Учитывая что я мучаю диплом, то понятия не имею, когда начну что-то писать. И так как до конца второй части не ближе, чем рачки до Киева, то я решила немножко выложить. Я не ленюся, я пишу. Мне просто некогда.
"Держаться за воздух". Остальное вы знаете.
читать дальше - … договоренность соблюдена, но сам знаешь: слово Кудесника недорого стоит. Человечек мой пока молчит, но… в общем, поставил я там пару камер, посмотрим. Что выйдет.
Сталлер кивает. Чутью Неймана он верит как своему, может и больше. Своего помощника он знает давно, в преданности его уверен на все сто: лет пять назад выкупил того на аукционе сомнительным «живым» товаром, проще говоря - снял с крючка у одного из тогдашних воротил Черного рынка. Воротилу позже, не без помощи последнего, «съел» и не подавился, а Нейман с того времени стал его ближайшим помощником и доверенным лицом.
Чутье Сталлера, не менее острое, чем у Неймана, подсказывает ему, что через пару лет придется избавиться от последнего: слишком много тот о нем знает, о слишком важных и слишком опасных вещах осведомлен. Захочет независимости, или не дай Юпитер, попробует продать на сторону информацию – важные и осведомленные люди, но куда выше рангом, от самого Сталлера и костей не оставят. Но пока чутье молчит и Сталлер по-прежнему доверяет своему помощнику.
- Вернулся Дик с орбиты: грузы доставлены. Ждут отмашки.
Вопросительный взгляд помощника Сталлер игнорирует и тот продолжает:
- Карик отправился на побережье, пока новостей нет. С Базы тоже ничего. Но с Черной Слюды вернулась абра, и купец их говорит, что со Слюды Черный пошел с кочевниками. И утверждает, что это – люди Красного Рагона, и вроде как сам Рагон с ними и идет.
Теперь Нейман сам избегает взгляда босса, стараясь ничем не выдать своего недовольства. Именно Нейман подсказал идею использовать мелких дилеров наркотиков для обеспечения связи через Церес. Именно Нейману принадлежала идея транспортировки оружия через заброшенные геологические станции. Именно Нейман нашел первых «сотрудников» среди жителей Старого Города и организовал первую сеть агентуры. Практически вся работа с пустыней: люди, оружие, вербовка – все идет через него и все контролируется его людьми.
Кроме Черного. Как только этот паршивый охотник появился на горизонте, как только произошло первое столкновение, босс взял дело под свой контроль и принимал решение единолично. Нейману оставалась только роль наблюдателя. Даже исполнение части приказов стали проходить мимо него.
Таких вещей бывший наркобарон Картели, бывший хозяин трех спутников планеты Центра – настоящего сосредоточия рынка наркотиков в южном секторе - бывший, черт возьми, раб семьи Рангори, не спустил бы никому. Сталлеру тоже не спустит. Просто пока у него нет таких сил, чтобы бороться со своим хозяином. В отличие от многочисленных других помощников Сталлера, Нейман знает, какие люди, и не люди, если уж говорить точно, стоят за спиной его босса.
Сталлер кивает с непроницаемым выражением лица, и Нейман продолжает доклад. Ничего неожиданного доклад не содержит, и Сталлер, дав указание придержать часть груза на орбите, прежде чем завершать сделку с местным дилером, вежливо выпроваживает помощника. О караване Черного, о неожиданном участии кочевников, он предпочитает раздумывать в одиночестве.
Если бы Сталлер хоть немного был склонен к мистике, он бы подумал, что Черного прислала на его голову сама Песчаная Дева. Он не сомневается, что некоторые из жителей именно так и думаю. Сплетни и слухи, бродящие по Старому Городу, истории, рассказываемые на границе о том, кто слышит Песчаную Деву, то влияние, которым пользуется охотник в пустыне: сколько не делай скидку на склонность людей к выдумке и преувеличениям, факт оставался фактом – Черный оставался самой загадочной и влиятельной фигурой. Более того, Сталлер вынужден признать, что не верно оценил значимость этой фигуры и величину влияния. Связаться с кочевниками, даже после прошлогодних событий, мало кто бы отважился: сотрудничать с кочевниками, не с остатками племени, а с полноценным и хорошо вооруженным отрядом равноценно самоубийству. Но, похоже. Черный сумел найти с последними общий язык.
Кочевники, старинное дальнобойное оружие, эти дикие слухи по Побережью о сигнальных огнях и помощи – ведь бред же полный! Сталлер изучил все возможные данные и о пустыне и о ее жителях, чтобы увериться в полной невозможности создать мало-мальски быстро реагирующую систему в условиях такого огромного пространства. Без устойчивой связи, в отсутствии средств передвижения, в условиях постоянной взаимной вражды – все это превращало идею об объединении пустынников в какое-то общество в фарс, в утопию. Зато предоставляло массу возможностей в манипулировании отдельными поселениями и племенами кочевников в своих целях. Так и только так можно было создать подобие власти в пустыне. Так на что надеется чертов дарт? Что он пытается сделать? Кто ему покровительствует?
Последний вопрос так занимает Сталлера, что вместо того, чтобы сразу отдать нужный приказ, он откладывает решение до самого вечера, раз за разом, взвешивая свое положение: какие люди могут быть заинтересованы и примут участие, какие окажут сопротивление, какие капиталы и в каком случае он может использовать, как сильно может рассчитывать на своего покровителя, на людей стоящих за его спиной. С какой стороны не посмотри – его позиции безупречны, его силы и возможности по сравнению с дартом не сопоставимы, Черный обречен. Так почему он испытывает сомнения? Почему медлит?
Он знает почему: это инстинкт, неуловимое неопределенное чутье старого монгрела. Это оно зудит и толкает локтем в бок: все не так, все не так как ты представляешь. Сила есть, оружие есть, деньги есть, люди за тобой есть, но опасность, которая ему грозит, которая может помешать его планам, совсем другая. Она остается где-то там, за рамками здравого смысла, ее нельзя увидеть, посчитать, указать пальцем. Она проявится только в последний момент. И тогда победа будет зависеть от того, кто этот последний момент просечет первым.
Уже ночью Сталлер делает один единственный звонок. Человек, с которым он говорит, отвечает двумя словами и сразу отключается. Человек знает, что делать и будет действовать максимально быстро и эффективно. А Сталлеру опять остается ждать.
Муторное занятие.
На рассвете тюльпаны кажутся одинаковыми: темными плотными бутонами на стройных тонких ножках. На скалах вокруг – розовый нежный свет, небо над головой цвета сизого шелка, а в низине застряла ночь, и цветы тонут в лиловатых сумерках.
Он неуверенно касается свернутых лепестков, боится, что его прикосновение как-то повредит цветок. Его руки, пальцы, лишком грубые, чтобы по-настоящему ощутить нежность цветка, и тогда он накланяется сильнее и касается тюльпана щекой. Да, очень нежный, прохладный, мягкий и упругий, а когда выпрямляется – видит блонди.
Тот сидит почти в центре цветочной поляны, в той заковыристой позе, которую он не раз наблюдал два года назад. Вообще он такой, каким Черный помнит его в пустыне: похудевший, усталый, но с блестящими глазами и чем-то таким внутри – живым, настоящим – что заставляло его верить в победу, верить, что они дойдут. Тогда Черному все время казалось, что если рассмотреть блонди внимательнее, поговорить, то можно увидеть, где это живое. А что будет потом – уже неважно.
Сейчас блонди такой же, только одет прилично и волосы в порядке: тяжелая, светлая волна до самой земли, а глаза в сумерках кажутся черными, как у него самого. Блонди тоже его рассматривает, потом наклоняет голову, предлагая подойти.
Черный прослеживает взглядом все расстояние до блонди, сплошной цветочный ковер, гладит грубыми, нечувствительными пальцами тюльпан и отрицательно качает головой.
- Не-а. Я все передавлю.
Блонди иронично выгибает бровь. Движение такое знакомое, такое родное, что Черный не удерживается и откровенно улыбается. Похоже, его веселье раздражает блонди, тот слабо хмурится и вот-вот должен сказать: «Не капризничай, пет». Почему-то блонди молчит, и Черный вдруг ощущает себя невероятно счастливым. Совершенно свободным и совершенно счастливым.
Когда он просыпается, то все еще смеется. И чувствует себя совершенно счастливым. Небо над головой - как сизый шелк, в точности как во сне, а воздух пропитан ароматом цветов и чист как вода из источника. Черный думает, что даже во сне, даже мысленно, он никогда не произносит имя блонди, и почему-то это кажется ему какой-то счастливой приметой. Что может измениться из-за одного имени?
И он шепотом, одними губами произносит имя блонди. И действительно ничего не меняется.
Тракт пуст.
Бывают случаи, когда караван двигается несколько дней подряд и никого не встречает. Например, когда это первый караван этого года, и нет смысла малым группам выходить на дороги – торговля еще не восстановлена. Или когда налетает большая буря: не обычный буран, а несколько дней сильного, порывистого ветра, с ураганами, с ливневыми дождями – тогда даже кочевники стараются прибиться к какой-нибудь лежке или стать лагерем. Еще тракт пуст перед приходом Северного ветра, хотя Черный знавал одно исключение.
Но сейчас весна, скоротечная, яркая как улыбка солнца, весна. Караваны снаряжаются чуть ли не каждую неделю, между базами уже вовсю шныряют охотники и «сынки» местных «бугров», обитатели лежек и поселений группами и поодиночке выходят в пустыню за «добычей» в виде редких сланцев, соли, выходов пород, рагонов, крысюков, мумифицированных трупов, останков горнорудной и геологической техники, роботов и прочее и прочее. За несколько сотен лет разработки и попыток освоения пустыня поглотила такое количество отходов жизнедеятельности человеческой цивилизации, что вышеперечисленного «богатства» хватит еще на пару сотен лет. И если мелкая техника или ее останки используются в большинстве своем на месте, то мумии, пластинки содержащих немагнитное железо пород и даже рагоны являются статьей экспорта. Просто удивительно как падки гости самого высокотехнологичного города галактики на местные знахарские зелья и порошки.
Сейчас весна: в «озах» трубчатые стволы древнего мутировавшего папоротника покрыты зелеными узорчатыми листьями, вода подымается в каменных колодцах почти до уровня земли, в спрятанных в скалах низинах цветут тюльпаны, на несколько дней превращая сухую вечно голодную землю в рай. И в «озы» приезжают «свадьбы» - пышные, со многими гостями или скромные, состоящие только из жениха и невесты, и нежные весенние ночи оглашаются стонами и шепотом, вечными и неизменными во все времена.
Сейчас весна: самое время для любви, для работы, для поиска, для пути. Так почему тракт пуст? Что происходит?
Байки Красного Рагона начинают выходить из строя, несколько человек уже едут по двое и недалеко то время, когда кочевникам, так или иначе, понадобится обновить транспортный парк. Понимает это не только Черный. От кочевников и так старались держаться подальше, а теперь и подавно сохраняют дистанцию. По ночам между ближайшими спящими охотником и кочевником шагов десять не меньше. Черный проходит их, морщась от досады, но делать нечего: многолетнее противостояние между кочевыми и оседлыми обитателями пустыни за пару недель не исчезнет.
- Слышь, Красный, - тихо говорит он, усаживаясь на корточки над валяющимся рядом с байком предводителем кочевников, - надо поговорить с кем-нибудь.
- Угу, - кивает тот, философски рассматривая звездное шелковое небо над головой, - только сначала поймаем. Этого кого-нибудь.
Черный хмыкает, вытаскивает сигареты, предлагая одну Рагону. Оба закуривают, по привычке тщательно прикрывая огонек рукой.
- Стремаешься? – спрашивает Рагон. Без насмешки, какая уж тут насмешка. Черный задумчиво кивает:
- Уж больно тихо. Жди беды.
