе, Черный рад представившейся возможности втолкнуть кому-то конкретно в голову нужную позицию.
- Она здесь, так же как и остальные. И пока она здесь – она наша. Так что если она тебе вдруг нравится больше, то и веди себя как мужик. Нормальный, я имею в виду.
На лице Кумана появляется облегчение, тоска и что-то вроде просьбы о помощи. Тихий хмыкает про себя: Карен-Ольга в качестве доступной шлюхи примерно также нереальна, как и Келли в роли возлюбленного.
- А если не можешь, то вон, сходи к Альфе. Или еще к кому. С ним попроще.
Альфа или еще кто – то, что заменяет в армии Черного маркитанток. Образовались они из рагоновских людей, вернее говоря, прибыли вместе с ними. Тихий отнесся к ним как к неизбежному злу: караван, превратившийся в армию, практически лишился обычных методов снятия сексуального напряжения, и это обещало превратиться в проблему. Черный, понаблюдав увеличившуюся миграцию в стан кочевников, пошел к Рагону. Подробности обращения дарта Тихий не знает, но зычный голос Рагона оповестил все Мастерские, что его люди не резиновые, так что «нехай твои, как и все, соблюдают очередь и договариваются как все». Последнее подразумевало под собой некоторый обмен материальными ценностями и соблюдение определенных правил поведения. Не менее громко Черный согласился, так что состоявшаяся на следующий день драка рассматривалась дартом и его помощниками как грубейшее нарушение дисциплины, что каралось штрафом в пользу пострадавших.
Таким макаром их войско обрело собственный, несколько условный бордель, поскольку Альфа, как и все остальные кое-кто, к мальчикам нежного возраста аж никак не относился, и мог не хило дать сдачи.
Куман хмурится с тем же выражением тоски и сипло выдавливает: «Да».
- И извинишься перед Карен-Ольгой.
- Чего?
- Извинишься. Словами или как сам придумаешь.
Последнее, похоже, ввергло незадачливого соблазнителя в глубокие размышления. Результатом оказался шнурок с гагатом, который Карен-Ольга принесла Черному с вопросом, имеет ли она право брать подарки от своих наблюдателей и что это должно означать.
Черный фыркнул:
- Полагаю, вы знаете это лучше меня. В данном случае это извинение: если подарок принят, значит, и извинение принято, если не принят, значит отвергнуто. Я посчитаю большой любезностью с вашей стороны принять извинение, так как отношение к вам и так неоднозначно.
Тихий, бывший свидетелем сцены, хмыкает про себя: выражение в глазах Карен-Ольги ему очень знакомо. Наемница явно удерживается от ядовитого выказывания и отвечает с примерной военной вежливостью:
- Так точно, командир.
Черный смотрит ей вслед и сообщает в никуда.
- Нам нужен кюре.
- Кто? – удивляется Тихий.
- Ну… падре или как там его? Ну, который типа работает на религию и занимается вопросами личного свойства.
- Священник при военной части, - уточняет Тихий.
- Ага, - кивает Черный и смотрит. Выражение выжидания Тихому не нравится.
- Келли больше подходит на эту роль. К тому же у него соответствующее образование.
Черный морщит нос и скептически хмыкает.
- Ты себе представляешь Келли, который выслушивает рассказы о наболевшем и не превращает их в спектакль для всех желающих? – и, не дожидаясь согласного кивка Тихого, дополняет, - вот и я не представляю.
Однако больше с такого рода предложениями Черный к нему не подходил, и Тихому пока остается только гадать, что измыслил его хитроумный друг для решения столь специфической проблемы. Сам Пророк Песчаной Девы не может выполнить роль собственного жреца по очевидным причинам, да и не один из командиров не соответствует требованиям статуса. В конце концов, Тихий перестал думать на эту тему, пока воспоминание не всплыло сегодня.

URL

14.09.2014 в 21:13

/винни-пух/

- Добрый день, сэр, - вежливо приветствует вышестоящее лицо Карен-Ольга. Она сильно хромает, шрам на ее лице выглядит плохо: несмотря на все ее усилия, песок попал в мягкие ткани, и рана зарубцовывалась тяжело - но двигается она довольно ловко, и Тихий подозревает, что это далеко не предел ее возможностей.
- Живи, - отвечает он как пустынник, ловит себя на том, что таким образом пытается отделить свое инопланетное прошлое от инопланетного прошлого наемницы, удивляется и хмыкает.
- Я хотел бы узнать кое-что о вашем пребывании в лагере Малькольма.
- Что именно, сэр? – спрашивает Карен-Ольга спокойно, вроде бы демонстрируя готовность к сотрудничеству, но Тихий испытывает сомнения. С другой стороны, Черный велел ее использовать, и в этом Тихий с ним согласен.
- Какую роль вы выполняли в лагере? Я сомневаюсь в том, что вы занимались непосредственно тренировкой и обучением, потому что те проблемы, которые возникают в нашей группе, наверняка возникали в лагере Сталлера. Так что вы там делали?
Вопрос, который должен был прояснить ситуацию адаптации, внезапно приобрел другое значение: а ведь, действительно, что делала женщина в мужском лагере, большинство из обитателей которого даже не трахались с нормальной бабой? И видели особей женского пола самое позднее лет в 13?
Самое простое – технический специалист, который занимался… чем? Настройкой чего?
- Второй помощник капитана Малькольма, - докладывает наемница, не то чтобы вытянувшись во фрунт, но заняв более четкое вертикальное положение. Тихий задумчиво смотрит на эту демонстрацию военного образования, и пытается сообразить, как это можно использовать.
- Перечислите, пожалуйста, свои должностные обязанности, - вежливо предлагает Тихий.
- Анализ и каталогизация полученных данных, проверка и уточнение, ведение ведомственной документации, учет, ведение бухгалтерских расчетов, юридическая поддержка…
Тихий останавливает поток слов жестом, и Карен-Ольга тут же замолкает, продолжая излучать готовность и ответственность. Очевидность лжи задевает его неожиданно сильно. При этом Тихий понимает, что все вышеперечисленное могло и входить в обязанности второго помощника: кто-то же должен следить за финансовой стороной дела. Но то, что обязанности наемницы исчерпывались заполнением ведомственных таблиц, вызывает большое сомнение.
Непонятно почему Карен-Ольга так нелепо лжет: все предыдущее время она настойчиво добивалась права охранять дарта, что при такой специализации дело невозможное, так что это означает?
- Помимо работы с документами, какие обязанности вы выполняли? Каким образом контактировали с остальными членами группы?
- Я занималась хозяйственными делами всего лагеря, - туманно поясняет женщина, не желая воспользоваться невнятным намеком Тихого и продолжая упорствовать, - поэтому редко контактировала с людьми, вне группы капитана Малькольма.
- Почему?
Что-то меняется в выражении ретивого, но туповатого служаки, но слишком мимолетно. Не понять сразу.
- Не было причин.
- Если вы занимались бухгалтерской стороной дела, то наверняка инвентаризация и учет оборудования входили в круг ваших обязанностей. Для их выполнения вы должны были вступать в контакты.
- С определенным кругом лиц, - категорически не хочет соглашаться наемница. Тихий делает вид, что ее ответ его удовлетворяет, и спрашивает другое:
- Вы жили в лагере?
- Да. В локации нашей группы.
- Но вы ладили с окружающими?
Идея, как падающий метеорит, сверкает в его голове, и Тихий констатирует ее даже с некоторым удивлением. Таким способом использовать наемницу вряд ли кому-то удавалось. И не удастся, но попытка избавиться от возложенной повинности заставит ее сказать что-то более вразумительное.
- Нареканий не было, - сухо отвечает Карен-Ольга. Возможно намекая на то, что в лагере Сталлера никто не преследовал ее с сексуальными целями.
- Отлично, - Тихий кивает как бы сам себе с удовлетворенным видом, - вы неохристанка?
Вопрос удивляет и настораживает женщину, хотя осведомленность Тихого о наличие разноплановых религий неожиданностью быть не должна: инопланетное его происхождение общеизвестно.
- Католичка. Материнский Дом, - с достоинством сообщает она, и Тихий мысленно испускает радостный возглас: это - вариант, удачный во всех отношениях. Материнский Дом при всей приверженности к догматам допускает к святым таинствам женщин, как носительниц благословенной жизни. А значит, и придумывать ничего не надо.
И Тихий начинает вещать с той же долей убежденности, с какой сообщал своему неудавшемуся вербовщику о роли Пророка Песчаной Девы в деле преобразования пустыни.
- Значит, нам вас сам бог послал. Я возлагаю на вас обязанности Матери-Призрительницы, ибо лишенные святого участия Матери, эти люди теряют свой человеческий облик и скатываются к животному. Я, как командир, не могу допустить подобного оскудения умов и сердец, ибо не только о хлебе насущном должна болеть голова у пастыря, но и о духовной пищи. Вам же, как представительнице столь чтимой Материнской Церкви, сделать это будет легко и приятно.
Судя по предательски округлившимся глазам Карен-Ольги стезя Матери-Призрительницы не вызывает у нее вдохновения.
- Я всего лишь жалкий член общины, - смиренно наклоняет женщина голову, - и не могу принять на себя столь тяжкие обязанности.
- Понимаю, - Тихий сочувственно склоняет голову, но от жеста сложенных и прижатых к груди рук все же удерживается – он же не Келли,- но Святая Мать сама выбирает своих посланцев и часто бывает, что она возлагает тяжкое бремя ответственности за души на хрупкие плечи.
«Дочь моя» повисает в воздухе, едва искры не испуская. Карен-Ольга пытается протестовать.
- Я не справлюсь со столь великой ответственностью, я лишь слабая женщина.
Тихий удерживается от смешка уже с некоторым трудом: определение «слабая женщина» мало подходит наемнице, и твердо повторяет.
- Наша Великая Мать сама выбирает своих посланцев. И раз она привела вас сюда, то поведет и дальше.
По-видимому, его инопланетное происхождение не служит достаточным основанием для роли пламенного пастыря человеческих душ. Карен-Ольга теряется и не может найти ни достойного, ни недостойного выхода из положения.
Тихий прекрасно представляет себе, как Келли на его месте произнес бы куда более длинную и прочувствованную проповедь, причем со слезами на глазах и в голосе, а в конце еще и божественное наложение рук устроил бы. И праздник посвящения организовал бы. Отвертеться Карен-Ольга после этого было бы куда как сложнее.
Тихого же устраивает и сложившаяся ситуация.
- Вы должны приступить к своим обязанностям немедленно. На следующем перегоне я хотел бы услышать ваши предложения.
Идею о том, что Карен-Ольга занималась куда более сложными с технической точки зрения вещами, Тихий не оставляет.