- Да, спокойно как на жальнике. Даже рагонов нет.
Это, конечно, преувеличение, не далее как вчера Вин наткнулся на двух тварей мало не с байк размером. Убивать их не стали, но шугнуть пришлось: твари оказались упрямыми и раздраженными. Весна – она для всех весна.
- Помнишь, на лежке перед Железным Камнем, твой человек сказал, что те четверо были своими: охотник и трое торгашей с ними? Шли на Белую Базу? Ну и где они?
Рагон пожимает плечами.
- Да мало ли? Могли перед нами пройти, могли разделиться: охотник ушел дальше, а те трое потопали обратно по тракту. Тогда мы их и не увидели, они позади были.
- Могли, - кивает Черный. Вполне правдоподобное объяснение. А могли и не вернуться. Могли остаться на Базе в качестве… трофеев.
- Втроем, или если дальше один охотник пошел, могли и срезать, могли предыдущий караван догнать, - продолжает рассуждать Рагон и Черный снова кивает.
- Могли.
И предыдущий караван им догнать было бы нелегко, даже если он заходил на Белую Базу. Они тоже задержались на Железном Камне, и двигаются они в обычном темпе, загонять людей Черный смысла не видит.
- Стремаешься, - констатирует Рагон и усаживается, опираясь спиной о байк. Объяснять ему тоже ничего не надо: тракт пуст, это он и так собственными глазами видит. Но и вокруг никого нет. Его удальцы, гоняющие по пескам, так никого за все время и не обнаружили: ни охотника, ни пустынника, ни своего брата кочевника. А это уж совсем странное дело, если кочевые вдруг перестали на караваны нападать. А если вспомнить, что у некоторых кочевых теперь оружия немеряно, так совсем уж странное дело.
- Что ты сделать хочешь? – Рагону понятно, что Черный не поболтать перед сном пришел, а с каким-то делом. Только непонятно почему ночью.
- Сгонять надо в одно место, с одним человечком потолковать.
- Ну, так в чем дело? Скажи куда, мы быстро.
Черный слабо улыбается, качает головой.
- Нет. Человечек этот ни с кем кроме меня говорить не будет, пусть ты хоть Песчаная Дева. Мне самому нужно ехать.
- Ага, - глубокомысленно изрекает Рагон, прикидывая, сколько заряда осталось на его батареях, и не придется ли снимать с другой машины.
- И ехать надо мне одному.
- Чего? – от удивления Рагон говорит намного громче, чем до этого. Ближайший кочевник приподымает голову, сонно оглядываясь. Красный машет ему рукой и тот снова укладывается на песок.
- Ты, что сдурел? – эксперссивно шепчет Рагон, наклонившись к Черному, - оставить караван? Сейчас? А если ты там, где угробишься, что тогда?
- Не угроблюсь, - спокойно произносит Черный, - не тот расклад.
- Один не поедешь, - категорично изрекает Рагон, - я поеду. Возьми Вуда, еще пару ребят и…
- Нет. Целая группа привлечет внимание намного большее, чем один человек.
- Ты… блядь… ты сдурел!
Черный помалкивает, слушая экспрессивную ругань Рагона, только глазами блестит. И Рагон, повспоминав всех существующих и несуществующих родственников спятившего дарта и всласть изругавшись, понимает, что Черный решения не изменит. Выражение лица у него не такое, чтобы можно было его словами с места сдвинуть: сидит довольный и улыбается как крысюк после мяса.
Рагон прав. Не дело дарту покидать караван, да еще и во время войны, но дело легендарного Черного найти разгадку и привести людей к цели. И то, что разгадку надо искать самому, как в «добрые старые времена», для Черного… ну как свежее мясо для крысюка.
Он справится. Он сделает все как должно.
- Ты останешься, потому что ты знаешь весь расклад. Вуд знает только о договоре, и с кочевниками дела почти не имел. Ни с твоими, ни с другими парнями. Он тоже останется, потому что все контакты в Городе и Соленом Побережье завязаны на нем, а Келли Юпитер знает, когда появится. И если что случится, вы двое знаете, что делать дальше.
- Иди на х***, Черный. В Юпитерову ж*** понял? Случится – не случится, а ты возьмешь двоих моих ребят и умолкни в тряпочку.
Черному становится смешно: рассерженный и обескураженный Рагон, воинственно потряхивающий рыжими усами и косичками – зрелище сногсшибательное. Он не удерживается от улыбки, даже хихикать начинает. Рагон еще сильнее пушит усы, матерится и в избытке чувств прикладывает кулаком по корпусу байка. Машина обиженно гудит и кочевник, давеча уже просыпавшийся, снова встревожено подымает голову.
Теперь Черный успокаивающе машет рукой и поближе подвигается к собеседнику.
- Не кипешуй. Вдвоем вы справитесь при самом дурном раскладе. Главное – дотащить караван до Четвертого «колодца». Там ждет Белка со своими приспособлениями, а дальше уже дело Вуда и Келли.
- Ага, конечно. А всем остальным я расскажу сказочку о том, что Черный ушел к Песчаной Деве и теперь я говорю его устами. Да меня и слушать никто не будет. И Вуда слушать не будут. Блядь, Черный, ты не врубаешься что ли? Они пойдут только за тобой.
Черный кивает терпеливо: в этой части возражений Рагон, безусловно, прав. Очень многое - контакты, люди, обещания - завязано на нем самом, на его личности, на его словах. Но, безусловно, и другое: все то время, которое понадобилось Черному, чтобы превратиться из охотника в дарта, в голос Побережья, все это время он действовал не один. У него были свои люди и этих «своих» людей, так или иначе, знает каждый его контакт: каждый фискал, каждый купец, каждый «бугор», каждый вождь кочевников или продажный армейский. Знаю и те люди, с которыми заключено соглашения о взаимопомощи. Знают и те, которые почитают Черного за врага.
Черный считает, что его команда справиться.
- За моими людьми тоже пойдут. Может не все, может не без обещаний или доказательств, но пойдут обязательно, - Черный вдруг улыбается как старик, печально и горько и говорит, - у них просто нет выбора. Или идти за кем-то, кто хочет сохранить пустыню, или остаться на месте и погибнуть.
Он снова улыбается, немного не так горько, встает, говорит так, словно отвечает своим мыслям:
- Идет война, Красный.
Тихий в отличие от Рагона никаких возражений не приводит и в правильности решения Черного сомнений не выказывает: мимолетно скользит взглядом по лицу дарта, наполовину скрытого маской, кивает и утыкается взглядом куда-то в горизонт. Черный улыбается про себя и поворачивается к Рагону:
- Постарайтесь держаться вместе. Я вернусь через неделю, возможно полторы. Тихий знает маршрут.
Рагон с недоумением смотрит на дарта, оглядывается, словно желая убедиться в том, что тракт никуда не делся, потом снова смотрит на Черного.
– Какого черта?
- Хочу проверить еще одну загадку.
Загадка собственно та же – отгадки разные, а сама загадка большая и одним ответом не решается. В голове Черного фрагменты одного важного большого ответа складываются из мелких, не связанных друг с другом фрагментов: из «ничейного» шпика Никласа и всевидящего ока спутников, которые, как он знает, никогда не оставляли пустыню своим вниманием; из отсутствия кочевником на тракте и прогулки неизвестных торговцев к Белой базе; из согласия Автоклава присмотреть за Келли и пары строчек, второпях напечатанных на допотопном наладоннике; из тихого неумолимого шепота песка и содержания двух контейнеров, привьюченных к байку. Все эти куски следовали друг за другом, никак не связанные, они крутил их мысленно, так и эдак, прикладывал друг к другу и, когда головоломка не складывалась – оставлял на потом, а когда складывалась – пробовал на прочность и точность, и складывал заново, если догадка утрачивала смысл при другом положении вещей. Не то, чтобы ему это нравится, это складывание головоломок, он предпочитает действия, но он точно знает: время действия наступает тогда, когда цель и путь к ней становятся единым целым, ясным и прозрачным как вода в «озах». И пока это время не настало.
Байк натужно гудит, выбрасывая воздух с долей песка, всхлипы сопел и едва слышное при остановках скрипение при поворотах руля обещает скорую и окончательную остановку. Весна идет на убыль: по вечерам ветер взвихривает мелкую поземку на песчаных склонах, утреннее небо уже не столь упоительно-чистое, день становится все жарче, и обходится без маски даже на короткое время привалов вся тяжелее. Скоро лето.
Черный подымает голову вверх, улыбается синему, немного побледневшему небу над головой. Он щурится, как если бы ехал без маски и очков, просто так, и мог смотреть на небо без обрыдлых стекол. Он готов заорать от восторга, как делал всегда, когда гонял байки, хоть в пустыне, хоть в Городе. Он, машина и ветер – это и есть свобода.
.Он соскучился за этим, соскучился гораздо больше, чем думал. И Черный думает, что хотел бы снова идти по пескам, или мчаться на байке через ущелья и перевалы Южных Гор, или брести сквозь каменные нагромождения Железной Долины – одному, и чтобы только ветер и небо над головой. И может быть, чтобы где-то там, далеко, среди других людей кто-то ждал его, или хотя бы помнил о нем. И тогда он не просто шел бы куда-то, а шел к кому-то. Но место, где мог быть такой человек, осталось далеко позади, и время, когда такое могло бы случиться, давно истекло.
Черный думает, что это все весна. Ну а как же, даже рагоны вон, бегают через всю пустыню, а он же человек, его весна тоже тревожит.
Солнце только склоняется к закату, когда Черный останавливает байк и готовится к ночевке. Тихо напевая про себя песенку, в основном состоящую из трам-там-там, готовит нехитрую снедь, и наевшись, неторопливо, в смак, закуривает. Ложится он не спешит, разглядывая курящиеся, оранжевые в закатном пламени, вершины дюн и ожидая начала первой весенней бури. Хотя, конечно, это еще не буря, а так – проба сил.
Сначала по вершинам легко-легко скользит ветер: глинистые склоны лишь чуть сильнее блестят, а с песчаных холмов в воздух поднимается пыль – алая и блестящая в лучах солнца. Затем ветер усиливается, и с вершин начинают скатываться мелкие песчаные ручейки. Их становится все больше и больше, с песком скатываются мелкие глиняные осколки, похожие на куски цветного льда, по ложбинам двигается поземка и наступает момент, когда кажется, что весь песок вокруг ожил. Льется, кружится, покрывается мелкой кружевной рябью, как вода, и поет. То есть сначала он шепчет, а потом – поет.
Это момент, которого ждет Черный. Как это называется и почему происходит только в первый достаточно сильный ветер весной – он не знает. Но пески поют: тонкими тягучими голосами, пронзительно-тоскливыми, иногда низкими, пугающими, иногда – чистыми как источник. Звуки перекликаются между собой, сливаются в одно и распадаются и льются, и льются, как льется песок под ветром.
Эта удивительная музыка живет недолго: стоит ветру достигнуть силы настоящей бури и голоса стихнут, превратятся в обычный вой и рев воздуха. Но пока она звучит, Черному, кажется, что более удивительного и красивого места на Амой просто не существует.
Караван идет целый день, как и полагается нормальному каравану поздней весной: между идущими дистанция в несколько футов, у последнего за плечами торчит рогатина с цветной тряпкой: предосторожность для хорошей погоды вроде бы и лишняя, но Черный требует ее соблюдать, а значит, требование будет выполнено, идет ли сам дарт с караваном, или куда-то отлучился по служебной надобности. Из чего как раз следует, что караван идет необычный и дарт у каравана тоже особенный.
Караван идет целый день без остановок. Тихий даже полчаса не выделил: ели на ходу сухой паек, а отливать бегали по мере надобности. Причем отливающего сопровождал последний идущий, который с тряпкой, так что через какое-то время предосторожность перестала казаться излишней: подозрительное отсутствие мелких стычек с кочевниками, и вообще кочевников, тревожит всех караванщиков. И то, что с тракта к вечеру караван сошел и направился по неглубокой долине на север ни у кого не вызвало вопросов. Наверное, еще и потому, что на повороте в долину сидел верхом на байке Красный Рагон и во всеуслышание доложил Тихому, что место чистое.
О том, что место на последнюю неделю вряд ли использовалось для засады, он тоже доложил. Тихий помрачнел, но только головой кивнул. Черный как в воду глядел: нет бандюков паршивых, и не было. Если бы кто-нибудь месяц тому назад сказал бы, что он, Тихий, будет счастлив, если на его караван нападут кочевники – посмеялся бы. А вот поди ж ты, и такое случается.
Жизнь умеет много… чего. Куда больше, чем наука.
Лагерь готовится к буре: кочевники накрывают оставшиеся машины нанопеной, используя байки под стену убежища, остальные роют ямы, желательно поближе к глинистым склонам. Дарт еще утром перед отъездом предупредил, а сейчас и самый первый новичок и тот увидел бы, что идет сильный ветер. Дюны курятся, песок шевелится, кажется, что до самого горизонта, и если смотреть сверху, то, кажется, что плывешь на корабле, а перед тобой океан и нет ему ни конца, ни края. Тихому это зрелище нравится, он простаивает на вершине холма лишние минут пять, чтобы посмотреть как это красиво. Океан: желтый, оранжевый, красный океан, движется и движется, течет и течет.
Тихий неожиданно для самого себя, усаживается на задницу, на подол вытертого до белого сияния охотничьего плаща, и, отталкиваясь ногами и локтями, съезжает вниз. Вместе с ним съезжает куча песка, и он тратит минуту на то, чтобы отплеваться и стряхнуть хотя бы часть песка и пыли, но это все равно не портит ему удовольствия. Там где он раньше жил, океан замерзал зимой. Полосы берегового льда могли протянуться на несколько фарлонгов, и если скатиться с засыпанного снегом пологого склона, можно было нестись по льду несколько минут. Их вечно ругали за опасную забаву, да когда ж ребятню останавливали выпоротые задницы?
Отряхнувшись, Тихий огибает холм, чтобы вернуться в лагерь и останавливается, услышав чей-то диалог:
- Ни фига не понимаешь, парень. Дарт до Песчаной Девы подался.
- Куда?
- До Песчаной Девы. Потолковать.
Судя по молчанию собеседник, склонного к мистицизму караванщика, несколько опешил. Тихий решает дослушать и замирает на месте:
- А разве… Песчаная Дева… может говорить?
- Хм… с тобой она, если и заговорит, то только перед твоей смертью. Да и со всеми остальными. Хоть уши затыкай, хоть пой вслух, хоть криком кричи – ничем ее голос не заглушить.
- Это ты о голосах в песках, что ли? От которых с катушек съезжают? Так это никакой не голоса. Просто от постоянного шума идут глюки, как на торве, вот у человека крышу и сносит. При чем тут дарт-то?
Тихий узнает голос спрашивающего, как и голос «сказочника» - Лукас, большой любитель помолоть языком - и вслушивается еще внимательней, стараясь запомнить даже интонацию.
- Дурень ты, хоть и городской. Дальше своего носа ничего не видишь.
- Ага. Во всех местах у людей глюки и поэтому они умом трогаются, а здесь Песчаная Дева говорит.
Лукас какое-то время молчит, то ли думает, то ли обливает собеседника презрительно-холодным взглядом «настоящего охотника», которому на такую глупость и обжаться-то зазорно. Но Лукас продолжает говорить совсем не снисходительным и не ироничным тоном и Тихий понимает, что ошибся.
- Это тебе не все места, парень. Это пески. Это пустыня. Это такое место, по которому ты сегодня идешь, завтра ползешь, а послезавтра они тебя сожрут, и следа не останется. И увидеть здесь можно много чего, чего и самому страшному врагу не пожелаешь, и самому близкому другу – тоже. Ты вон, такой блин умный, чего дальше с Черным двинулся, а? Чего назад в Город не побежал? А потому что знаешь: кто пойдет с Черным, тот и выиграет. Хотя я б на его месте сразу бы тебя в песок закопал. Но дарту виднее, так что ходишь ты по этим пескам по его милости и по его слову.
Голоса замолкают. В наступившей тишине отчетливо слышен усиливающийся шум ветра и отдаленный слабый гул, словно где-то очень далеко бьют во множество маленьких барабанов одновременно. Тихий уже собирается вставать, когда вновь слышит голос:
- Пески – не все места. И Черный… не такой как все. Ну и что? При чем тут Песчаная Дева?
Проходит еще с десяток секунд, пока Лукас необычно резко и гневно произносит:
- Ни хрена ты не понял, что я тебе тут толкую. Ни хрена.
Тихий дожидается, пока оба монгрела отойдут на достаточное расстояние и тоже возвращается в лагерь. Лукас правильно понял: Никлас отправился с ними, потому что выбрал Черного. Вот только из кого он выбирал-то? И что хочет проверить?
К середине ночи ветер стихает и Черный просыпается. Чем еще удобен байк, так это тем, что из него получается отличное убежище. Жаль, что до сих пор никто не озаботился нуждами пустынников и не создал байки, которым песок не страшен. Выбравшись из-под нанопены, Черный минуту любуется чистым ночным небом, утыканным стеклянными гвоздиками звезд и начинает собираться. Ехать еще далеко, рассиживаться нечего.
Воздух отчаянно холоден, хоть лето и близко, но по ночам температура не выше 7-8 градусов. Черный, не жалея, тратит время на то, чтобы разогреть на спиртовке консервы и выпить горячей воды, и только потом отправляется. Байк заводится не сразу, двигатель чихает и кашляет, но, в конце концов, машина двигается с места. Черный прикидывает, какова вероятность того, что у Пифийского оракула найдется лишний или вообще какой-либо байк, полагает, что вполне может найтись, и решает не беспокоится раньше времени.
Вообще называть надо было как-то не так. Черный не помнил точно, какое имя носила та одурманенная каким-то газом женщина, которая слыла прорицательницей, какое-то похожее, но другое. Да и пророчествовать местный оракул был не мастак. Зато владел одной необыкновенно-ценной вещью, перед которой стоимость хрустального или даже бериллиевого гадательного шара непоправимо меркла.
- Живи, Черный.
- Живи, Крон. Как дела?
- Цветами не пахнут.
- А кредитами?
- Только если ты привезешь.
- А зачем? Солить их, что ли будешь?
- Не-а. разложу на матрасе, буду потом всем говорить, что в кредитах купаюсь.
Черный фыркает. Крон здесь навроде «сынка» и телохранителя при бугре, хотя с первого взгляда и не скажешь: худой, жилистый, разве что высокий как для монгрела. Да и лицо у него – обветренное, выдубленное как у настоящего пустынника, слишком живое и сообразительное. Последнее впечатление верное: в ремонте оборудования он участвует наравне со своим боссом. Роль телохранителей исполняют другие обитатели лежки. Можно сказать, что все остальные обитатели.
- Транки привез? И антифаги обещал в прошлый раз.
- Привез, - Черный стаскивает контейнер с байка и тянется за вторым, - биофильтры и оптика во втором.
- Ага, - Крон помогает Черному разгружаться. Кроме лекарств Черный привез «лишний» кислород, доставшийся после разгрома банды в Железных камнях. Пара подошедших аборигенов тут же начинают потрошить и рассортировывать содержимое контейнеров, и Черный мысленно хвалит себя за предусмотрительность: шесть штук гранат, которые он намерен презентовать Пифийскому оракулу, покоятся в его поясе. И хотя нет пока никаких оснований подозревать кого-то из людей Жанги в предательстве, лишняя предосторожность не помешает.
- Там он, - Крон машет в сторону центральной хибары поселения, имеющий вид подозрительно-красочный и экзотический. Черный кивает, вполне равнодушно, и спокойно, не торопясь, направляется к жилищу оракула.
Дверной проем украшенного заковыристыми рисунками и кусками слюды сооружения подпирает плечом «часовой». Или может младший жрец. Черный подает условный знак, бросает в протянутую ладонь черный керамический диск, плоский, гладкий, без всяких видимых узоров, тот кивает и провожает Черного вглубь, где за расшитыми цветными лентами кожаными коврами и металлическими наборными лентами скрыто основное сооружение – старый, укрепленный дот. Набирает код на простеньком сканере, дверь отодвигается и Черный ныряет в низкий дверной проем, останавливается на середине комнаты и улыбается так широко и искренне, как можно улыбаться только лучшему другу.
- Живи, Алек.
- Иди на хрен, Дарк!
продолжение в комментариях
Продолжение за 30.03 - очень мало. Для разгона требуются отзывы.
Продолжение от 13 апреля - для поклонников Келли.
Я больше не буду указывать, когда выкладываю продолжение, а просто буду поднимать запись.
28 апреля - последний привет из Таганрога
"Держаться за воздух". Остальное вы знаете.
читать дальше - … договоренность соблюдена, но сам знаешь: слово Кудесника недорого стоит. Человечек мой пока молчит, но… в общем, поставил я там пару камер, посмотрим. Что выйдет.
Сталлер кивает. Чутью Неймана он верит как своему, может и больше. Своего помощника он знает давно, в преданности его уверен на все сто: лет пять назад выкупил того на аукционе сомнительным «живым» товаром, проще говоря - снял с крючка у одного из тогдашних воротил Черного рынка. Воротилу позже, не без помощи последнего, «съел» и не подавился, а Нейман с того времени стал его ближайшим помощником и доверенным лицом.
Чутье Сталлера, не менее острое, чем у Неймана, подсказывает ему, что через пару лет придется избавиться от последнего: слишком много тот о нем знает, о слишком важных и слишком опасных вещах осведомлен. Захочет независимости, или не дай Юпитер, попробует продать на сторону информацию – важные и осведомленные люди, но куда выше рангом, от самого Сталлера и костей не оставят. Но пока чутье молчит и Сталлер по-прежнему доверяет своему помощнику.
- Вернулся Дик с орбиты: грузы доставлены. Ждут отмашки.
Вопросительный взгляд помощника Сталлер игнорирует и тот продолжает:
- Карик отправился на побережье, пока новостей нет. С Базы тоже ничего. Но с Черной Слюды вернулась абра, и купец их говорит, что со Слюды Черный пошел с кочевниками. И утверждает, что это – люди Красного Рагона, и вроде как сам Рагон с ними и идет.
Теперь Нейман сам избегает взгляда босса, стараясь ничем не выдать своего недовольства. Именно Нейман подсказал идею использовать мелких дилеров наркотиков для обеспечения связи через Церес. Именно Нейману принадлежала идея транспортировки оружия через заброшенные геологические станции. Именно Нейман нашел первых «сотрудников» среди жителей Старого Города и организовал первую сеть агентуры. Практически вся работа с пустыней: люди, оружие, вербовка – все идет через него и все контролируется его людьми.
Кроме Черного. Как только этот паршивый охотник появился на горизонте, как только произошло первое столкновение, босс взял дело под свой контроль и принимал решение единолично. Нейману оставалась только роль наблюдателя. Даже исполнение части приказов стали проходить мимо него.
Таких вещей бывший наркобарон Картели, бывший хозяин трех спутников планеты Центра – настоящего сосредоточия рынка наркотиков в южном секторе - бывший, черт возьми, раб семьи Рангори, не спустил бы никому. Сталлеру тоже не спустит. Просто пока у него нет таких сил, чтобы бороться со своим хозяином. В отличие от многочисленных других помощников Сталлера, Нейман знает, какие люди, и не люди, если уж говорить точно, стоят за спиной его босса.