URL

14.09.2014 в 21:14

/винни-пух/

Барбра провожает своих уменьшившихся в числе «спутников» злобным взглядом, но от комментариев воздерживается. Хрен его знает, как выкручиваться из такой дерьмовой ситуации.
На перевале, он просто развернулся и двинулся вниз, не сомневаясь, что за ним последуют все его люди. Собственно, он не сомневался, что и остальные последуют, кроме разве что спятившего торговца. Увы, события показали, что спятившим следовало обозвать себя.
Торговец-проводник вытащил из глубин плаща короткоствольный, невиданный в пустыне огнестрел и пристрелил Тунго и Стаса. Барбра и Один Кредит выхватили чанкеры, да так и застыли: несмотря на непривычный вид огнестрела, что это такое было понятно.
- Сука ебанная! Крысятина тухлая! – Барбра не стесняясь, поливает проводника всеми известными ему эпитетами, готовясь продать жизнь хоть чуть дороже, чем умереть запросто так.
- Не дергайся. Пристрелить я тебя успею быстрее, - цедит проводник, удерживая огнестрел обеими руками. То ли тяжелый он, то ли проводник к нему непривыкший. Последнее кажется Барбре более правдоподобным, но особого облегчения не приносит.
У других такого особого огнестрела нет – чанкеры, гвоздемет, гранаты, если есть, они не показывают. Да это и понятно: грохни здесь даже простую лягушку - от тропы и всех выше и ниже ничего не останется.
- Валяй, но я штырь спустить успею. На десяти шагах не промахнусь, - обещает Барбра.
- Не будь идиотом, - цедит проводник,- ты шел за оружием – ты его получишь. Назад дороги уже нет.
Один Кредит сплевывает и жестко усмехается.
- А ты, блядь, проверь, - чанкер в его руке качается в сторону стоящего ближе других сопровождающего, и тот тут же разряжает гвоздемет. Один Кредит, не впервые подлавливающий противника на этот финт, хладнокровно делает шаг в сторону и стреляет во второго. Штырь пробивает грудную клетку насквозь и на тропу падает следующий труп.
- Ах ты, сука! – орет первый, но без толку, потому что ему нужно или перезарядиться или достать что-нибудь еще, чего не нужно делать тем двоим, что стоят выше.
- Стоять, блядь! Стоять! – орет проводник. Оба его спутника спускают курки: Барбра мягко падает на бок и стреляет, тоже самое делает Один Кредит. Куда попадает в него штырь, Барбре не видно, но Один Кредит дергается и замирает без движения. Барбра ранен в ногу, не сильно, но что гораздо обиднее – в мудака он не попал. Тот, что стрелял в него, делает шаг вперед для удобства и получает предназначенный проводнику штырь: снизу, через брюшину вверх. Отменный выстрел, куда ни попадаешь – везде смертельно. Подонок падает на колени, харкает, пытаясь избавиться от выплеснувшейся в рот крови, на куртке его под сжатыми ладонями проступает пятно крови. «Хорошо попал, наверняка печень", - хвалит сам себя Барбра, - «но как же, сука, обидно, что не в того».
- Не стрелять! – продолжает брызгать слюной проводник.
- Какого рагона? Они Жука замочили! – вопит оставшийся в живых. Проводник снова орет:
- Стоять! – и наклоняется к раненому, вернее говоря, умирающему: тот хрипит, плюется кровью, пытаясь что-то сказать или достать.
- Болван, - с досадой говорит проводник и, подняв свой диковинный огнестрел, стреляет тому в голову. Раненый замирает, и оставшийся в живых его спутник встает соляным столбом.
- Ты че делаешь?
- Заткнись, - приказывает проводник, – он не жилец, и идти не мог.
Затем снова тыкает огнестрелом в сторону Барбра.
- А ты встал и идешь со мной.
Расстояние до него великоватое: вибронож у Барбра в обшлаге рукава, но за десять ярдов он его не кинет. А чанкер зарядить надо или подпустить подонка поближе.
Барбра остро жалеет, что не взял с собой хоть пару «лягушек», потом думает, что проводник этот хитрожопый о том не знает и говорит.
- Счас. Ногу прострелил.
- Перевяжи, - указывает тот, не двигаясь, однако с места.
- Счас, с каких делов? Ты моих людей порешил, а с тобой потащусь за Южные Горы? Пошел ты.
- Да пришить его и всех делов, - предлагает сопровождающий, впрочем, быстро заткнувшийся после предупредительного взгляда «босса».
- А с того потащишься, что тебя внизу люди ждут. И если пойдешь – будет тебя и оружие, и караван. А если не пойдешь – сдохнешь как дурак.
Барбра щерится.
- С каких делов мне тебе верить, падла?
- С таких, что у тебя выбора нет, - отрезает проводник, а потом приказывает, - и все с себя сними.
- Че, прям счас? – растягивает рот в глумливой улыбке Барбра, - можа до пещерки какой дотерпишь?
Проводник морщится и поводит огнестрелом.
- Оружие с себя сними. Ножи, гвоздеметы, чанкер, танетки - давай не стесняйся.
Барбра опять посылает его в дальний поход и нарочито медленно вытаскивает заначки. Будь это обычная крыса или кочевник, он бы использовал именно этот момент, чтобы замочить подонка. Да, напоследок, второго просто не успел бы, но одну суку замочил бы. И за себя и за своих людей. Но он здесь не просто так, а это харя поганая ведет его к гребанному оружию. А потому может и имеет смысл кое-что придержать, да потерпеть. Помереть он всегда успеет.
- Сбрось с тропы, - приказывает проводник, когда кучка предметов перед Барброй удовлетворяет его понятиям о безопасности. Барбра ругается, но приказание выполняет. Обыскать его впрочем, не спешат.
- Перевязывай, - огнестрел по-прежнему смотрит ему в голову, и Барбре становится интересно, как подонок собирается его дальше вести: тропа узкая, в три шага. Чтобы разминуться, надо протискиваться рядом друг с другом, а не похоже, чтоб проводник таким дураком был.
Штырь рассек мягкие ткани, но грубая кожа штанов не дает ей разъехаться в стороны. Барбра, матерясь, выковыривает из запасов пластырь и медицинский клей, щедро поливает рану, стягивая ее с краев, и заклеивает вместе со штаниной. На месте большего не сделаешь, если идти надо, да и эту процедуру делать вдвоем полагается.
- Хорошо, - кивает проводник. Он явно успокоился и огнестрел лежит у него в руках уверенно и жестко, - теперь ляг на тропу, раздвинь ноги и положи руки за голову.
- Че?
- Выполняй.
Барбра мысленно желает суке сдохнуть много раз подряд и крайне мучительными способами. Да, из такого положения хрен кого достанешь, даже если тебе по спине пройдутся. Что сука-сопровождающий и делает.
- Вставай. Дернешься, Май тебя замочит. Не будешь дергаться – получишь, что хотел и даже больше.
Барбра озвучивает вслух все проговоренные только что мысленные пожелания, и проводник удовлетворенно кивает головой. Подонок сзади стоит не меньше, чем за пять шагов, так что хрен кинешься, Барбра еще раз поливает обоих отборной руганью и осторожно делает шаг раненой ногой. Нормально, повязка и впрямь хитрая с эффектом от боли.
Сильно сократившаяся экспедиция за оружием давно исчезла за поворотом, когда Один Кредит, кашляет, едва не выкручиваясь пополам, сжимается я в комок и вновь замирает. А потом приходит еще не менее получаса, когда он снова кашляет, долго и надсадно, и начинает дышать – также тяжко и с сиплыми страшными хрипами. По тропе вниз он двинется не раньше ночи.
Ни Барбра, ни человек Сталлера об этом не узнают.