Сталлер кивает с непроницаемым выражением лица, и Нейман продолжает доклад. Ничего неожиданного доклад не содержит, и Сталлер, дав указание придержать часть груза на орбите, прежде чем завершать сделку с местным дилером, вежливо выпроваживает помощника. О караване Черного, о неожиданном участии кочевников, он предпочитает раздумывать в одиночестве.
Если бы Сталлер хоть немного был склонен к мистике, он бы подумал, что Черного прислала на его голову сама Песчаная Дева. Он не сомневается, что некоторые из жителей именно так и думаю. Сплетни и слухи, бродящие по Старому Городу, истории, рассказываемые на границе о том, кто слышит Песчаную Деву, то влияние, которым пользуется охотник в пустыне: сколько не делай скидку на склонность людей к выдумке и преувеличениям, факт оставался фактом – Черный оставался самой загадочной и влиятельной фигурой. Более того, Сталлер вынужден признать, что не верно оценил значимость этой фигуры и величину влияния. Связаться с кочевниками, даже после прошлогодних событий, мало кто бы отважился: сотрудничать с кочевниками, не с остатками племени, а с полноценным и хорошо вооруженным отрядом равноценно самоубийству. Но, похоже. Черный сумел найти с последними общий язык.
Кочевники, старинное дальнобойное оружие, эти дикие слухи по Побережью о сигнальных огнях и помощи – ведь бред же полный! Сталлер изучил все возможные данные и о пустыне и о ее жителях, чтобы увериться в полной невозможности создать мало-мальски быстро реагирующую систему в условиях такого огромного пространства. Без устойчивой связи, в отсутствии средств передвижения, в условиях постоянной взаимной вражды – все это превращало идею об объединении пустынников в какое-то общество в фарс, в утопию. Зато предоставляло массу возможностей в манипулировании отдельными поселениями и племенами кочевников в своих целях. Так и только так можно было создать подобие власти в пустыне. Так на что надеется чертов дарт? Что он пытается сделать? Кто ему покровительствует?
Последний вопрос так занимает Сталлера, что вместо того, чтобы сразу отдать нужный приказ, он откладывает решение до самого вечера, раз за разом, взвешивая свое положение: какие люди могут быть заинтересованы и примут участие, какие окажут сопротивление, какие капиталы и в каком случае он может использовать, как сильно может рассчитывать на своего покровителя, на людей стоящих за его спиной. С какой стороны не посмотри – его позиции безупречны, его силы и возможности по сравнению с дартом не сопоставимы, Черный обречен. Так почему он испытывает сомнения? Почему медлит?
Он знает почему: это инстинкт, неуловимое неопределенное чутье старого монгрела. Это оно зудит и толкает локтем в бок: все не так, все не так как ты представляешь. Сила есть, оружие есть, деньги есть, люди за тобой есть, но опасность, которая ему грозит, которая может помешать его планам, совсем другая. Она остается где-то там, за рамками здравого смысла, ее нельзя увидеть, посчитать, указать пальцем. Она проявится только в последний момент. И тогда победа будет зависеть от того, кто этот последний момент просечет первым.
Уже ночью Сталлер делает один единственный звонок. Человек, с которым он говорит, отвечает двумя словами и сразу отключается. Человек знает, что делать и будет действовать максимально быстро и эффективно. А Сталлеру опять остается ждать.
Муторное занятие.
На рассвете тюльпаны кажутся одинаковыми: темными плотными бутонами на стройных тонких ножках. На скалах вокруг – розовый нежный свет, небо над головой цвета сизого шелка, а в низине застряла ночь, и цветы тонут в лиловатых сумерках.
Он неуверенно касается свернутых лепестков, боится, что его прикосновение как-то повредит цветок. Его руки, пальцы, лишком грубые, чтобы по-настоящему ощутить нежность цветка, и тогда он накланяется сильнее и касается тюльпана щекой. Да, очень нежный, прохладный, мягкий и упругий, а когда выпрямляется – видит блонди.
Тот сидит почти в центре цветочной поляны, в той заковыристой позе, которую он не раз наблюдал два года назад. Вообще он такой, каким Черный помнит его в пустыне: похудевший, усталый, но с блестящими глазами и чем-то таким внутри – живым, настоящим – что заставляло его верить в победу, верить, что они дойдут. Тогда Черному все время казалось, что если рассмотреть блонди внимательнее, поговорить, то можно увидеть, где это живое. А что будет потом – уже неважно.
Сейчас блонди такой же, только одет прилично и волосы в порядке: тяжелая, светлая волна до самой земли, а глаза в сумерках кажутся черными, как у него самого. Блонди тоже его рассматривает, потом наклоняет голову, предлагая подойти.
Черный прослеживает взглядом все расстояние до блонди, сплошной цветочный ковер, гладит грубыми, нечувствительными пальцами тюльпан и отрицательно качает головой.
- Не-а. Я все передавлю.
Блонди иронично выгибает бровь. Движение такое знакомое, такое родное, что Черный не удерживается и откровенно улыбается. Похоже, его веселье раздражает блонди, тот слабо хмурится и вот-вот должен сказать: «Не капризничай, пет». Почему-то блонди молчит, и Черный вдруг ощущает себя невероятно счастливым. Совершенно свободным и совершенно счастливым.
Когда он просыпается, то все еще смеется. И чувствует себя совершенно счастливым. Небо над головой - как сизый шелк, в точности как во сне, а воздух пропитан ароматом цветов и чист как вода из источника. Черный думает, что даже во сне, даже мысленно, он никогда не произносит имя блонди, и почему-то это кажется ему какой-то счастливой приметой. Что может измениться из-за одного имени?
И он шепотом, одними губами произносит имя блонди. И действительно ничего не меняется.
Тракт пуст.
Бывают случаи, когда караван двигается несколько дней подряд и никого не встречает. Например, когда это первый караван этого года, и нет смысла малым группам выходить на дороги – торговля еще не восстановлена. Или когда налетает большая буря: не обычный буран, а несколько дней сильного, порывистого ветра, с ураганами, с ливневыми дождями – тогда даже кочевники стараются прибиться к какой-нибудь лежке или стать лагерем. Еще тракт пуст перед приходом Северного ветра, хотя Черный знавал одно исключение.
Но сейчас весна, скоротечная, яркая как улыбка солнца, весна. Караваны снаряжаются чуть ли не каждую неделю, между базами уже вовсю шныряют охотники и «сынки» местных «бугров», обитатели лежек и поселений группами и поодиночке выходят в пустыню за «добычей» в виде редких сланцев, соли, выходов пород, рагонов, крысюков, мумифицированных трупов, останков горнорудной и геологической техники, роботов и прочее и прочее. За несколько сотен лет разработки и попыток освоения пустыня поглотила такое количество отходов жизнедеятельности человеческой цивилизации, что вышеперечисленного «богатства» хватит еще на пару сотен лет. И если мелкая техника или ее останки используются в большинстве своем на месте, то мумии, пластинки содержащих немагнитное железо пород и даже рагоны являются статьей экспорта. Просто удивительно как падки гости самого высокотехнологичного города галактики на местные знахарские зелья и порошки.
Сейчас весна: в «озах» трубчатые стволы древнего мутировавшего папоротника покрыты зелеными узорчатыми листьями, вода подымается в каменных колодцах почти до уровня земли, в спрятанных в скалах низинах цветут тюльпаны, на несколько дней превращая сухую вечно голодную землю в рай. И в «озы» приезжают «свадьбы» - пышные, со многими гостями или скромные, состоящие только из жениха и невесты, и нежные весенние ночи оглашаются стонами и шепотом, вечными и неизменными во все времена.
Сейчас весна: самое время для любви, для работы, для поиска, для пути. Так почему тракт пуст? Что происходит?
Байки Красного Рагона начинают выходить из строя, несколько человек уже едут по двое и недалеко то время, когда кочевникам, так или иначе, понадобится обновить транспортный парк. Понимает это не только Черный. От кочевников и так старались держаться подальше, а теперь и подавно сохраняют дистанцию. По ночам между ближайшими спящими охотником и кочевником шагов десять не меньше. Черный проходит их, морщась от досады, но делать нечего: многолетнее противостояние между кочевыми и оседлыми обитателями пустыни за пару недель не исчезнет.
- Слышь, Красный, - тихо говорит он, усаживаясь на корточки над валяющимся рядом с байком предводителем кочевников, - надо поговорить с кем-нибудь.
- Угу, - кивает тот, философски рассматривая звездное шелковое небо над головой, - только сначала поймаем. Этого кого-нибудь.
Черный хмыкает, вытаскивает сигареты, предлагая одну Рагону. Оба закуривают, по привычке тщательно прикрывая огонек рукой.
- Стремаешься? – спрашивает Рагон. Без насмешки, какая уж тут насмешка. Черный задумчиво кивает:
- Уж больно тихо. Жди беды.
- Да, спокойно как на жальнике. Даже рагонов нет.
Это, конечно, преувеличение, не далее как вчера Вин наткнулся на двух тварей мало не с байк размером. Убивать их не стали, но шугнуть пришлось: твари оказались упрямыми и раздраженными. Весна – она для всех весна.
- Помнишь, на лежке перед Железным Камнем, твой человек сказал, что те четверо были своими: охотник и трое торгашей с ними? Шли на Белую Базу? Ну и где они?
Рагон пожимает плечами.
- Да мало ли? Могли перед нами пройти, могли разделиться: охотник ушел дальше, а те трое потопали обратно по тракту. Тогда мы их и не увидели, они позади были.
- Могли, - кивает Черный. Вполне правдоподобное объяснение. А могли и не вернуться. Могли остаться на Базе в качестве… трофеев.
- Втроем, или если дальше один охотник пошел, могли и срезать, могли предыдущий караван догнать, - продолжает рассуждать Рагон и Черный снова кивает.
- Могли.
И предыдущий караван им догнать было бы нелегко, даже если он заходил на Белую Базу. Они тоже задержались на Железном Камне, и двигаются они в обычном темпе, загонять людей Черный смысла не видит.
- Стремаешься, - констатирует Рагон и усаживается, опираясь спиной о байк. Объяснять ему тоже ничего не надо: тракт пуст, это он и так собственными глазами видит. Но и вокруг никого нет. Его удальцы, гоняющие по пескам, так никого за все время и не обнаружили: ни охотника, ни пустынника, ни своего брата кочевника. А это уж совсем странное дело, если кочевые вдруг перестали на караваны нападать. А если вспомнить, что у некоторых кочевых теперь оружия немеряно, так совсем уж странное дело.
- Что ты сделать хочешь? – Рагону понятно, что Черный не поболтать перед сном пришел, а с каким-то делом. Только непонятно почему ночью.
- Сгонять надо в одно место, с одним человечком потолковать.
- Ну, так в чем дело? Скажи куда, мы быстро.
Черный слабо улыбается, качает головой.
- Нет. Человечек этот ни с кем кроме меня говорить не будет, пусть ты хоть Песчаная Дева. Мне самому нужно ехать.
- Ага, - глубокомысленно изрекает Рагон, прикидывая, сколько заряда осталось на его батареях, и не придется ли снимать с другой машины.
- И ехать надо мне одному.
- Чего? – от удивления Рагон говорит намного громче, чем до этого. Ближайший кочевник приподымает голову, сонно оглядываясь. Красный машет ему рукой и тот снова укладывается на песок.
- Ты, что сдурел? – эксперссивно шепчет Рагон, наклонившись к Черному, - оставить караван? Сейчас? А если ты там, где угробишься, что тогда?
- Не угроблюсь, - спокойно произносит Черный, - не тот расклад.
- Один не поедешь, - категорично изрекает Рагон, - я поеду. Возьми Вуда, еще пару ребят и…
- Нет. Целая группа привлечет внимание намного большее, чем один человек.
- Ты… блядь… ты сдурел!
Черный помалкивает, слушая экспрессивную ругань Рагона, только глазами блестит. И Рагон, повспоминав всех существующих и несуществующих родственников спятившего дарта и всласть изругавшись, понимает, что Черный решения не изменит. Выражение лица у него не такое, чтобы можно было его словами с места сдвинуть: сидит довольный и улыбается как крысюк после мяса.
Рагон прав. Не дело дарту покидать караван, да еще и во время войны, но дело легендарного Черного найти разгадку и привести людей к цели. И то, что разгадку надо искать самому, как в «добрые старые времена», для Черного… ну как свежее мясо для крысюка.
Он справится. Он сделает все как должно.
- Ты останешься, потому что ты знаешь весь расклад. Вуд знает только о договоре, и с кочевниками дела почти не имел. Ни с твоими, ни с другими парнями. Он тоже останется, потому что все контакты в Городе и Соленом Побережье завязаны на нем, а Келли Юпитер знает, когда появится. И если что случится, вы двое знаете, что делать дальше.
- Иди на х***, Черный. В Юпитерову ж*** понял? Случится – не случится, а ты возьмешь двоих моих ребят и умолкни в тряпочку.
Черному становится смешно: рассерженный и обескураженный Рагон, воинственно потряхивающий рыжими усами и косичками – зрелище сногсшибательное. Он не удерживается от улыбки, даже хихикать начинает. Рагон еще сильнее пушит усы, матерится и в избытке чувств прикладывает кулаком по корпусу байка. Машина обиженно гудит и кочевник, давеча уже просыпавшийся, снова встревожено подымает голову.
Теперь Черный успокаивающе машет рукой и поближе подвигается к собеседнику.
- Не кипешуй. Вдвоем вы справитесь при самом дурном раскладе. Главное – дотащить караван до Четвертого «колодца». Там ждет Белка со своими приспособлениями, а дальше уже дело Вуда и Келли.
- Ага, конечно. А всем остальным я расскажу сказочку о том, что Черный ушел к Песчаной Деве и теперь я говорю его устами. Да меня и слушать никто не будет. И Вуда слушать не будут. Блядь, Черный, ты не врубаешься что ли? Они пойдут только за тобой.
Черный кивает терпеливо: в этой части возражений Рагон, безусловно, прав. Очень многое - контакты, люди, обещания - завязано на нем самом, на его личности, на его словах. Но, безусловно, и другое: все то время, которое понадобилось Черному, чтобы превратиться из охотника в дарта, в голос Побережья, все это время он действовал не один. У него были свои люди и этих «своих» людей, так или иначе, знает каждый его контакт: каждый фискал, каждый купец, каждый «бугор», каждый вождь кочевников или продажный армейский. Знаю и те люди, с которыми заключено соглашения о взаимопомощи. Знают и те, которые почитают Черного за врага.
Черный считает, что его команда справиться.
- За моими людьми тоже пойдут. Может не все, может не без обещаний или доказательств, но пойдут обязательно, - Черный вдруг улыбается как старик, печально и горько и говорит, - у них просто нет выбора. Или идти за кем-то, кто хочет сохранить пустыню, или остаться на месте и погибнуть.
Он снова улыбается, немного не так горько, встает, говорит так, словно отвечает своим мыслям:
- Идет война, Красный.
Тихий в отличие от Рагона никаких возражений не приводит и в правильности решения Черного сомнений не выказывает: мимолетно скользит взглядом по лицу дарта, наполовину скрытого маской, кивает и утыкается взглядом куда-то в горизонт. Черный улыбается про себя и поворачивается к Рагону:
- Постарайтесь держаться вместе. Я вернусь через неделю, возможно полторы. Тихий знает маршрут.
Рагон с недоумением смотрит на дарта, оглядывается, словно желая убедиться в том, что тракт никуда не делся, потом снова смотрит на Черного.
– Какого черта?
- Хочу проверить еще одну загадку.
Загадка собственно та же – отгадки разные, а сама загадка большая и одним ответом не решается. В голове Черного фрагменты одного важного большого ответа складываются из мелких, не связанных друг с другом фрагментов: из «ничейного» шпика Никласа и всевидящего ока спутников, которые, как он знает, никогда не оставляли пустыню своим вниманием; из отсутствия кочевником на тракте и прогулки неизвестных торговцев к Белой базе; из согласия Автоклава присмотреть за Келли и пары строчек, второпях напечатанных на допотопном наладоннике; из тихого неумолимого шепота песка и содержания двух контейнеров, привьюченных к байку. Все эти куски следовали друг за другом, никак не связанные, они крутил их мысленно, так и эдак, прикладывал друг к другу и, когда головоломка не складывалась – оставлял на потом, а когда складывалась – пробовал на прочность и точность, и складывал заново, если догадка утрачивала смысл при другом положении вещей. Не то, чтобы ему это нравится, это складывание головоломок, он предпочитает действия, но он точно знает: время действия наступает тогда, когда цель и путь к ней становятся единым целым, ясным и прозрачным как вода в «озах». И пока это время не настало.
Байк натужно гудит, выбрасывая воздух с долей песка, всхлипы сопел и едва слышное при остановках скрипение при поворотах руля обещает скорую и окончательную остановку. Весна идет на убыль: по вечерам ветер взвихривает мелкую поземку на песчаных склонах, утреннее небо уже не столь упоительно-чистое, день становится все жарче, и обходится без маски даже на короткое время привалов вся тяжелее. Скоро лето.
Черный подымает голову вверх, улыбается синему, немного побледневшему небу над головой. Он щурится, как если бы ехал без маски и очков, просто так, и мог смотреть на небо без обрыдлых стекол. Он готов заорать от восторга, как делал всегда, когда гонял байки, хоть в пустыне, хоть в Городе. Он, машина и ветер – это и есть свобода.
.Он соскучился за этим, соскучился гораздо больше, чем думал. И Черный думает, что хотел бы снова идти по пескам, или мчаться на байке через ущелья и перевалы Южных Гор, или брести сквозь каменные нагромождения Железной Долины – одному, и чтобы только ветер и небо над головой. И может быть, чтобы где-то там, далеко, среди других людей кто-то ждал его, или хотя бы помнил о нем. И тогда он не просто шел бы куда-то, а шел к кому-то. Но место, где мог быть такой человек, осталось далеко позади, и время, когда такое могло бы случиться, давно истекло.
Черный думает, что это все весна. Ну а как же, даже рагоны вон, бегают через всю пустыню, а он же человек, его весна тоже тревожит.
Солнце только склоняется к закату, когда Черный останавливает байк и готовится к ночевке. Тихо напевая про себя песенку, в основном состоящую из трам-там-там, готовит нехитрую снедь, и наевшись, неторопливо, в смак, закуривает. Ложится он не спешит, разглядывая курящиеся, оранжевые в закатном пламени, вершины дюн и ожидая начала первой весенней бури. Хотя, конечно, это еще не буря, а так – проба сил.
Сначала по вершинам легко-легко скользит ветер: глинистые склоны лишь чуть сильнее блестят, а с песчаных холмов в воздух поднимается пыль – алая и блестящая в лучах солнца. Затем ветер усиливается, и с вершин начинают скатываться мелкие песчаные ручейки. Их становится все больше и больше, с песком скатываются мелкие глиняные осколки, похожие на куски цветного льда, по ложбинам двигается поземка и наступает момент, когда кажется, что весь песок вокруг ожил. Льется, кружится, покрывается мелкой кружевной рябью, как вода, и поет. То есть сначала он шепчет, а потом – поет.
Это момент, которого ждет Черный. Как это называется и почему происходит только в первый достаточно сильный ветер весной – он не знает. Но пески поют: тонкими тягучими голосами, пронзительно-тоскливыми, иногда низкими, пугающими, иногда – чистыми как источник. Звуки перекликаются между собой, сливаются в одно и распадаются и льются, и льются, как льется песок под ветром.
Эта удивительная музыка живет недолго: стоит ветру достигнуть силы настоящей бури и голоса стихнут, превратятся в обычный вой и рев воздуха. Но пока она звучит, Черному, кажется, что более удивительного и красивого места на Амой просто не существует.
Караван идет целый день, как и полагается нормальному каравану поздней весной: между идущими дистанция в несколько футов, у последнего за плечами торчит рогатина с цветной тряпкой: предосторожность для хорошей погоды вроде бы и лишняя, но Черный требует ее соблюдать, а значит, требование будет выполнено, идет ли сам дарт с караваном, или куда-то отлучился по служебной надобности. Из чего как раз следует, что караван идет необычный и дарт у каравана тоже особенный.
Караван идет целый день без остановок. Тихий даже полчаса не выделил: ели на ходу сухой паек, а отливать бегали по мере надобности. Причем отливающего сопровождал последний идущий, который с тряпкой, так что через какое-то время предосторожность перестала казаться излишней: подозрительное отсутствие мелких стычек с кочевниками, и вообще кочевников, тревожит всех караванщиков. И то, что с тракта к вечеру караван сошел и направился по неглубокой долине на север ни у кого не вызвало вопросов. Наверное, еще и потому, что на повороте в долину сидел верхом на байке Красный Рагон и во всеуслышание доложил Тихому, что место чистое.
О том, что место на последнюю неделю вряд ли использовалось для засады, он тоже доложил. Тихий помрачнел, но только головой кивнул. Черный как в воду глядел: нет бандюков паршивых, и не было. Если бы кто-нибудь месяц тому назад сказал бы, что он, Тихий, будет счастлив, если на его караван нападут кочевники – посмеялся бы. А вот поди ж ты, и такое случается.
Жизнь умеет много… чего. Куда больше, чем наука.
Лагерь готовится к буре: кочевники накрывают оставшиеся машины нанопеной, используя байки под стену убежища, остальные роют ямы, желательно поближе к глинистым склонам. Дарт еще утром перед отъездом предупредил, а сейчас и самый первый новичок и тот увидел бы, что идет сильный ветер. Дюны курятся, песок шевелится, кажется, что до самого горизонта, и если смотреть сверху, то, кажется, что плывешь на корабле, а перед тобой океан и нет ему ни конца, ни края. Тихому это зрелище нравится, он простаивает на вершине холма лишние минут пять, чтобы посмотреть как это красиво. Океан: желтый, оранжевый, красный океан, движется и движется, течет и течет.
Тихий неожиданно для самого себя, усаживается на задницу, на подол вытертого до белого сияния охотничьего плаща, и, отталкиваясь ногами и локтями, съезжает вниз. Вместе с ним съезжает куча песка, и он тратит минуту на то, чтобы отплеваться и стряхнуть хотя бы часть песка и пыли, но это все равно не портит ему удовольствия. Там где он раньше жил, океан замерзал зимой. Полосы берегового льда могли протянуться на несколько фарлонгов, и если скатиться с засыпанного снегом пологого склона, можно было нестись по льду несколько минут. Их вечно ругали за опасную забаву, да когда ж ребятню останавливали выпоротые задницы?
Отряхнувшись, Тихий огибает холм, чтобы вернуться в лагерь и останавливается, услышав чей-то диалог:
- Ни фига не понимаешь, парень. Дарт до Песчаной Девы подался.
- Куда?
- До Песчаной Девы. Потолковать.
Судя по молчанию собеседник, склонного к мистицизму караванщика, несколько опешил. Тихий решает дослушать и замирает на месте:
- А разве… Песчаная Дева… может говорить?
- Хм… с тобой она, если и заговорит, то только перед твоей смертью. Да и со всеми остальными. Хоть уши затыкай, хоть пой вслух, хоть криком кричи – ничем ее голос не заглушить.