URL

14.09.2014 в 21:15

/винни-пух/

У Хорька тихо. Прямо-таки оглушительно тихо после трех часов беготни, гвалта, ругани, размещения раненых и целых переселенцев, которых требовалось так хитро расположить, чтобы не сильно смотрели на полигон из чего, ясное дело, ни хрена не вышло – все равно все выперлись и глазели. Сиггел сначала пытался как-то воздействовать, потом плюнул и решил, что чем быстрее желающие слинять вместе с оружием, попытаются это сделать, тем быстрее он решит этот нехороший вопрос.
От нового лазарета снова тянет хлоркой, горящей и гниющей плотью, там снова кричат, стонут и бредят. Черный отослал с ними почти всех, кто более или менее, с точки зрения Шарика, разбирался в оказании медицинской помощи. По тем же причинам здесь толкутся и оставленные еще с боя на Острове Кораблей, калеки - слишком тяжелые осколочные, которые попросту не успели оклематься до нового похода , и те, у кого были повреждены кости. Сиггел задумчиво провожает взглядом одного из них, но за секунду до того, как парень поворачивается, отводит взгляд. Кость срослась, в конце концов, куда она денется, но не так как надо. Укороченная и кривая нога сделала из бывшего отчаянного кочевника оседлого жителя.
С другой стороны, вон, Жетон, давнишний его знакомый, до Реки все равно ходит, да и по Соленому побережью таскается. А на байк себе какую-то штуковину поставил, чтобы можно было без одной ноги обойтись.
Хорек творит: с возвышенным выражением лица, как будто в Мастерских ничего не происходит вовсе, ловко набирает на сенсорной клавиатуре текст. Ну, или расчеты, хрен его поймешь. Поднимает голову, окидывая Сиггела благостным и снисходительным взглядом, и снова сосредотачивается на планшете. Отвлекать его от дела отчего-то сразу становится страшно стыдным и неудобным.
Сиггел прокашливается, вроде как для обозначения своего присутствия: ну может Хорек не понял, что кто-то живой стоит и решил, что это творческий глюк. Покашливание превращается в гулкий тяжелый кашель. Хорек снова оделяет его одухотворенным взглядом и интересуется:
- Всех разместили?
Вопрос повергает Сиггела в недоумение. Но потом он думает, что за три часа, а то и больше, Хорьку уже все давно доложили в подробностях и со всеми версиями, так что вестью об уничтожении климатической станции и решении Черного, того уже не удивить.
- Почти. Людей много, разложились до самого полигона, так что Шива отправил полигонщиков на запад, на второй. Но мы когда патрулирование организуем, то людей всяко будет меньше.
Да и смыться кто-то может захочет. Сейчас Сиггел уже не воспринимает этот вариант как худший: что Астор, что Игни кажутся ему себе на уме, да и люди там случайные, кто откуда. По дороге уже раз пять дрались. Мелкие стычки, однако ж и они им не нужны, тут и свои-то дерутся между собой.
Как теперь их вместе удержать и врозь, потому что мол, перевальщики еще не решили, куда они и что – вопрос, от которого Сиггелу хочется повеситься. Об обвинении Черный рассказал всем еще тем же утром. Пояснил, что к чему и почему им надо изо всех сил все это дерьмо терпеть и на людей не обижаться. И почему теперь всем надо красные повязки таскать. Чудовищность обвинения сделала одно полезное дело: разбираться между собой и рагоновские люди, и цересские перестали сходу – перед таким дерьмом надо держаться друг друга хоть как. А вот другое дело сделало очень трудным: любые подозрительные взгляды, а уж тем более какие-то там слова, воспринимались как вызов, так что перевальщиков загнали в конец каравана – хотите сбежать, уходите прямо сейчас, и дружеских бесед не заводили.
Да те и сами ни к нему не подходили. Одно дело – орать на одного Черного без оружия, а другое, когда вооруженных и озлобленных людей много и все готовы глотку порвать, если кто что ляпнет.
Шарика еще в дороге такое положение вещей не устроило, потому что без помощников такого количества раненых не обслужить. Так что на третьем привале он разорался на весь лагерь, обозвав всех своих и чужих полными уебками, потому что когда люди дерут глотки друг другу и мрут, то это выгодно только самому главному ублюдку Сталлеру, так что если они продолжат в том же духе, то Сталлеру и армия никакая не понадобится, потому что они сами себя убьют. Так что если такое положение всех, блядь, устраивает, то он, Шарик, не будет тратить время и силы, пусть все раненые сами дохнут, раз им веры нет и остальные зубы на них скалят, хотя они, между прочим, по своей воле и после такого страшного обмана за Черным пошли, потому что ему поверили. А теперь получается, что Черный их обманул, потому что он одно говорит, а его люди ни хрена его не поддерживают.
Такое обвинение оказалось не менее тяжким, так что собравшиеся орали не менее долго и злобно и порывались перейти к физическим методам воздействия. Сиггел несколько раз выстрелил из винтовки, добиваясь тишины, и веско сказал:
- Шарик прав. Что тут какой мудак не говорил, но если мы не делаем того, что дарт обещал, значит мы его предали. А это значит, что он сам - обманщик. И если кто так считает на самом деле, то пусть выметается сразу. Может даже свою винтовку с собой захватить, бандюков и так полным полно по пустыне.
Слова Сиггела легли в тишину как камень в озеро. Куман, старый знакомый Сиггела, прошедший рядом с ним плечом к плечу весь путь сюда от Танагуры, так же тяжело говорит.
- Обидные твои слова Сиггел. Знаю тебя сто лет, от того и вдвойне обидные. Что ж мы, не люди что ли, не понимаем? Мы уже сколько идем за Черным, и тоже сами пошли, сами выбрали. Не врет он ни в чем. А кто так думает… ну… дурак значит. И не знает и хрена.
Сиггел согласно кивает, поворачивается в сторону лагеря перевальщиков, которые так и стоят отдельной настороженной группой, и приказывает.
- А раз так, то хватит хуйней страдать. Шарик, возьми всех, кто тебе нужен и чтоб все нормально дежурили. А услышу от кого еще, что я или Черный обманщики – ей-ей заставлю с голой спиной под солнцем идти.
- Противожоговой мази не хватит, - ворчит Шарик.
- Ничего. Мы самогонкой, - фраза из старого анекдота смешком прокатывается между людьми и Сиггел делает знак разойтись.
Когда «под утро», то есть на ночь глядя, к нему подходит Игни, Сиггел только вздыхает и откладывает разогретую консерву.
- Живи, - кидает Игни, присаживаясь рядом, и тут же сообщает, - мои люди все на месте и мы идем, как оговорено.
- Живи, - отвечает Сиггел, отмечая, что перемещение Игни к его лежке и их беседа, сопровождается неопределенным шевелением, явно имеющим своей целью, подобраться поближе, и видимо подстраховать, если что.
Сиггел поминает «подстраховщиков» всеми любимыми эпитетами, и вытаскивает вторую консерву.
- Будешь? – будничное предложение в данном случае имеет большое значение: оба вожака это прекрасно понимают. Игни медленно кивает, почти торжественно принимает консервы из рук Сиггела и устроив на горелке, подогревает. Потом вкушает – медленно и неторопливо.
Совместная трапеза еще со времен дарвиновской орды, означало перемирие и единение. Правда, в более поздние времена сопровождаться беседой, но с этим пока напряженка.
Впрочем, Сиггел, в конце концов, спрашивает:
- А Астор чего не пришел?
Игни сначала утирает рот, откладывает жестянку на песок, потом отвечает.
- Да он там чего-то с Шариком мудрует на счет навеса.
Ясно, ждет, чем закончится визит более молодого и более уязвимого «вожака» - раненых у Игни намного больше. Да у него вообще не группа, а одни раненые.
Астор заявляется перед ппривлом. Совметной трапезы не устраивает, а сухо говорит.
- Я обещал, что дойду до Мастерских. Обещал, что расскажу что знаю о Перевалке. Большего я тебе сказать ничего не могу.
Потом он морщится, словно проглотил что-то кислое, машет рукой и добавляет.
- Своим, я кому говорливый, глотку заткнул. А за своих ты отвечаешь.
Сиггел кивает: он не слишком доволен беседой, но хоть какое-то понимание. А теперь вот они дошли до места, и понимание снова надо развивать.

URL

14.09.2014 в 21:16

/винни-пух/

- И когда пойдем?
Сиггел кряхтит, садится и не спешит отвечать. Понятно, что Хорек уже знает – Черный велел срочно его тащить на эту ихнюю загадочную шахту. Но, во-первых, как его туда везти – один ведь не дотащится. Снаряжать целую группу? Так Черный запретил. Везти в связке несколько байков? Это можно, но кому? Опять-таки, провожатый нужен верный, причем такой, который знает куда ехать-то. На шахту-то Белка ездил, а Хорек только по его плану знает, где что.
Но, правда, Черный велел Хорька не к шахте, а к Гиблому Мосту везти, а это все знают где.
- А тебе с собой много брать надо?
Не то чтобы совсем неважный вопрос, но сейчас заботит Сиггела другое. Только он не знает, как это другое решить.
- Нет, - безмятежно отвечает Хорек, - я, планшет, модули и папка с инструкцией.
- Чего? – последние два определения Сиггел не понимает. То есть, вряд ли чтобы Хорек тащил с собой модуль с байка или катера, как в пустыне называют весь двигательный отсек машины, или навигаторский, а уж что такое папка с инструкцией, так это вообще знают только специалисты по истории Амий.
- Модули небольшие, – правильно понимает недоумение Хорек, - все вместе влезет в один ранец. А папка – навроде моего планшета только с листами.
- Ага.
Сиггел снова глубоко задумывается. По уму, так с Хорьком ему надо ехать. Правда Черный велел ему защищать Мастерские и присматривать за перевальщиками. И получается, что последнее дело и есть самое гадское и сложное, так что свалить его на помощника или на кого-то с Мастерских не выйдет. Шива – чувак крутой, но кузня и полигон для него на первом месте, разбираться с людьми он не будет. И на Мастерских сейчас аж два шпика сидят: тот, что химик и цветной огонь сделал, и тот, которого Черный ему отдал. А с собой он его не попрет ни за что на свете.
Куда Черный поехал не знает никто из шпиков. Даже Никлас с ним уехал и думает, что они только к Лису едут. И пусть так оно и будет.
- Слышь, Хорек, - задумчиво говорит Сиггел, ощущая как тот неспешный поток мысли, что терзает его с первого момента прихода на Мастерские, добрался до чего-то верного, - а нет чего такого на полигоне, чтоб туда загнать и Шиву и химика хоть на полдня?
- Мм… - Хорек поднимает глаза к потолку, что-то там выискивая и говорит:
- Можно найти, - потом, блеснув глазами, уточняет,- ты хочешь, чтобы шпики не смогли нас догнать.
- Ага.
- А твой?
- А мой от меня сам сбежит, - сердито произносит Сиггел. Подкузьмил ему дарт со шпиком: и не нравится он ему, и опасается Сиггел всерьез, что шпик согласится и под него лечь, лишь бы узнать че ему надо, хотя и противно это мужику. Трахнуть-то его Сиггел и мог бы, да толку-то с того чуть. Не век же ему интерес разыгрывать?
- А, - понятливо кивает Хорек, - найду. И Шиве намекну, чтоб подольше проторчали.
- Лады, - хлопает Сиггел себя по колену и встает, - еще вот что. Кого тебе надо в провожатые, подумай. Потому как я тебя отвезти не могу.
Хорек улыбается одними лишь уголками губ и снова кивает. Жаль, что не дошел сюда Хиро, с ним куда больше толку было бы, да и похвастаться было бы кому. А в провожатые любого своего с полигона снять можно.
Собственно, выдумывать ничего и не пришлось. Покумекав в отдельности друг от друга еще часа с два, и Сиггел, и Хорек решили, что Мастерские следует по периметру сторожевыми вышками оборудовать, так чтоб там могла малая группа спрятаться вместе с бомбометом. Такыров подходящих немного, так что на строительство искусственных выгнали всех ходячих, кроме кузнечной смены. Обоих шпиков, в качестве обученных военному делу людей, Сиггел в первую очередь отправил.

URL

14.09.2014 в 21:16

/винни-пух/

До Побережья остается не больше тридцати миль, когда Черного накрывает. Сначала он старательно не обращает внимания на мелкую выматывающую дрожь, списывая ее на общую усталость. Но чем дальше они едут, тем сложнее ему управляться с байком, тем чаще путаются цифры перед глазами, а внутри все сильнее холод – мерзкий, тягучий, вымораживающий кровь. Откуда ему взяться под летним солнцем посреди пустыни? А вот поди ж ты, сидит внутри, растет, замораживает внутренности, так что живот втягивается к позвоночнику, а мозги перестают работать.
Черный матерится про себя, поминая всех неживых и немертвых – от Юпитер до Песчаной Девы. Приступ накатывает как волна – сильно, страшно, в один присест. Никаких предварительных сигналов, никакого времени для подготовки. И на солнце сидеть уже без толку – пропущено время.
Черный останавливается, когда экранчик навигатора расплывается неопределенным оранжево-зеленым пятном, и кажется, что респиратор прирос к лицу. И это желание – стянуть резиновую дрянь, глотнуть горячего согретого воздуха становится нестерпимым. Смертельное желание – от удушья под трясучкой мрут не реже, чем от обезвоживания и слабости.
Никлас тут же разворачивает байк и подъезжает к нему. По виду Черный его от Марина уже не отличит, но догадывается, что телохранитель отреагирует быстрее.
- Трясучка, - сообщает Черный на неслышный ему вопрос. Отодвинутый край респиратора позволяет горячему обжигающему воздуху коснуться лица, влезть внутрь, на миг прогоняя холод. Черный невольно поддается иллюзии, втягивает еще раз жаркий, напитанный лучами Гланн воздух, и с трудом заставляет себя опустить маску.
Ему показалось, что воздух практически пригоден для дыхания – все-таки близость Побережья и работа тамошней установки уже заметно сказывается. Но он думает, что ему могло просто показаться: другие же респираторы не снимают, значит у него, скорее всего, глюки.
Он чуть не падает, слезая с байка. Никлас подхватывает его, помогает сесть. Черный сообщает в пространство, что ничего почти не видит и совсем ничего не слышит, и ему надо хорошо поспать и выпить дерьмовые таблетки от трясучки.
Он думает, что это все-таки Никлас втискивает ему флягу в руку и что-то сует во вторую. Ничего из этого не выходит, потому что трясет его, оказывается, уже так сильно, что он роняет и таблетку, и питье, и только матерится. Вполне возможно, что мысленно. Такого резкого прихода у него не было уже давно.
Черный морщится, сжимается всем разболтанным, неслушающимся телом - до рези в глазах, до боли сведенных мышц, резко вдыхает и орет изо всех сил. Респиратор с него тут же снимают, а потом он отбивается от чужих рук и натягивает его самостоятельно. Перерыв будет очень небольшой.
Проморгавшись, Черный, первым делом выуживает приготовленные четыре капсулы из пояса, и крепко зажав в кулаке, медленно доносит до рта. Стукнувшись кулаком о челюсть, второй рукой также медленно, следя за сокращением каждой мышцы, оттягивает край респиратора и кладет в рот.
Капсулы, чуть размякнув, дают такую жуткую горечь, что глаза на лоб выпазят. Но зато сознание и возможность говорить сразу возвращаются. И он сразу все видит.
Пока Никлас сидит над ним птицей-наседкой, Марина, сообразив в чем дело, уже перевернул свой байк и подкапывает под него яму. Черный кивает сам себе, и говорит, стараясь тщательно артикулировать каждое слово.
- Трясучка. Очень резко. Будет сутки полоскать. Потом дальше поедем.
Никлас медленно наклоняет голову на бок и протягивает еще какие-то таблетки. То ли те же, что он бездарно вывернул в песок, то ли другие.
- Выпей.
Черный отрицательно мотает головой.
- Уже.
- Это спазмалитики. Облегчат приступ.
Название ничего Черному не говорит: хрен его знает, что он сам пьет от трясучки – помогает и все, но он знает, что разные препараты не слишком-то хорошо сочетаются друг с другом.
- Я выпил.
Никлас снова протягивает ему фляжку.
- Выпей воды, а потом лекарство. Я знаю, что ты пьешь, будет легче.
Черный кивает, лицо Никласа начинает плыть перед глазами. Сил и зрения Черному еще хватает, чтобы вытащить нанопору и, чуть не на карачках добравшись до ямы, помочь ее накрыть. Что-то еще он хочет сделать, но Никлас уже просто силой заставляет его лечь и укрывает вторым куском ткани.
Солнечные и красные пятна перед глазами тускнеют, уменьшаются, потом растворяются и проваливается во тьму – холодную и зыбкую как плохой песок. Он видел столько огня - страшного, опасного огня, но когда ему плохо, Черный все равно видит темный холод и больше ничего.

URL

14.09.2014 в 21:17

/винни-пух/

Народ,как на счет имени для третьего блонди?

URL

14.09.2014 в 21:35

камка

как на счет имени для третьего блонди?
Нужен околоканонный или просто любое имя? В романе есть еще Гильберт, Зиг, Маркус, Хайнес и т.д., плюс Кайл из аудиодрамы.

URL

15.09.2014 в 01:37

камка

Я возлагаю на вас обязанности Матери-Призрительницы, ибо лишенные святого участия Матери, эти люди теряют свой человеческий облик и скатываются к животному.
Внезапно ))) Думаю, к такому Карен не готовили.
Как интересно Тихий и Келли друг на друга оглядываются и друг по другу свои поступки сверяют. Они такие разные.
Все-таки накрыло Черного трясучкой. И обстановка такая ненадежная, и собственный организм сюрпризы (хоть и ожидаемые) преподносит...

URL

17.09.2014 в 18:10

Mirror of Nothingness

/винни-пух/, читаю потиху. Вчепятления будут позже, реал прижимает. (

URL

18.09.2014 в 20:44

/винни-пух/

камка, спасибо. Вставлю, когда будет возможность.
Ага, Карен не ожидала. Тихий я думаю. тоже
Mirror of Nothingness, уж как есть. И пусть этот мир прогнется под нас!

URL

20.09.2014 в 15:26

/винни-пух/

А шо, вот явление спутника Барбры никому не интересно? Ну ладно-ладно...

Сначала я думала. что это будет самая сильная и волнующая сцена.но потом поняла - нет. Перевалка по большому счету значила намного больше. поэтому и все силы надо было угрохать там. Все равно конечно Черному это нелегко дается, но... его приоритеты сдвигаются незаметно для него самого.

URL

20.09.2014 в 15:27

/винни-пух/

До Побережья, если иметь в виду именно берег моря, еще довольно далеко, когда Черный останавливается. Дороги для байков здесь уже нет: Южные Горы, спустившись с высоты и погрузившись в песок, внезапно поднимаются острыми ободранными скалами, слово и не дует здесь ветер с моря веками, выглаживая камень до полированного блеска. Песок вспухает камнем, таким же острым, не морским, грозя растерзать воздушную юбку байка в лохмотья. Ткань, конечно, выдержит, да и у всех троих машины с гравитационной подушкой, но ехать все равно нельзя: беспорядочное нагромождение осколков, зазубренных краев и осыпающихся ущелий делает местность совершенно непроходимой.
Нептун утверждал, что это потому, что в этом месте сравнительно недавно было извержение подводного вулкана, от чего на берег вылезло каменистое образование и растрескалось от солнечного жара. Электрический Лис умело воспользовался всеми преимуществами этого места.
Черный в который раз за дорогу пытается прикинуть, в какие кредиты должно было влететь подземное поселение. Как ни крути, а получается туфта про успешного бандита, строящегося на скалах со времен Дана Бан. То есть, понятно, что строилось оно все долго и красиво, и понятно, что прикрытие у этого самого бандита было будь здоров. Но в свете участия высочайших лиц в организации контрабанды в особо крупных размерах, или в особо секретном качестве последней, версия об эосском кураторе, на которую здесь и впрямь мало кто способен, становится все более справедливой. Это главная причина того, что мало контактируя с Соленым Побережьем вообще, с кланом Электрического Лиса, Черный общался раз пять за всю карьеру пустынной крысы. А уж дартом ни разу сюда никого не водил.
При таком нехилом вложении капитала даже монгрелу понятно, что дело настолько нечисто. Что безопасней прийти на военную базу и предложить самые крутые нарики прямо коменданту. И то, что в обычной контрабанде Электрический Лис участвовал довольно умеренно, для Черного было лишь подтверждением его подозрений.
Ну что ж, можно утешиться тем, что его подозрения оправдались, но нельзя не расстраиваться по поводу того, что эти подозрения оказались… умеренными, и даже тусклыми рядом с действительностью.
Пустыня стала маленькой как улица Солнечная в Цересе: куда ни плюнь везде сидит человек от блонди. Или это он просто выперся на ту улицу, где ему совсем не хочется быть?
- Черный? – вопросительная интонация Никласа носит характер почти формальный. Он неопределенно кивает головой, не отвечая или прося о молчании, но потом все же сообщает.
- Дальше не пройти. Здесь и раньше полно дерьма всякого было, а теперь, небось, вообще не пролезть. Так что нехай его сторожа сообщат, что у «бугра» гости.
Никлас внимательно оглядывает беспорядочное нагромождение камня, видимо соображая, какой системой оповещения пользуется самый загадочный «бугор» всей пустыни. Черный стягивает респиратор, медленно вдыхая воздух.
Воздух пахнет морем, солью, йодом, мокрым камнем и горечью. Вода в море соленая и горькая. В нем водятся странного вида рыбы с рваными, словно обкусанными плавниками и колючие ракушки. Есть их нельзя: отчаянная горечь накапливается в холодной крови и мясе, превращая рыбу в отраву. Ближе к Танагуре, где есть длинные отмели, ракушки даже разводят: то, что в них собирается, где-то там считается ценным и лечебным. Наверняка туфта, причем редкая, потому что если бы это была правда, или если бы верили в это многие, то здесь бы жили не пустынники, а сборщики раковин и рыбозаводы.
Плавать в море можно. Особенно на катерах, лодках и плотах, потому что горечь заползает в теплую кровь тоже, и избавиться от нее бывает сложно.
Видимых датчиков вокруг нет, во всяком случае, таких, какие привыкли видеть в поселениях или особо сторожких лежках. Черный не верит, что Электрический Лис видит с воздуха или даже с орбиты – по его мнению, это сильно круто даже для личного контрабандиста Синдиката. Но ведь и в организацию реальной связи в пустыне он тоже не верил, однако нате вам, действует и поддерживается. Но вообще проще расположить по периметру несколько хорошо замаскированных «окошек» по пещерам. Дешевле, во всяком случае.
Трясучка и впрямь отпустила его меньше чем за сутки, хотя и колотила сильнее обычного. Сразу он и встать-то не мог, пришлось еще целый день валяться под брезентом, пока совместное действие горячей, отлично сваренной бурды и транквилизаторов не поставило его на ноги. Никлас требовал, чтобы они еще хоть ночь не двигались с места, но Черный его «успокоил»: когда прибудут на место, Электрический Лис их часов 5-8 мариновать будет, если вообще согласится сразу говорить.
- А если не согласится?
Черный пожимает плечами.
- День мы подождем, раз уж ему такое суровое уважение надо, а дальше… посмотрим, короче.
К респиратору все же приходится прикладываться периодически: воздух здесь и впрямь лучше, смесь прибор качает уже небогатую. Самое очевидное «посмотрим» с точки зрения Никласа – это скрытые здесь мины и обещание поднять все это дело на воздух, даже ценой собственных жизней. Это, конечно, вариант крайний и к тому же не учитывающий, например, замаскированные пулеметы, которые тут тоже вдруг могут найтись и свести на нет всю их миссию.
О чем он и сообщает.
- Нас могут перестрелять здесь как мишени в тире. Если у него пулеметы есть или хотя бы простые винтовки.
- Могут, - соглашается Черный, - только смысла в этом нету. Даже если ты не намерен соглашаться в чем-то с врагами, узнать, с чем пришли гонцы, всегда понадобится.
- Только вы не гонец, - уточняет Никлас. Черный с интересом смотрит на него: шпион, что, заметил что-то, чего он не видит? Иначе с чего бы это Никласа опять на вы пробило?
- Вот именно. А значит, ему будет вдвойне интересно.
- А не проще ли выиграть войну разом, порешив лидера противников и тем самым лишив его армию преимущества?
Черный даже присвистывает восхищенно: это ж надо так красиво акцентировать внимание на его, Черного, незаменимой ценности, при этом не польстить, и указать на характер своих действий в случае чего. Отвечает он с той самой чуть снисходительной насмешкой, из-за которой все время кажется, что ты говоришь с собеседником выше тебя ростом.
- Ты знаешь, что тогда делать, - Черный щурится, повернувшись в сторону, откуда они прибыли, и добавляет, - и Сиггел знает, и Тихий, и Келли и все остальные. Так что мое устранение ничего особо не решит.
- Но Лис-то этого не знает, - указывает Никлас, в последний момент учуяв какую-то ловушку, но не успев удержать заготовленных слов.
Черный усмехается – насмешливо, лениво, и каким-то образом удивительно злобно. Его ответ: «Ты мне скажи» - ясный, очевидный, висит не проговоренный, висит между глазами и словами, и никак не озвучится. Потом в лице Черного что-то неуловимо меняется, и он говорит совсем другое.
- А значит - теряется в догадках.
Черный фыркает, усмешка превращается в его привычный веселый и злой оскал, с которым он оборачивается и оглядывает каменный лабиринт, после чего набирает полные легкие горячего, горького, соленого воздуха побережья и орет во всю глотку.
- Эй, Лис, открывай! Медведь пришел!
Кто такой медведь, он вообще-то не знает. Келли рассказывал когда-то то ли притчу, то ли сказку, рагон его поймешь, но теперь вот пришлось к слову.