- Это ты о голосах в песках, что ли? От которых с катушек съезжают? Так это никакой не голоса. Просто от постоянного шума идут глюки, как на торве, вот у человека крышу и сносит. При чем тут дарт-то?
Тихий узнает голос спрашивающего, как и голос «сказочника» - Лукас, большой любитель помолоть языком - и вслушивается еще внимательней, стараясь запомнить даже интонацию.
- Дурень ты, хоть и городской. Дальше своего носа ничего не видишь.
- Ага. Во всех местах у людей глюки и поэтому они умом трогаются, а здесь Песчаная Дева говорит.
Лукас какое-то время молчит, то ли думает, то ли обливает собеседника презрительно-холодным взглядом «настоящего охотника», которому на такую глупость и обжаться-то зазорно. Но Лукас продолжает говорить совсем не снисходительным и не ироничным тоном и Тихий понимает, что ошибся.
- Это тебе не все места, парень. Это пески. Это пустыня. Это такое место, по которому ты сегодня идешь, завтра ползешь, а послезавтра они тебя сожрут, и следа не останется. И увидеть здесь можно много чего, чего и самому страшному врагу не пожелаешь, и самому близкому другу – тоже. Ты вон, такой блин умный, чего дальше с Черным двинулся, а? Чего назад в Город не побежал? А потому что знаешь: кто пойдет с Черным, тот и выиграет. Хотя я б на его месте сразу бы тебя в песок закопал. Но дарту виднее, так что ходишь ты по этим пескам по его милости и по его слову.
Голоса замолкают. В наступившей тишине отчетливо слышен усиливающийся шум ветра и отдаленный слабый гул, словно где-то очень далеко бьют во множество маленьких барабанов одновременно. Тихий уже собирается вставать, когда вновь слышит голос:
- Пески – не все места. И Черный… не такой как все. Ну и что? При чем тут Песчаная Дева?
Проходит еще с десяток секунд, пока Лукас необычно резко и гневно произносит:
- Ни хрена ты не понял, что я тебе тут толкую. Ни хрена.
Тихий дожидается, пока оба монгрела отойдут на достаточное расстояние и тоже возвращается в лагерь. Лукас правильно понял: Никлас отправился с ними, потому что выбрал Черного. Вот только из кого он выбирал-то? И что хочет проверить?
К середине ночи ветер стихает и Черный просыпается. Чем еще удобен байк, так это тем, что из него получается отличное убежище. Жаль, что до сих пор никто не озаботился нуждами пустынников и не создал байки, которым песок не страшен. Выбравшись из-под нанопены, Черный минуту любуется чистым ночным небом, утыканным стеклянными гвоздиками звезд и начинает собираться. Ехать еще далеко, рассиживаться нечего.
Воздух отчаянно холоден, хоть лето и близко, но по ночам температура не выше 7-8 градусов. Черный, не жалея, тратит время на то, чтобы разогреть на спиртовке консервы и выпить горячей воды, и только потом отправляется. Байк заводится не сразу, двигатель чихает и кашляет, но, в конце концов, машина двигается с места. Черный прикидывает, какова вероятность того, что у Пифийского оракула найдется лишний или вообще какой-либо байк, полагает, что вполне может найтись, и решает не беспокоится раньше времени.
Вообще называть надо было как-то не так. Черный не помнил точно, какое имя носила та одурманенная каким-то газом женщина, которая слыла прорицательницей, какое-то похожее, но другое. Да и пророчествовать местный оракул был не мастак. Зато владел одной необыкновенно-ценной вещью, перед которой стоимость хрустального или даже бериллиевого гадательного шара непоправимо меркла.
- Живи, Черный.
- Живи, Крон. Как дела?
- Цветами не пахнут.
- А кредитами?
- Только если ты привезешь.
- А зачем? Солить их, что ли будешь?
- Не-а. разложу на матрасе, буду потом всем говорить, что в кредитах купаюсь.
Черный фыркает. Крон здесь навроде «сынка» и телохранителя при бугре, хотя с первого взгляда и не скажешь: худой, жилистый, разве что высокий как для монгрела. Да и лицо у него – обветренное, выдубленное как у настоящего пустынника, слишком живое и сообразительное. Последнее впечатление верное: в ремонте оборудования он участвует наравне со своим боссом. Роль телохранителей исполняют другие обитатели лежки. Можно сказать, что все остальные обитатели.
- Транки привез? И антифаги обещал в прошлый раз.
- Привез, - Черный стаскивает контейнер с байка и тянется за вторым, - биофильтры и оптика во втором.
- Ага, - Крон помогает Черному разгружаться. Кроме лекарств Черный привез «лишний» кислород, доставшийся после разгрома банды в Железных камнях. Пара подошедших аборигенов тут же начинают потрошить и рассортировывать содержимое контейнеров, и Черный мысленно хвалит себя за предусмотрительность: шесть штук гранат, которые он намерен презентовать Пифийскому оракулу, покоятся в его поясе. И хотя нет пока никаких оснований подозревать кого-то из людей Жанги в предательстве, лишняя предосторожность не помешает.
- Там он, - Крон машет в сторону центральной хибары поселения, имеющий вид подозрительно-красочный и экзотический. Черный кивает, вполне равнодушно, и спокойно, не торопясь, направляется к жилищу оракула.
Дверной проем украшенного заковыристыми рисунками и кусками слюды сооружения подпирает плечом «часовой». Или может младший жрец. Черный подает условный знак, бросает в протянутую ладонь черный керамический диск, плоский, гладкий, без всяких видимых узоров, тот кивает и провожает Черного вглубь, где за расшитыми цветными лентами кожаными коврами и металлическими наборными лентами скрыто основное сооружение – старый, укрепленный дот. Набирает код на простеньком сканере, дверь отодвигается и Черный ныряет в низкий дверной проем, останавливается на середине комнаты и улыбается так широко и искренне, как можно улыбаться только лучшему другу.
- Живи, Алек.
- Иди на хрен, Дарк!
продолжение в комментариях
Продолжение за 30.03 - очень мало. Для разгона требуются отзывы.
Продолжение от 13 апреля - для поклонников Келли.
Я больше не буду указывать, когда выкладываю продолжение, а просто буду поднимать запись.
28 апреля - последний привет из Таганрога
-
-
26.05.2011 в 20:34-
-
26.05.2011 в 21:02Особенно обнадеживает, что в "неписании" виновата нехватка времени и занятость, а не отсутствие желания продолжать.
-
-
26.05.2011 в 21:11А за Алека - отдельное спасибо
-
-
26.05.2011 в 21:22ЗЫ фон днева со временем в тексте совпадает. )))
-
-
26.05.2011 в 22:22Позднее приемники стали появляться на Соленом побережье, но хорошо усвоившие урок тамошние общины старались о такого рода приобретениях не распространятся и денег на них особо не делать: записывали новости, развлекательные передачи и продавали на одноразовых бумажных носителях. Скрыть местное происхождение записей не составляло особого труда: ни Старый Город, ни побережье не являлись районами спутниковой трансляции – передачи можно было ловить только при удачном стечении обстоятельств. Перехваченные армейские переговоры или спутниковые передачи вообще никакой практической пользы не представляли: высокий уровень защищенности превращал информацию в сумму нечитабельных фрагментов кода. Вероятность же того, что в пустыне окажется нужное для взлома кодов высококлассное, дорогое и довольно нежное оборудование, а также не менее высококлассный, не менее дорогой, а главное – исчезнувший из-под пристального внимания Юпитер программист, приближалась к нулю.
Человек, которого Черный назвал Алеком, вряд ли мог бы добавить к вышесказанному что-нибудь. Сам Черный, если бы отличался склонностью к философствованию или простой болтливости, мог бы указать на многочисленные исключения в этом правиле малых вероятностей. Но Черный предпочитал действовать, именно это спасло жизнь Алека полтора года назад, что само по себе тоже было событием маловероятным и даже невозможным. Именно это привело Алека сюда, в глубину пустыни, где он занимается делом самым невероятным и невозможным за всю его, не обделенную событиями, жизнь. И эта же качество заставляет его предполагать и дальнейшие изменения в судьбе, как своей, так и всех остальных, кто имел счастье связаться с Черным.
- Давненько тебя не было, - Алек потягивается, выгибая спину и хрустя суставами, смотрит с улыбкой, блестя ярко-красными как у крысюка глазами, - что там в мире деется?
- А то ты не знаешь,- фыркает Черный, усаживаясь на попавшийся под ноги ящик из-под аккумулятора. Здесь их полно: стоят на полках, на полу, один, разрядившийся, валяется на матрасе. Видимо, идея, с которой Алек носился в прошлый его приезд: привезти и смонтировать нормальный магнитный генератор – была, все-таки, отвергнута. Правильно, слишком заметно, даже на фоне пустынных аномалий.
- Знаю, - кивает Алек, отворачиваясь, чтобы набрать строчку кода на одном из ноутов. Их тут тоже полно: три на столе, два на полу, соединены проводами через какие-то, неведомого предназначения, модули. На мониторах остальных ноутов строчки тоже появляются, правда другие, на двух блоки цифр с ужасающей скоростью заполняют экраны,– Алек удовлетворенно хмыкает и поворачивается к Черному.
- Знаю. Видел с метео твою эпическую битву.
Черный удивленно выгибает бровь, и Алек пояснят:
- Ну, понятно, что не буквально. Снял «следы», реконструировал, оцифровал – смотреть нельзя, но понять можно, - наклонив голову и внимательно посмотрев на Черного, Алек добавляет, - пока в дело не идет электромагнитные или ядерные заряды тебя никто не засечет.
Черный хмыкает, говорит непонятно:
- Кыш.
Алек смеется, показывая красивые, искусственные зубы, но отсмеявшись, принимает серьезный вид.
- Ладно, Дарк. Давай скину, что есть. Дела, я тебе доложу, хреновые.
-…я сначала никак врубиться не мог. Весна же, караваны идут, охотники шляются, за зиму только в нашем районе пять обнажений. Приходи и бери. И в смысле приходят, берут, за неделю две ходки было, тут недалеко, четыре лиги на юго-запад, там, где русло было, немагнитные породы вышли. То есть как бы все в порядке. Да и ко мне стали заходить, и не хрен так многозначительно улыбаться, я за байки кредитов не беру. Хошь верь, хошь не верь. А этой весной ходят чаще, караван, конечно, не завернет, далековато, а мелкие арбы, свои, что только между поселениями – запросто. Один раз свадьба приходила с Зеленой Озы, ага, не лень людям песок топтать, не лень. Это только всякие безверные, типа тебя, не верят в мои выдающиеся способности.
Черный уже ржет в голос, не стесняясь и не обращая внимания на демонстративно-угрожающий взгляд хозяина. Способности у Алека, конечно, выдающиеся, чего греха тратить, но находят свое применение в несколько иной области. Но звание Пифийского Оракула он заслуживает не за ярко-алые глаза, и некоторую склонность к театральным эффектам.
Если спросить охотника о воде, о дороге, о кислороде или «озах», то получишь ответ – взвешенный и четкий. Потому что это те вещи, от которых зависит выживание. Если спросить кочевника о байках, воде, кислороде и караванах, тоже получишь ответ - взвешенный и четкий. И если спросить «бугра» в Старом Городе о товаре, партиях, караванах и охотниках, то тоже можно получить ответ. Но правда, в этом случае придется предъявить убедительные доводы в правомочности своего любопытства. Но если просить охотника или кочевника или поселенца, или купца о Песчаной деве, или господине ветре или голосах песков, то услышишь множество странных, страшных и удивительных историй. И, наверное, самое удивительное, что многие из этих историй - правда, они происходили и происходят, и какой бы ни была их настоящая причина, люди верят в то, что это была Песчаная Дева, или голоса песков, или Варджра, услышавший зов погибших в песках. Верят и носят с собой куски металлов и костей рагонов, причудливо переплетенных цветными нитками, верят и ставят в угол комнаты выбеленные временем глиняные чашки полные песка, верят и гадают на костях рагона, удачным ли будет путь каравана.