URL

20.09.2014 в 15:27

/винни-пух/

Они ждут до следующего утра. Поначалу Никлас пытался определить месторасположение вероятных огневых точек или хотя бы наблюдателей, но, в конце концов, отказался от этой затеи. Вариантов слишком много, и определить какой из них наиболее вероятный невозможно. Невозможно даже узнать, есть ли основание для их подозрений или это тоже одна из легенд Соленого Побережья.
- О том, что проходы заминированы или содержат ловушки известно из достоверных источников?
Черный по непонятным ему причинам, пребывает в каком-то странно безмятежном, спокойном состоянии. Словно ситуация не висит, подвешенная в воздухе, а давно получила разрешение – и все силы уже потрачены, все возможности вычислены, задача решена, и только он, Никлас, судя по непробиваемо спокойному выражению лица Марина, об этом не знает.
Никлас полагает, что это впечатление частично верно: Черный не знает, что именно остается секретом для шпиона, а что нет, но правда в том, что задача решена только у дарта в голове. И об этом, кроме него, пока никто не знает.
- Нет, конечно. Но подумай сам, Лис – «бугор» уже больше 8 лет. И все 8 лет закапывается в горы, и неизвестно что там хранит, и что перевозит морем. Будет такой человек оставлять свои тылы неприкрытыми? Не будет. А раз он еще и Сталлера поддерживает, то значит, способов прикрыть свою задницу у него до фига, и хитроумных возможностей для этого тоже до фига.
Рассуждения Черного звучат логично и разумно. Марина, занятый приготовлением правильного и вкусного варева, слегка кривится, но в разговор «старших» вмешаться не спешит.
- И что, все пытающиеся связаться с Электрическим Лисом, вынуждены вот так торчать перед ущельями, ожидая, что их заметят? Мне это кажется сомнительным.
Черный согласно кивает. Байк, накрытый нанопеной, создает отличную тень. Спешить никуда не надо, и он, развалившись в этой тени и знойном ничегонеделании, позволяет лелеять свою слабость и возможность не напрягать истрепанное трясучкой тело. Ему хорошо и спокойно, словно рагонова лихорадка, едва не вытряхнув из него душу, забрала с собой все печали и горести.
Он знает, что надо делать и для чего. И уверен, что сделает. А большего требовать не у кого и незачем.
- Так сомнительно и есть, - и отметив то специфическое, терпеливо-выжидательное выражение, которое появляется у Никласа, когда он мысленно, как кажется Черному, уговаривает сам себя, что нельзя убивать подопечного, а надо терпеть и работать, поясняет, - раньше на Перевалке всегда его люди были, с которыми дело и имели. Если кому невтерпеж самому – тот через море добирался. А вот так, с песков, вряд ли чтоб кто-то рискнул прийти.
Не менее логичное рассуждение, чем предыдущее, заставляет Никласа сначала взволноваться, справедливо преположив, что как риск непосредственного исолнения, так и угроза полного провала значительно выше, чем предполагалось со слов Черного, а затем подумать, что Черный снова, с воздуха, на одних эфемерных догадках, сначала создал ситуацию, а потом загнал в нее и его, Никласа, и всех остальных своих людей.
Черный – манипулятор и интриган, каких поискать. И поймать его на манипуляциях невозможно, потому что он сам о них не догадывается.
- Если бы это было так, мы бы здесь не торчали,- справедливо замечает Никлас, - так что есть что-то еще.
- Наверняка, - соглашается Черный,- во-первых, связь. Может не в самой Перевалке, раз уж его люди оттуда свалили, но рядом кто-нибудь точно околачивался. Во-вторых, Шульц, который от имени Лиса, чего-то хотел струсить с Хиро. Конечно, он уже давно добрался до Лиса и все ему доложил. В-третьих, не факт, что кто-то из танагурских твоих приятелей не имеет особого приказа.
Никлас на намек никак не реагирует, хотя судя по косому взгляду Черного, тот что-нибудь в ответ, ожидает. То, что кто-то, и возможно далеко не один, из людей куратора может работать и на другую сторону, имеет высокую долю вероятности, и Никласу такое предположение отнюдь не кажется невозможным.
- В-четвертых, мы по пустыне шли быстро, но останавливались, в том числе и из-за меня. Не так уж сложно человеку, хорошо знающему эту часть песков, обогнать нас и предупредить о визите.
Никлас окидывает задумчивым взглядом, возлежащего на брезенте Черного, потом Марину.
- То есть, ты не отвергаешь возможность предательства кого-то из твоих людей, - не столько спрашивает, сколько уточняет Никлас. Черный кивает:
- Не отвергаю. Существует вероятность.
Кто-нибудь из тех, кто не участвовал в бою на Острове Кораблей, кто-нибудь из тех, кого подобрали на Перевалке. Кто-нибудь из тех, кто прилепился по дороге, и даже кто-нибудь из тех, с кем сражался бок о бок. Не хочется так думать, но исключить этого тоже нельзя: очень уж крутой ход сделал Сталлер, а с его стороны, Черного, пока что ничего нет, кроме обещания новой планеты.
Никлас собирается спросить что-то еще, но тут вмешивается Марина.
- Хорошь базарить. Готово.
И все трое, усевшись в тени байка, единодушно предпочитает телесную пищу недостижимой духовной. Готовить Марина умеет.

URL

20.09.2014 в 15:28

/винни-пух/

Разрешая Келли действовать по своему усмотрению, Черный совершил обычную для людей, не получающих систематического образования, ошибку. Будучи человеком, отнюдь неглупым, наблюдательным и даже любопытным по большей части, Черный добывал свои знания и опыт случайным образом, а потому и картины мира в его голове складывались точно так же – спонтанно, как калейдоскоп в древней детской забаве. О том, что люди, получающие знания другим методом, думают иначе, он, конечно, знает, но глубину этой разницы не понимает.
Группа Келли самая маленькая. На замечание о большом риске передвижений столь немногочисленным составом, он только фыркнул, но для успокоения души Тихого пояснил, что, во-первых, мелкая группа привлечет меньшее внимание на Соленом Прибережье, а ему придется крутиться именно в этом районе, а во-вторых, он предпочитает единомышленников, которые уже знают, на что он, Келли, способен. Последнее заявление было встречено дружным недоверием, так что Келли даже обиделся, а потом возгордился. Рагон на дорожку его выматерил, Тихий молча покачал головой, а Черный подозрительно поинтересовался, не собирается ли Келли устроить третье пришествие Песчаной Девы на берег. Келли носом покрутил, и ответил, что идея неплохая.
В своих подозрениях Черный оказался весьма близок к истине. Если ты слишком слаб, чтобы защититься, но слишком умен, чтобы этого не понимать, то, что нужно делать? Надо заверить остальных в том, что тебя защищают силы небесные и неведомые. Так был создан неединственный религиозный культ, так что специалист по последним не видит ничего зазорного в том, чтобы организовать еще один. Пифийский Оракул вообще на пустом месте был создан, а как хорошо работал.
С этой целью Келли разделил свои 16 человек на себя, семерых идолопоклонников и восьмерых из группы поддержки. Первые должны были участвовать в задуманных постановках в качестве благословенных небесными силами, а вторые это благословение блюсти и осуществлять. Собственно поэтому его группа и была такой маленькой: энтузиастов-актеров не так много.
Зато один из них перед ночевкой чуть душу не вынул из Келли.
Предмет, который Милка аккуратно уложил перед своей ямой, Келли видит распакованным впервые, но узнает сразу и едва на колени перед ней не падает. Баргана, одна из версий то ли гитары, то ли банджо, то ли самисена – то, что следует назвать настоящим музыкальным инструментом, с длинным грифом, круглым резонатором и струнами. Только делается она на планете, где ничего не растет не из дерева, а из костей рагонов и крыс, и обтягивается вымоченной в морской воде и выдубленной рагоновской шкурой.
Она похожа на женщину, думает Келли, восхищенно следуя взглядом за изгибами корпуса – ребристым и острым, потому что сделаны из костей. Она похожа на прекрасную женщину, одетую в бальное платье, думает он, рассматривая переливы цвета на пестрой яркой шкуре, снятой с рагона во время брачных игр и только тогда, потому что никакая другая шкура не подходит. Она похожа на оперную диву, которая сейчас встанет на сцене концертного зала Фьерры и будет петь тоскливым, темным, глубоким голосом, от которого сердцу становится тесно и больно, а душа выворачивается наизнанку и плачет сладко и больно.
Она сейчас будет петь.
Он спрашивает шепотом:
- А ты играть умеешь?
И Милка, удивленный и польщенный столь буйным выражением чувств своего нового вожака, отвечает тоже почти шепотом.
- Могу, - и тут же поправляется, опасаясь разочаровать Келли и больше никогда не увидеть это благоговейное выражение на его лице, - могу, но пока немного.
Келли сглатывает, охваченный мучительным сомнением: он слышит голос дивы, он чувствует, как ворочается и стонет его душа, он так хорошо представляет, как поет эта женщина, что теперь боится уточнить, что значит «могу, но немого». Возможно, паросто пару незатейливых похабных песенок, популярных в зимних барах? Как же тогда ему быть?
- Сыграть? – уточняет Милка, и Келли окатывает его отчаянным, полным ужасом взглядом.
Он смотрит на баргану, протягивает руку – осторожно, почтительно, и невесомо проводит пальцами над корпусом. Потом говорит тихо-тихо.
- Она… она поет о ночном небе над морем – соленым и теплым, в котором плавают корабли и русалки. Она поет о ночи, где горят звезды и цветы. И о сердце, в котором во тьме разгораются звезды… понимаешь?
Милка, смутившись, молчит, потом медленно склоняет голову.
- Да. Кажется.
Келли думает, что выглядит в глазах пацана как дурак или чокнутый, но это почти всегдашнее его впечатление, так что это не является чем-то важным. Гораздо важнее объяснить пацану, что он совсем не хочет никаких «зимних» частушек.
- Она поет? – уточняет он у Милки, и тот снова медленно, согласно кивает. К этому времени вокруг них собирается уже все остальные и ждут. Келли оглядывается, потом кивает с безысходным отчаянием и ждет, отворачиваясь от музыканта.
Пальцы Милки подкручивают колки на грифе, натягивая прочные рагоновские сухожилия струн, блестящая костяная пластинка несколько раз неуверенно касается их, и Келли вздрагивает, слыша их стон – глубокий, интимный. А потом Милка начинает играть.
И баргана поет. О звездах и цветах во тьме, о прекрасных женщинах с рыбьими хвостами, которые живут на дне океана, о плоскодонных лодках, медленно скользящих по заливу, и о тьме в сердце, в котором зажигаются звезды. А еще она поет о бледном тепле горелки, что заменяет людям пустыни пламя костра, о ветре который никогда не умолкает, о редкой воде в полузасыпанных песком озах и о путниках, бредущих по бесконечной петле тракта.
И душа Келли тоже поет и стонет, и плачет сладко и больно.

URL

20.09.2014 в 15:28

/винни-пух/

Глер в сердцах плюет на труп и отходит. Язь неодобрительно смотрит на вожака, опускается на колени и начинает споро раздевать бывшего соратника: они больше не в лагере живут, так что об одежде и обуви, теми более лишней одежде и обуви, следует позаботиться.
Глер вполне согласен с этой здравой точкой зрения – его общая ситуация раздражает.
После разгрома цирка на Двух Лунах Глер решил отойти к тракту, чтобы как-то определиться с дальнейшими действиями. Если иметь в виду рекомендуемую стратегию, то ему следовало двигаться дальше ко второму Цирку, возле Мальгин – поселения, недалеко от «Вояджер». Но учитывая все обстоятельства пребывания на предыдущем пункте связи, Глер испытывал сильные сомнения в целесообразности такого решения.
Хрен знает с кем связывался владелец того Цирка. Хрен знает кому и что он доложил и кто, и где их должен был ждать. Нападение на них вроде бы подтверждало версию о том, что циркач решил продать оружие налево, а группу порешить. Но кто тот покупатель, осталось неизвестным, также как остался неизвестным и убийца ушлого директора.
По всему выходило, что соваться в Цирки опасно, а куда еще податься – непонятно.
- Это Кейко, - сообщает Тоно, усаживаясь перед командиром на корточки. Глер кивает.
- Я заметил.
- А с ним Рован, Бритва и Данек. И один со второго лагеря.
- Барабан, - уточняет Глер, - он постоянно на чем-нибудь дробь выбивал.
- Ага, - соглашается Тоно, - точняк.
На Кейко с его людьми налетели полтора часа назад. Они залегли за дюны по разным сторонам ущелья и стреляли как идиоты. Потом Глер приказал прекратить стрельбу, приготовить пару гранат, и повесить на штангу белую повязку. С той стороны ее сбили метким выстрелом, что окончательно убедило Глера в том, что перед ним свой брат, лагерный. На следующий призыв поговорить, напавшие не ответили, на вопрос с какого они лагеря и не знают ли часом, куда надо двигаться – тоже. Помаявшись еще минут с двадцать, Глер решил отправить на разведку Капуро. Последний выбрался на соседнюю дюну и заявил, что с этой стороны уже никого нет. Они перебрались через низину, полюбовались следами байков и людей, и собрались ехать дальше, когда Глер подумал, что в отличие от него самого и его группы, противник, машины увел вручную, в то время как они ревом двигателей в точности указали, где они. И вместо того, чтобы неспешно двинуться неведомо куда, Глер внезапно заорал:
- На север! Быстро!
Его люди мгновенно развернулись и рванули в сторону. Задержка Капуро стоила ему ранения в руку, но с остальными обошлось: обстреливаемый сектор остался в стороне, а для смены прицела нужно хоть небольшое, но время. Глер предоставлять его противнику не собирался: лихо развернул машину в низину и едва не опрокидываясь, съехал вниз.
Они оставляют машины на дне, моторы двух Глер велит не выключать, и лезут по склону на свою первоначальную позицию, так что когда противник показывается на вершинах дюны, они уже готовы: Язь и Тоно кидают гранаты по краям сектора, остальные ведут прицельную стрельбу и через несколько минут все заканчивается.
В результате боя они теряют две гранаты и почти половину своих патронов. И на трупах своих бывших солагерников боеприпаса почти не находят. Из чего следует, что патронов по эту сторону пустыни стало совсем мало, а охотников ими пользоваться остается слишком много.
- Куда теперь? – интересуется Тоно. Голос у него слишком беспечный, и Глер откровенно морщится. Бесцельное шатание в течение почти месяца на пользу никому не пошло: удерживать дисциплину в группе становится все сложнее. Сегодняшнее столкновение доказало, что авторитет Глера как боевого командира все еще высок и привычка к выполнению его приказов спасла сегодня не одну жизнь.
Но этого недостаточно. У них нет цели, даже на ближайший день, неделю или месяц.
- На Побережье, - коротко бросает Глер, с некоторым удовольствием отмечая мгновенное изумление и оживление своего помощника.
- Зачем? В тамошний Цирк?
Цирк на Соленом Побережье – один из самых крупных и самых старых и расположен в настоящем подземном ангаре. Алеф говорил, что все Цирки принадлежат Сталлеру, но Глер в это не очень верил. Слишком старая эта контора, чтобы кто-то мог купить ее всю на корню. В любом случае им сейчас не до Цирка.
- Нет. Но на Соленом Побережье проще найти сторонников. Или покровителей, – добавляет Глер после секундной паузы. Тоно раздумывает над его словами какое-то время, потом лицо его светлеет, и он понятливо кивает: одно дело – шляться по пескам с оружием без патронов, другое – предложить свои услуги «бугру» побогаче. А за время летней компании даже на Соленом Побережье должны убедиться с необходимости профессиональной поддержки.
Тоно расплывается в улыбке и вскакивает на ноги:
- Супер, командир. Пойду, ребят обрадую.
Глер кивает и с сожалением отмечает очередное падение дисциплины. Его собственный помощник идет «радовать» подчиненных решением командира, вместо того чтобы отправиться его выполнять. Зато у них теперь есть цель: добраться до Соленого Побережья, что неблизкое, и найти новых покровителей.

URL

20.09.2014 в 15:29

/винни-пух/

Черный вытягивается на нагретом камне, смакуя всей своей побитой и прострелянной спиной благодатное тепло. Тело после приступа размякшее, ослабевшее и гибкое как замазка: твердый неровный камень не вызывает у костей никакого протеста. Наоборот, хочется растянуться на нем как рагону на песке и замереть, разглядывая опускающееся солнце. Надолго такого кайфа не хватит: нечувствительность эта кажущаяся, пока тепло и еще не надавило, но эти десять минут блаженства холоднокровной ящерицы у него есть.
Марина его разделяет, хотя и частично: сидит, прислонившись спиной к откосу, и лениво перебирает респиратор, то ли проверяя, то ли просто руки занимая. По уму так сейчас самое время порасспросить кочевника кое о чем, но Черный ленится. Правда ленится – у него есть десять минут кайфа, и он не намерен игнорировать ни приятную наполненность сытого желудка, ни временную условную тишину смены ветра, ни тем более тепло своего каменистого ложа.
Никлас, поразглядывав разомлевших путников, только головой качает: нестись как проклятым днем и ночью, сжигая байки, в логово самого опасного после Сталлера своего врага, чтобы теперь расслабляться на камушках прямо под дулами его винтовок, пулеметов и хрен знает чего еще.
Хотя не очень-то и расслабляются, если приглядеться: винтовки рядышком, гранаты тоже, байки перевернуты силовыми подушками к скалам – свалиться за их защиту займет меньше пяти секунд. Никлас все это видит, противник, надо полагать, тоже видит, и прагматичным, холодным умом специалиста, Никлас не может ни одобрить выбранную линию поведения. К сожалению, столь идеальное совпадение выводов его собственного, практичного, рационального ума и непредсказуемой логики Черного, не только не вызывает чувства облегчения, но даже усиливает беспочвенные опасения. Своего подопечного Никлас не так плохо знает, как надеется Черный: ни то потрясение, с которым Черный принял известие о своем враге, ни молчание по дороге, ни сегодняшняя, внезапно выпавшая откуда-то прежняя безмятежность и склонность к зубоскальству не прошли мимо его внимания.
Дело в той давней истории, в том, что произошло в Дана Бан на самом деле. Информации о тех событиях, правдивой информации очень немного – все засекречено, спрятано под тоннами лжи, все забыто и удалено с лица земли, и от самой крепости не осталось ничего. Действительно ли был там склад – а он был, действительно ли взорвался в результате чьей-то подрывной деятельности или в результате неудачной разборки – узнать можно и сейчас, но только при соответствующем доступе. Без доступа остаются только давным-давно забытые слухи и легенды, и итоги собственных размышлений.
Версия о смерти кого-то из блонди держалась удивительно долго и настойчиво, поддерживаемая не отсутствием кого-то из Синдиката, а обвальным сбоем обслуживающих программ, из-за которого Танагуру лихорадило еще неделю. А поэтому основание этого слуха следует считать более серьезным, чем желание изгоев увидеть труп одного из властителей. С другой стороны, слух этот благополучно утих за давностью времени и возник заново совсем недавно, очевидным образом связанный с образом кандидата в лидеры пустынников. По здравому разумению использование столь неоднозначной истории, если таковая существовала, является косвенным подтверждением полной ее необоснованности. А вот на практике в паре ярдов от Никласа валяется на камне человек, утверждающий, что он единственный, который знает, что именно произошло при взрыве Дана Бан и, собирающийся специфическое это знание использовать в качестве эталона для определения истины. Из чего следует, что история со взрывом выглядит совсем не так, как это можно узнать, даже имея доступ, а убийца блонди – вовсе не фигура речи.
При этом Никласу пприходится учитывать и то, что именно этот человек предположил истинный статус куратора, истинное имя, был в этом уверен и не нуждался в подтверждении. И этот же человек, судя по тем отрывочным данным, которые он сумел получить, имеет какое-то отношение к другой не менее загадочной истории, связанной с пребыванием высокопоставленного лица в пустыне. И этот же человек, если судить по оговоркам и прочим косвенным признакам, на редкость осведомлен о личности куратора.
По всему выходит, что пустыня на Амой превращается в место, где следует искать знание. Во всяком случае неослабный интерес Никласа, Черный воспринимает примерно так.
- А этот Лис не может знать о той истории?
Черный с досадой морщит нос, страшно напоминая своему шпиону варванского кота – был такой питомец у Никласа в детстве. Правда очень ободранного и побитого варванского кота, но вполне способного выразить свою досаду путем расковыривания ноги, руки или носа – до чего дотянется, лапой с растопыренными когтями.
Черному и впрячь досадно – не удалось долежать положенных десяти минут на солнышке, хотя надо заметить, что Гланн уже сидит кроваво-красным шаром на линии горизонта, так что сиеста все равно считай, закончена.
- Не должен.
- Вы уверены?
Количество холодноватого скепсиса и профессиональной серьезности в голосе шпионов, и тем более обращение на «вы», должно по идее задеть, Черного – Марина во всяком случае, даже голову поднял и пристально посмотрел на них. Черный же, подпирает подбородок рукой, продолжая любоваться закатом, и отвечать не спешит.
Он тоже неплохо изучил своего телохранителя, и о том, что это - шпион, прежде всего, а потом все остальное, не забывает. Так что говорить о чем-то, что каким-либо образом связано с Ясоном, он не намерен. Может ли, и что именно, знать обо всем тогдашнем таинственный Электрический Лис – вопрос, с практической точки зрения, ценности не имеющий. Что-то о тех событиях этот человек знать может, если в то время, десять лет назад, занимался контрабандой взрывчатки. Для его , Черного, миссии это было бы даже очень удачным стечением обстоятельств, потому что тогда ему не пришлось бы долго объяснять важность его знания. В противном случае ему придется еще кое-что сказать, лично для Сталлера, а это небезопасно. Но насколько велики шансы, что это именно тот человек, который продал взрывчатку или который знал о человеке, разыскивающим взрывчатку?
По здравому разумению – невелики. Но на этой чертовой улице стало не продохнуть от шпиков блонди, так что рагон его знает. Чувак, связанный с таким делом, даже косвенно, конечно же, постарался бы сбежать как можно дальше. И, конечно же, у него ни хрена бы не вышло и пришлось бы ему всю оставшуюся жизнь, если таковая бы осталась, пахать на СБ и государственный сектор, по ошибке именуемый Черный Рынок. Но этим человеком может быть не Электрический Лис, а любой другой «бугор», таскающий небезопасные вещи по Побережью.
Так что, в общем, шансы есть.
- Не знаю, - подводит итог своим предыдущим размышлениям Черный, - шансы есть.
- И каким образом? – настойчиво уточняет Никлас. Черный снова морщит нос и садится, глядя с откровенной насмешкой.
- А вот это и сам придумать можешь, чай не маленький.
Заявление вызывает одобрительное фыркание Марина, которое в свете внезапно вспыхнувших разнообразных подозрений Черного, может истолковываться по-разному. Но на данный момент эти подозрения тоже особой роли не играют: пока люди делают работу, которая ему нужна, Черный готов мириться с их тайнами. Сам такой.
Никлас молчит – думает. Черный уверен, что вовсе не над проблемой вероятности, а над тем, каким еще способом заставить его, Черного, проболтаться. Пусть его думает: если он сумеет вытащить Сталлера из его неведомого логова, если сможет разбить его новую армию, если сумеет победить, то всем догадкам Никласа, даже если они впрямь окажутся близки к истине – один кредит цена. А если не сумеет, то ему, Черному, будет уже все равно, а Ясон придумает, что с этим делать.