Черный этого не понимает. Он видит свою дорогу, он сам несет свой груз и слова, кому бы они не принадлежали, не могут забрать у него этого. Этого – достаточно
-
-
26.05.2011 в 22:25Черный уверен, что это должно называться как-то иначе. Но информационной сети в пустыне нет, выяснить негде, да и, в конце концов, не суть важно. Само по себе прикрытие казалось Черному странным, неправдоподобным, но Жаден, отлично знающий цену суевериям, как горожан, так и пустынников, убедил последнего в правильности выбора. И оказался совершенно прав: уже со следующим караваном пришли слухи о то ли шамане, то ли Говорящем с Песчаной Девой, который может предсказывать будущее и оберегать в дороге. И с тех пор слухи только множились. И что, с точки зрения Черного, было самым удивительным: никому и в голову не приходило интересоваться такими странными культовыми сооружениями, какими изобиловало поселение.
От спутниковых антенн решительно отказались и Черный, и Крон – техник-строитель сооружения. Не смотря на постоянный ветер, пришлось сделать выбор в пользу паутинных, и располагать многочисленные сети между картонными хибарами поселка. Для маскировки некоторые сети несли декоративную функцию и щедро украшались цветными ленточками и бусинами. Перед приближением бури антенны снимались, и немедленно водружались обратно, как только позволяла сила ветра. Работа на станции не утихала ни на минуту.
Конечно, велась запись и открытых развлекательных каналов. И закрытых тоже – талант Алека позволял справиться с простыми кодировками городских каналов. Записи регулярно переправлялись в Старый Город, успешно продавались, и создавали вторую стену защиты. Что может быть естественнее и привычнее, чем успешное коммерческое предприятие? Жаден уже дважды сталкивался с бандой Добрыни, занимающегося, в основном, снабжением развлекательными программами жителей пограничных районов, и увидевшего в деятельности «бугра» попытку захватить чужую территорию. Для троих знающих истинную подоплеку дела это лишь послужило подтверждением правильности принятого решения.
- Так вот. Последние два месяца я наблюдаю, чуть ли не массовую миграцию. Караваны, арбы, свадьбы и так далее – это все понятно. Но! Во-первых, появились четыре новые лежки. Народ там потихоньку обновляется, но количество сильно не изменяется. Что-то их там держит. Места посмотри. Как я понимаю, ничего интересного как пункты обитания они не представляют. Во всяком случае, абры туда не заходят.
Черный наклоняется над плоским экраном самого большого ноута. Масштаб карты на нем все равно слишком мал, и Алек пальцами выводит очередность заинтересовавшихся его участков в крупном масштабе. Получается не слишком внятно, но Черному больше и не надо. Не то, чтобы лежки располагались в совсем уже неподходящих районах, нет: относительная близость к климатическим станциям давала возможность практически обходиться без респираторов, не слишком большая удаленность от тракта, а в случае с двумя лежками – от оз, где вода держалась почти круглый год, тоже не давала повода занести новые поселения в разряд бесперспективных. И собственно, близость, пусть и относительная к тракту, намекала на возможное происхождение населения лежек. И случись это два года назад Черный только бы плечами пожал: кочевники не живут долго на одном месте. Им для выживания нужны машины, чтобы нападать и чтобы убегать. И кочевники не живут крупными кланами, максимум: тридцать-тридцать пять человек. Иначе клан теряет мобильность и сам становится легкой добычей для более удачливых «охотников». Но эти два года прошли и все изменилось.
Если эти лежки соорудили кочевники, если кто-то еще кроме Красного Рагона собирает под свою руку остатки кочевых кланов, если этот кто-то дает им оружие и достаточно силен, чтобы удерживать их в узде, достаточно силен, чтобы приказывать – тогда понятно, почему вот уже два месяца никто не слышит о нападениях на караваны. Понятно почему их собственный караван до сих пор не столкнулся ни с одним из охотников за чужой водой. Но почему так мало свободных охотников, малых абр, да просто поселенцев?
- … а теперь смотри еще, - карта снова плывет по экрану, Черный с некоторым трудом узнает крупно нанесенные метки – лежки и два поселения на юг от «Вояджер»,- так вот отсюда люди ушли. Останавливаться, так останавливаются, но в основном население перебралось сюда, - он тыкает пальцем в Слюдяной Колодец, - по моим подсчетам там сейчас около двухсот человек.
Алек возбужденно взмахивает рукой, глаза у него сверкают почище рубинов.
- И еще. Собрать всю эту кучу народу с лежек – дело одной недели. Ты понимаешь, да? Понимаешь?
Ночью они выбираются наружу. После отфильтрованного спертого воздуха «святилища» ночная прохлада кажется освежающей и бодрящей. Потерявшая свою сестру Серебряная заливает селение голубоватым сиянием, осколки глины на дорожках блестят как стекло. Ветер слаб: шевелит волосы на непокрытой голове и тихо, тоскливо гудит в протянутых между хибарами струнах антенн. Слаб ветер – господин пустыни, но уже не утихает с приходом ночи. Весна заканчивается.
Они сидят на пороге «святилища», смотрят в ночное небо, по очереди прикладываясь к фляжке. Стаут – редкая вещь в пустыне, ее обитатели предпочитают самогонку. Но Алек крепкий алкоголь не переносит, и когда обитель Пифийского Оракула посещают связные босса, у него появляется подходящая выпивка. Которой он ни с кем не делится.
- Дарк.
- Мм?
- О чем ты мечтаешь?
- Хмм… о мире во всем мире?
- Чего?
- …шутка.
- А без шуток?
Черный молчит. Он думает, что его байк может не пережить возвращения на тракт, очень уж изношен. А значит, он правильно сделал, что указал бОльший срок для возвращения, чем предполагал вначале. Он думает, что если с машиной все будет хорошо, то его возвращение будет сюрпризом в некотором роде, и было чертовски интересно для кого и какого рода сюрпризом он станет. Еще Черный думает, что его караван очень скоро перестанет им быть, даже скорее, чем он себе представлял, и что об этом надо сказать его людям. Они сражались вместе с ним, они дрались честно и они не хотят стать вечными рабами танагурского прихвостня. Но готовы ли они стать бойцами? Бросить все: товар, имущество, надежду на возвращение, забыть о том, зачем пришли в пустыню и стать воинами?
Черный хотел бы спросить об этом.
- Хей?
- Не знаю.
Алек с удивлением смотрит на него, его глаза в темноте светятся красным – зрелище жутковатое. Смотрит с минуту, не меньше, потом глубокомысленно хмыкает, подымает банку со стаутом таким движением, как будто с кем-то чокается и изрекает:
- Мечтать надо. От мечты жизнь становится лучше.
- Ты напился, - констатирует Черный.
- Не-а. Я навеселе.
- Немного тебе надо для навеселе.
- Немного,– не обижается Алек, - поэтому у меня хорошее настроение бывает намного чаще, чем у тебя. А ты хлещешь самогонку, и тебе хрен помогает.
Черный фыркает, отбирает банку у Алека, делает большой глоток. Сладкое, искусственное вино не приносит никакого удовольствия – это просто символ. Нечто, что было общим для него и Алека, и еще для кое-кого, о ком он ничего не знает.
- Мне нельзя. У меня работа ответственная.
Алек подпирает щеку рукой, задумчиво говорит:
- А я вот мечтаю улететь отсюда.
Черный никак не реагирует на заявление, хотя в устах нелегального эмигранта оно звучит довольно странно. Но Черный понимает: вряд ли Алек мечтал смыться со своей родины для того, чтобы застрять на Амой. Хотя… кто его знает.
- Я мечтаю улететь отсюда на другую планету. Но чтобы там никого не было. В смысле до этого никого не было. Знаешь, начало колонизации, первые поселенцы и все такое. И чтобы прибывшие сами решали что и как им делать. Чтобы не было тех, кто им приказывает, тех, кто стоит с оружием в руках и указывает, что делать. Чтобы вообще это были новые люди на новой земле. Понимаешь?
Алек запрокидывает голову, смотрит куда-то в небо, поэтому он не может видеть, как Черный медленно кивает головой, соглашаясь. Да, он понимает.
-
-
26.05.2011 в 22:27Черный думает, что у работы Алека есть один существенный, но неустранимый недостаток: в случае неожиданных изменений Пифийский Оракул в отличие от настоящего, предупредить не успеет.
- …на Северную прибудет геологическая партия – обычная стажировка, про бурение во всяком случае никто ничего не говорит. Да и что там искать? Вымерших динозавров что ли? Или алмазные копи.
Черный недоверчиво выгибает бровь: алмазы он видел, вернее, бриллианты, но о копях слышит впервые.
- Ну-у… место такое, где алмазы растут.
Недоумение на лице Черного вообще выглядит забавно и Алек решает повеселиться.
- Алмазы растут парами. Мужские вместе с женскими. В одном месте. Когда становятся достаточно большими, путем концентрации эманаций, образуют детские алмазы – они меньше в размерах и не такой чистой воды. Дорогая шутка, чтоб ты знал.
- Ага, - понятливо кивает Черный, - а когда детские алмазы вырастают, они наверное, отделяются и идут заключать брачный контракт в соседнюю копь.
Оба ржут как ненормальыне. До всхлипываний и слез, до того момента, когда почти забывают о войне.
- …а еще «гости Оракула», мои, то есть, жаловались, что байки подорожали. За вшивые подержанный байк с разгонником требуют не менее двадцати литров кислорода и то, хрен достанешь. Так что, допустим, у меня приезжие только один раз были, та свадьба, что с Зеленой озы, а все остальные посетители изволили дойти собственными ножками.
Черный невразумительно хмыкает: интересно. А на Черной Слюде, где караванщики продавали машины, цена оставалась неизменной.
- На батареи, аккумуляторы, и запчасти, соответственно, тоже. А вот на что цена не увеличилась, так это на процессоры, на платы и на софты. Интересно, правда?
Интересно: означает, что у того, кто решил организовать собственный транспортный парк, есть специалисты, умеющие менять и программировать нежные кибернетические части.
- А еще более интересно, так это то, что после миграции на новообразованные лежки цена на кислород, воду и продукты не подскочила. Смекаешь?
Алек с торжеством смотрит на Черного, явно гордясь своей ролью эксперта по экономическим вопросам и эффективностью роли Пифийского оракула, к появлению на свет которого приложил немало усилий. Шаман, колдун, священник – все эти культовые фигуры, прежде всего, выполняли роль сборщика информации, и расчет на аналогичную функцию Оракула полностью оправдал себя. Собственно говоря, Алек склоняется к мысли, что эта последняя роль более важная по сравнению с расшифровкой спутников передач. Что им могут дать данные об армейских маневрах? Да ничего, по сути. А вот колебания цен, при правильном их рассмотрении, предоставят куда более ценный материал для анализа.
Черный трет лицо обеими ладонями неожиданно усталым жестом, шумно выдыхает. Допустим людям, живущим в лежках поблизости «Вояджера» не нужен дополнительный кислород, но вода и еда им нужны в соответствующем количестве. И даже если продажные амойские маркитантки в состоянии изыскать нужное количество – общий спад торговли после прошлогодней военной компании, создал определенного рода трудности со сбытом – то уступать в цене вряд ли согласятся. Тогда кто платит?
Ответ очевиден. Так просто оказывается.