URL

20.09.2014 в 15:30

/винни-пух/

Спать они тогда легли спустя только полчаса, когда солнце и ветер уже подняли зыбкую песчаную дымку, и дышать стало тяжело. Келли ушел даже раньше: умел Милка и впрямь немного, а песен ему не хотелось.
Душа его пела и плакала еще целый день, так что на вопросы Олега и Терека, что, мол, дальше делаем, босс, Келли только досадливо хмыкал и ехал дальше, и только спустя двое суток, собрал людей, чтобы рассказать, что придумал и что дальше делать.
- Босс… ты это… совсем с головы спрыгнул, - констатирует Олег. Судя по выражению лиц окружающих, его мнение на данный момент разделяют и все остальные. Келли улыбается с необыкновенно довольным видом, словно услышал невесть какое высокое мнение о своих способностях, и говорит.
- Значит, все остальные тоже так подумают.
- И что нам с этого?
- Не прибьют сразу, - философски отмечает Келли.
Начать они решают со Стекла, которое ближе, и по слухам разбито, а, значит, поселенцев там пока мало, в основном желающие поживиться остатками имущества. Вернее говоря, использовать остатки чьего-то имущества для образования своего собственного. Келли раздумывает над тем, насколько накладно теперь будет содержать Стекло, но для того, чтобы реально оценить расходы, нужно рассчитать, будут ли испытывать будущие обитатели проблемы с кислородом, а для этого нужны немного другие знания, чем те, которыми изобилует голова Келли.
Но в качестве первой публики для первого выступления возвратившиеся беженцы подходят идеально.
- Не больше 15 человек. Две группы по 5, остальные особняком. Группы в центре, где стол Лихач – его людей среди них нет. Опра, Кунст, Мариб – они с Побережья, еще двое – под Говоруном ходили.
Клан Лихача – всего-то с десяток человек, но все варили разные зелья: полезные и на продажу. Келли отмечает про себя выяснить их судьбу – всех перебили или наоборот, всех пригласили пожить в другое место. Говорун – контрабандист по морю, и далековато для его людей на Стекло забираться.
- Из тех, что особняком, я только Ичиро знаю – крысятничает лет пять, нормальный мужик, - Олег с некоторым сомнением произносит последнее, так как характеристика «нормальный мужик» стала явно недостаточной. Особенно если основанием ей служат события прошлого года, - Диви узнал еще Грека и Ардера – тоже типа крыс, но чаще на продажу таскают, чем сами ищут.
Келли кивает: крысы и поселенцы, шакалы и гиены – на данный момент все равно. Это публика, а какая – зависит не от нее, а от того кто предлагает шоу.
- Винтовки через двух у третьего. На счет патронов непонятно. Гранат не видно, чанкеры и «лягушки» держат на виду. Друг за другом не присматривают.
Ага, значит, территорию уже поделили и какие-то отношения завязали. Но не факт, что будут действовать вместе при внезапном нападении.
- Ладно. Ладно, годится, - Келли оборачивается к Всаднику, уточняет, вернее говоря, констатирует, - готово?
- Ага, - счастливо улыбается последний, внезапно обревший в группе Келли свое истинное призвание, и еще раз повторяет, - ага.
- Чудно, - Келли даже в ладони поощрительно хлопает, чего не делал очень давно, наверное, еще со времен вечеринок на Амальгауте, - тогда начнем.
Когда со стороны пустыни стали доноситься заунывные и протяжные звуки, поначалу на них никто и внимания особо не обратил: мало ли что ветер может петь, главное чтобы не к буре. Но когда звуки стали приближаться, вновь образовавшееся население насторожилось и выслало разведку.
Разведка вернулась, потрясенная до глубины души. Звуки к тому времени развились, стали больше похожи на стоны, но определенной мелодии не обрели: Милка на предложение Келли сыграть на Эоловой арфе, только головой покачал. К звуковым эффектам присоединились визуальные – над дюнами, за которыми двигался источник звука, поднялся цветной дым, завертелся ветром в яркий красочный жгут и потек по пустыне, величественно поднимаясь в небо. Под ослепительным утренним солнцем в небе цвет быстро вылинял и принял какой-то нехороший угрожающий оттенок, так что Келли решил поумерить цветовую часть выступления, но обитателям Стекла шоу все равно явно понравилось.
Во всяком случае, когда процессия показалась из-за дюны, стрелять по ним никто не стрелял, хотя винтовки держали напоказ.
Келли, мысленно поблагодарив кого-то из пансиона божеств личного пользования за то, что у поселенцев нет чего-нибудь экстраординарного наподобие пулеметов или гранатометов, еще раз извинился перед Песчаной Девой, которая в качестве божества ему даже нравилась, и величественно взмахивает рукой. Ветер в этот момент дунул с особой силой и струны «Эоловой арфы» буквально взвыли. От пронзительного отчаянного стона свело зубы и уши заложило. Келли стискивает челюсти, стараясь не выдать ни мимикой, ни движениями своих ощущений, и продолжает торжественно шагать, представляя, что вой такого рода является приветствием божества своим новым поклонникам.
Его сопровождающим – четверым на байках, обвешенных полосатыми тряпочками и костяными ожерельями как поминальные деревца на его родине, приходится легче, так как они ни очки, ни головные повязки не снимают. Колли же, как все новоявленные жрецы, идет с непокрытой головой, расплескав по ветру русые грязные волосы, в его уши звук ввинчивается с особой остротой, а в незащищенные глаза уже набился песок.
Они неспешно двигаются к собравшимся жителям, пока кто-то из вожаков не приходит в себя и не орет:
- Эй стоять! Кто такие?
- И ты живи, - кричит в ответ Келли.
- Живи, - соглашается вожак и повторяет, – кто такие?
- Мы пришли от имени Песчаной Девы, - торжественно провозглашает Келли, ощущая жестокую потребность глотнуть воздуха без песка.
- Чего? – поражается вожак.
- Мы пришли от имени Песчаной Девы, – еще более торжественно повторяет Келли и величественно протягивает руку. Позади него на пятом байке установлена плоская платформа, на которой собственно и размещается творение Всадника, Келли, Терека, Двух пальцев и еще пары теоретиков, имевших, по их словам, контакты с женским полом, а потому разбирающихся в вопросе лучше. По стойкому мнению Келли творение можно было смело отнести к образчикам постмодернистского конструктивизма, но что-то женское в нем ощущается. На его вкус лучше всего оказались волосы, хотя песок в качестве материала отделки, делает их другого цвета.
У Песчаной Девы волосы черные, не целиком, но все-таки черные.
Один из сопровождающих слазит с байка, осторожно – Келли тренировал его специально, снимает цветную, украшенную пластинками слюды и «рагоньей шкуры», пленку, и являет творение на свет Гланн.
- Мы пришли говорить от имени Песчаной Девы, - повторяет Келли среди глубокого молчания.

URL

20.09.2014 в 15:30

/винни-пух/

Посланец от Электрического Лиса появляется глубокой ночью, когда под светом Серебряной ущелья превращаются в фантастический пейзаж из стекла, серебра и стали. Если к нему присмотреться немного внимательнее, то, кажется, что видишь текучие огни магистралей и ажурную башню Юпитер, шпилем вонзившуюся в темное небо, округлую громадину Партеи и россыпь стеклянных домиков «Небесного Сада», плоский блин космодрома, почему-то вознесенный на плато и взлетные эстакады, которых здесь, на Амой, никогда не строили.
И этот серебряный, стальной, стеклянный город, раскинувшийся на берегу моря, откуда явственно тянет горькой прохладой, кажется таким красивым, каким бывают только нарисованные художником стеклянные, стальные, серебряные города. Потому что на самом деле они стоят на кровавом дерме и населены чудовищами.
Посланец образуется в нескольких ярдах, выделившись среди глухого стона ветра и осыпавшейся каменной крошки. Никлас тут же отклоняется за скальный выступ, выдергивая винтовку, и оглядывается, готовый выпрыгнуть назад под выстрелы, если безответственный подопечный собрался покинуть убежище за байками.
Подопечный не собрался. Но судя по звукам, тоже заинтересовался происходящим.
Посланец, не показываясь из тени пещеры или подземного хода, спрашивает:
- Че нужно?
- Мира во всей галактике, миллион кредитов и пару петов в придачу, - отвечает Черный.
- Че нужно?
На голос он даже не поворачивается, а продолжает сидеть, упершись спиной в сиденье перевернутой машины. Конечно, он не ожидал, что таинственный Лис явится сам побеседовать, но что пришлет «шестерку», тоже как-то не рассчитывал. Либо Лис знакомство с Черным ничем важным не считает, либо опасается какого-то слишком уж хитроумного подвоха.
Разговаривать с чуваком, который даже жить не желает, как положено – западло.
- Ты слышал. Что, так трудно запомнить фразу из восьми слов?
- Какого рагона? – разражается недовольством голос спустя минуту. Черный хмыкает:
- Я сказал. Передай мои слова своему боссу, - потом добавляет для Марина или для посланца, если у него достаточно длинные уши, - совсем они тут в дикарей выродились. Скоро забуду как слова длиннее трех букв произносить.
Голос больше не слышен, шорох тоже. Они продолжают сидеть в той же позиции, только Никлас, подумав, осторожно переползает за другой выступ, откуда по его дневным наблюдениям сектор все же простреливается лучше. Они сохраняют полное молчание до того момента, когда другой голос и из другого места, произносит.
- Живи, Черный.
- И ты живи, неопознанный собрат мой, - отвечает Черный, опять вызвав некоторую заминку с реакцией у собеседника. Затем он просто встает на ноги и идет ближе на голос, останавливаясь на открытой площадке. Сарказм, конечно, уже излишен, но он волнуется. Намного сильнее, чем сам от себя ожидает и сильнее, чем думает.
Он словно снова стоит на мосту перед горящей громадиной Дана Бан. Нужно идти, он хочет идти, но это тяжело, потому что страшно и больно. Физически.
Собеседник предпочитает придержать ответную реплику или не находит подходящую, потому что просто спрашивает:
- Что вам нужно?
Это страшно и больно, но он хочет. Это даже не надо делать, но это его желание, он хочет идти.
- Передать приглашение.
По-видимому, такого предложения не было в инструкциях по переговорам, но и человек на этот раз не простая пешка, едва умеющая говорить.
- Какого рода?
Черный усмехается. Улыбка его никому не видна, кроме Серебряной Луны, а она его и не таким видела.
-Я хочу пригласить его на свидание.
Предложение обдумывают несколько секунд, потом уточняют.
- Куда?
Тяжело сделать первый шаг. Особенно когда мост дрожит и выгибается так, что кажется - сейчас как зверь встанет на дыбы и сбросит. Тяжело сделать второй: правда, тяжело, потому что равновесие теряешь. Гораздо легче просто идти, когда шаги перестают быть отдельными движениями. Тогда сразу становится намного легче.
И ему становится легко и просто. Так легко и просто, что вот – взмахни слишком сильно руками и улетишь к рагонам в небо, дышать звездным воздухом.
- Я бы пригласил его в Дана Бан, - отвечает он задумчиво, - в последний раз мы виделись именно там, вернее рядом. Но чертова крепость взорвалась, и там все зачистили.
Посланец молчит, то ли запоминая, то ли не зная, то ли наоборот, слишком много зная. Последнее вряд ли, но Черный всерьез рассчитывает, что его слова правильно запомнят и передадут в точности.
- Так что придется найти другое место. Например, на Стекле.
Стекло по слухам разбито. По слухам же – непонятно кем, хотя этот вопрос у Черного особого интереса не вызывает. Для него важным является то, что Стекло слишком близко к Побережью и слишком далеко от Мастерских, чтобы Сталлеру было удобно гнать людей сразу двум местам. Да и близость Побережья должна сыграть ему на руку – союзники и поддержка ресурсами.
После молчания голос спрашивает:
- Когда?

URL

20.09.2014 в 15:31

/винни-пух/

Черный кивает сам себе: сроки он и так и эдак крутил – по-любому получается, что чем больше и раньше сторонников и союзников Сталлера соберется, тем лучше. Но и предположить с его стороны, что противник сам и добровольно явиться на указанное место сечи, было бы немерянной глупостью.
Сталлер купиться не должен. Алеф – да, наверное, а Сталлер – нет.
- Да как соберемся.
Голос допускает некоторую долю неудовольствия.
- Слишком расплывчато.
Черный чувствует, как рот сам собой растягивается до ушей: так блонди разговаривают, вернее элита или вояки. Самое оно, чтобы подразнить.
- Так ведь на свидание, а не на стрелку.
Собеседник, кажется, пытается уразуметь разницу или установить, есть ли она. Черный продолжает.
- Подготовиться надо, одеться, инструмент приготовить. Я впечатлился в прошлый раз.
Вранье, конечно – пресловутый инструмент он как раз и не видел, но это мелочи.
Голос хранит молчание так долго, что Черный начинает опасаться – он ведь еще не закончил приглашение.
- Я передам предложение.
Черный кивает. Вспоминает он сейчас совсем на Дана Бан, а игру в «жиголо». Совсем давнюю, еще когда только-только из «Гардиан» вышли и играли всей кодлой с твердым намерением зайти дальше поцелуев. Да только для храбрости так набухались, что до второй ставки не добрались. И кто что выиграл и проиграл, так и не вспомнили.
- Кому? – спрашивает Черный.
Голос удивляется.
- Своему боссу.
Черный фыркает:
- Можешь, конечно, и ему передать. Ему тоже будет интересно. Но на свидание я приглашаю убийцу блонди.
Голос реагирует немедленно, невольно подтверждая мысленные раскладки Черного.
- А нам какое до него дело?
А вот теперь усмешка расползается и впрямь до ушей: на Перевалке твердо считали, что Сталлер – убийца блонди, что Электрический Лис его поддерживает, а значит – поддерживает и все Соленое Побережье. Нехорошо делать вид, что вам нет до него дела.
- Тебе может и никакого, почем мне знать? А твоему боссу точно есть.
Голос снова молчит, а когда начинает говорить, Черный его перебивает:
- Передай ему, что я его жду. Что хочу посмотреть ему в глаза. Передай ему, что если у него хватило смелости смотреть в лицо блонди, то он сможет посмотреть и мне в лицо!
Черный выкрикивает это, так что его слова десять раз прокатываются по ущелью. И когда голос пытается что-то уточнить, он снова прерывает его и кричит:
- Запомни и передай, что я сказал!
Он разворачивается так стремительно, что плащ больно бьет по ногам, а в спине огненной ниткой продергивает. Но Черный, не останавливаясь, переворачивает свой байк, включает тестер на всю мощность и, едва дождавшись окончания проверки, рвет с места ракетой, немало не заботясь о том, где и насколько отстали его спутники.

URL

22.09.2014 в 02:48

камка

Да, вот от Келли можно было чего-то такого ожидать )

Тяжело Рики заново проходить, о чем и вспоминать не хотелось все эти годы. А еще ведь встреча впереди..

URL

22.09.2014 в 13:32

/винни-пух/

камка, Келли... еще это... покажет себя.... Черному на радость...

А тяжело... Один раз он уже выбрал. И второй раз тоже. Третий должен пройти легче.

URL

22.09.2014 в 21:30

rosstags

Пришла ко мне как-то в голову мысль... осмотрелась, плюнула и ушла.

/винни-пух/, начинаю читать не в первый раз. Но - путаюсь в главах. Я тупой слоупок, да?

URL

22.09.2014 в 21:38

/винни-пух/

В смысле путаетесь? Вот как выложено. так и идет. Не поняла в чем проблема.

URL

23.09.2014 в 16:28

Mirror of Nothingness

Ведь под обломками старой крепости предпочло остаться первое лицо государства.
Лишь бы не сдаться властям.

Сдается мне, первое лицо государства осталось там лишь по техническим причинам. Мог бы уйти на своих двоих, приволок бы одного потерявшегося монгрела в ту же ночь в Эос. Впрочем, это лирическое отступление…

- Получится – узнаем, не получится – не узнаем, - безмятежно резюмирует Келли.

А Келли философ. )) И ему нравятся неожиданности, в отличие от остальных. )

Судя по вдохновению на лице Келли, у последнего в мозгу уже прокрутилась галактическая опера с участием наземных и орбитальных сил

Мне кажется, правда тоже показалась бы Келли жутко романтичной. )
Хех, Черный таки создал своей команде почву для размышлений на всю оставшуюся... А Никласу и подавно. )))

Остальное позже, реал зовет. (

URL

23.09.2014 в 16:55

/винни-пух/

Да. Келли - романтик. И ништо не смогло выбить из него романтизму. Это продолжение его жизнерадостности и свободы воображения.
Реал блин... так зовет иногда. что не знаешь куда и деваться.

URL

23.09.2014 в 23:42

Mirror of Nothingness

И должен был, помимо всего прочего, где-то организовать себе «третью силу» в качестве подстраховки

Любопытно. ) Если получится, у Черного будет по крайней мере численный перевес.

Черный в обнимку с Рагоном – сцена достойная картины салом по шоколаду. :gigi:

Хотя Келли в роли апостола Песчаной Девы тоже. ))

Да. Келли - романтик. И ништо не смогло выбить из него романтизму. Это продолжение его жизнерадостности и свободы воображения.

Наверное это в нем и привлекает. ) Кажется, что на него не действует окружающая муть, во всяком случае сильно.

Реал блин... так зовет иногда. что не знаешь куда и деваться.

Это точно. читать дальше

URL

24.09.2014 в 00:03

/винни-пух/

Эх... сессия. Как бы... ну это... ерунда перед мировой революцией. Но после того как ее сдашь.
Подружка отвозила документа ребенка в институт, а я с ней ездила, чтоб хоть с десяток минут поболтать. Она в Днепре пока что, я ее три месяца не видела. И пока она по кабинетам бегала, я по коридорам и лабораториям шлялась. Такая... не ностальгия и не тоска, но это было отличное время и так хочется его еще. Ходила, читала названия и чуть не плакала: слова такие умные, сложные, не всем под силу. Э-эх!

URL


Запомнить

Держаться за воздух. Третья часть. Окончание

Дневник /винни-пух/