- Он там себе армию прикармливает. Я как подумаю, сколько надо кредитов вкатать в это дело, мне тошно становится. Кормить, поить, байки покупать, развлекать блин…
- Снабжать оружием, боеприпасами, аптечками
- Черт, Дарк. Это настоящая война. Я знаешь, все думал, что обойдется. Ну, в конце концов, кому нужна пустыня? Ни воды, ни воздуха, ни сокровищ. И армейцы кругом. И в прошлом году эти армейцы укатали под песок кучу народу. И после всего этого находится чувак с деньгами, который лезет в пустыню, в наши все дела, привозит, блядь, оружие, армию готовит… я не понимаю, какого черта? И почему это спускают ему с рук? Почему вообще никто не обращает на него внимания? Кто за ним стоять может, а?
Ковыряясь в системе подачи воздуха, собравшейся издохнуть в неподходящий момент, Черный мысленно продолжает сортировать вопросы по степени важности и вероятности нахождения ответа. Классификация выходит забавная. Вот, например, последний вопрос: какова вероятность узнать, кто покровительствует Сталлеру? А какова ценность ответа на этот вопрос? Вероятность невелика, откуда у крысы, будь он хоть четырежды дарт, связи на столь высоком уровне? Ценность минимальна: эта информация никак не скажется ни на боеготовности его людей, ни на их целях, ни на их намерениях. Отсюда следует, что вопрос сей, как им бы заманчивым ни был, праздный, и искать ответ на него – бесполезная трата времени.
Черный запускает байк. Монитор мигает половиной экрана, панель навигатора, вспыхнув желтым огоньком, окончательно гаснет, сопла чихают, издавая разнообразные звуки. Но, в конце концов, машина оживает и готова отправиться в путь. Черный усмехается - он всегда знал, что пока в батареях есть заряд, байк будет ехать - с признательностью гладит по корпусу «верную лошадку» и думает, что никакой армии у Сталлера нет.
Те люди на лежках – не армия, отдельные боевые группы. Сталлеру ведь не пустыня нужна, и не люди в ней – ему нужна власть и территория побережий. Но Соленое Побережье и Старый Город нельзя захватить: катакомбы, системы старой канализации, тянущиеся до самой Танагуры, древние порты и станции, оставшиеся еще от первых поселенцев – всю эту территорию нельзя контролировать, если не обладаешь собственной многотысячной армией, людей или андроидов, или, если не удерживаешь в кулаке всех «бугров» и авторитетов Старого Города и пустыни. А для последнего нужна торговля, а главное – свои люди на ключевых позициях. Обогатительные станции в пустыне, источники воды в Южных Горах, лидеры районов Старого Города, в которых заинтересованы контрабандисты.
Сталлеру не нужна армия - ему достаточно нескольких мобильных боевых групп, у каждой из которых будет собственная цель. Алеф и его люди – одна из таких групп. Выполняли они какое-то задание или просто сорвались с крючка и пошли в разнос – сейчас не узнать. Да и не важно это, если картинка в его мозгу складывается правильная. Гораздо важнее узнать, где те люди, которых эти группы должны посадить на места «бугров»? Входят в состав групп или на месте найдутся? Охотника завалить местного авторитета найти можно – удержать власть потом куда труднее. Пустыня – не город, пришлых не терпит. А значит война. И значит, они должны нанести удар первыми.
Почему-то в этот момент Черный думает, что ответ на тот бесполезный вопрос о покровителе, он так или иначе получит.
-
-
26.05.2011 в 22:29Конвалия Zainka-Gwena Soul~ спасибо. Еще немножко будет.
-
-
26.05.2011 в 22:41-
-
26.05.2011 в 23:52Они благополучно переждали первую весеннюю бурю, еще ночью после того, как ветер утих до обычного, выбрались из ям, отряхивая песок и перекидываясь шутками, как если бы это была не песчаная буря, а весенняя гроза. Перекурили, посматривая на мгновенное прояснившееся звездное небо, где плыла одинокая золотая луна, потерявшая более быструю серебряную подружку, и отправились спать дальше. А ранним утром, собирая ручную кладь, Силлгер споткнулся о что-то неожиданно твердое, чуть не упал, вызвав смешки окружающих, и с досадой несколько раз пнул подвернувшийся под ноги предмет. Предмет оказался ногой мертвеца, и как оказалось после недолгих раскопок, не одного.
Трупы принадлежали пустынникам: одного Тихий опознал как знакомого охотника, еще два при жизни были кочевниками – правда понять принадлежали ли они к нападавшим или относились числу ставшими оседлыми, было уже невозможно. Еще трое, скорее всего, были местными. Убили их из чанкеров, обчистили, но почему-то не раздели, хотя у двоих были неплохие нательные фуфайки, которые незамедлительно сняли. Не смотря на очевидность причин смерти, Тихий внимательно осмотрел трупы, но ничего подозрительного не обнаружил.
- Поймали, называется, кого-нибудь, - проворчал Рагон, наблюдая за тем, как трое караванщиков закапывают мертвецов обратно.
Тихий не ответил, неопределенно пожав плечами. По меньшей мере, этих бедолаг не застрелили, значит: или погибли они достаточно давно, или огнестрельное оружие не стало достоянием каждого чертова кочевника по эту сторону Реки. Хотя на счет «давно» надо было подумать: охотника Тихий не видел больше года, а вот лицо еще одного мертвеца ему было знакомо. Надо вспомнить, когда именно он видел этого человека живым.
Тихий уводит караван от тракта. За пятьдесят лиг отсюда находится климатическая установка, имеющая официальный статус, а значит, совершенно неподходящая для обменной торговли. Что конечно, не мешает обитателям этой установки, изобретя подходящие причины, появляться на ближайшем, совершенно неофициальном и не значащемся ни на одной из карт торжище, чтобы найти выход эмоциональному напряжению, получить новые впечатления и раздобыть подходящие наркотики. Установка не является частью армейской организации – с административной точки зрения это лишь комплекс оборудования, на котором дежурят две смены особо не угодивших своим конторам инженеров-техников, геодезистов и метереологов. Комплекс полностью автоматический, делать несчастным там совершенно нечего, и если бы вышестоящие чины не смотрели сквозь пальцы на несколько вольное поведение своих служащих, процент криминальных происшествий на таких станциях был бы неоправданно высок.
Впрочем, тяжелые наркотики, конечно, все равно строго запрещены. Остальные развлечения не считаются тяжким нарушением.
Наблюдать за этими… настоящими гражданами, толкающимися посреди толпы обшарпанных, часто изуродованных, выдубленных песком изгоев, настоящих пасынков Амой - занятие увлекательное и странное. Как если бы это были инопланетяне, по случаю оказавшиеся на Богом забытой, бедной планете и с недоумением взирающие на ее убогое население: как можно так жить, как можно здесь жить? Особенно сильно такое впечатление производят новички, в первый или второй раз, из любопытства и смертной скуки, решившиеся на нарушение административного кодекса. Не позволяющего контакты с «любыми обитателями пустыни как органического так и неорганического происхождения». Они с ужасом и любопытством всматриваются в изуродованные ветром и шрамами лица, с недоумением наблюдает за меновой торговлей, за действиями аборигенов, когда, например, торговую площадь пересекает бордель или бродячий цирк, или когда кто-то из «сынков» бугра наводит справедливость местного масштаба. Или когда в поселение входит большой караван.
- О-о! кого мы видим. Тихий, собственной персоной. И когда это ты дартом заделался?
Восклицания разговорчивой «шестерки» не привлекают внимания Тихого. Он разыскивает взглядом «сынка», и степенно кивнув, направляется к последнему. «Шестерка» продолжает крутиться под ногами.
- Ты же вроде как возле Черного терся? Только не говори, что он тебя выгнал, мое сердце этого не переживет.
Тихий думает, что вот был бы здесь Келли – он бы за словом в карман не полез. Он бы за те минут семь, которые требуются для того, чтобы пересечь торговую площадь из болтливого и лживого наверняка добровольного фискала все бы вытряс: и слухи, и разговоры, и брехню и правду. А был бы здесь Черный - «шестерка» к нему сам бы прибежал доложиться обо всем важном, и трясти бы не пришлось. И «сынку» бы кланяться не пришлось.
Тихий хмыкает: хочешь – не хочешь, а сейчас ему приходится выполнять роль обычного дарта, у которого нет ехидного и проницательного помощника и легендарной известности за плечами. Хотя, вот если спросить его, или самого Черного спросить, когда он успел стать таким чертовски незаменимым – ответить будет нечего. Разве что Келли сплетет что-нибудь красивое языком.
- Живи, Клен.
- Живи, Тихий.
- Место для каравана.
- Городского? - уточняет Клен, словно сомневаясь. Тихий только кивает молча.
- Городской, это хорошо,- Клен взглядом окидывает мерно спускающуюся в долину поселения цепочку людей и повторяет, - это хорошо. Всегда рады. Хорошему каравану всегда рады. Хорошее место могут дать.
Тихий молчит, под этим молчанием – спокойным, безразличным, совсем не угрожающим, путается язык, теряется интерес к разговору. Право слово, зачем тратить время и силы попусту, когда стоящий перед тобой человек не только не реагирует, но даже и внимания не обращает. Стоит как столб, только глаза равнодушно щурит. Ни по роже ему не дать, ни разозлить нельзя. Одно слово: Тихий. Как могила.
«Сынок» неопределенно указывает рукой на ближний край площади. Тихий разворачивается и направляется к своим людям. «Шестерка» упорно семенит за ним мелкими шажками: частично из-за поврежденной ноги, частично из присущего прирожденным фискалам показного угодничанья.
- Ты караван на восточный угол не ставь, Тихий. Место дурное, сам знаешь. До утра половины товара не досчитаешься, не услышь Песчаная Дева. к южному иди. Там счас абра стоит, вот рядышком и приспособьтесь – все веселее.
Предупреждение о «дурном месте» Тихий пропускает мимо ушей – просто тот кабак, возле которого станет караван, всегда будет в выигрыше. Хозяева последних подкидывают по мелочи таким вот шестеркам-шакалам, чтобы те приманивали посетителей. А вот сведения об абре он считает очень полезными, но вида не подает. Тихому интересно, о чем еще и с какой целью «проболтается» шестерка.
Между рядами с едой всегда намного теснее, Тихий поворачивает налево, чтобы обогнуть толпу, навстречу ему неожиданно вываливается группа пустынников, о чем-то шумно, но не зло переругиваясь, и один из них крепко задевает его плечом.
«Шестерка» неожиданно и бесследно исчезает. Тихий перехватывает за локоть возможного нападающего, левой проверяет наличие пояса – вдруг неуклюжий громила всего лишь карманник и пытался отвлечь его внимание, а затем вытаскивает чанкер. Еще через секунду Тихий благословляет свой выбор оружия.
Громила в его руках – действительно высокий и даже достаточно крепкий молодой человек с растерянным и возмущенным выражением лица никак не может быть ни вором, ни убийцей: слишком хорошо одет, слишком нежная и тонкая кожа у него на лице, и волосы пахнут чем-то сладким. Запах настолько сильный, что перебивает вонь смазки и полусваренной бурды в съестном ряду, а тонкая кожа уже успела обветриться.
Амоец. С Базы. «Инопланетянин», ага.
-
-
26.05.2011 в 23:53- Что вы себе позволяете?!
Тихий резким, неожиданным движением дергает ремень служебной универсальной накидки – хоть для геолога, хоть для балерины как любили говорить у них на курсе, полы накидки разлетаются, и ее разгневанный хозяин может увидеть результат ювелирной работы местного карманника: карманы комбинезона и внутренний карман накидки вспороты и выпотрошены начисто. Тихий хмыкает, бросает без насмешки:
- Не я, - ограбленный начинает хлопать себя по оставшимся карманам, негодующими воплями выражая своей протест против местной версии перераспределения ресурсов, но Тихий не слушает и двигается дальше. «Инопланетянина» ничуть не жалко. «Шестерка» вновь появляется слева и чуть позади.
- Я ж тебе говорю – дурное место. А что в южном едой не торгуют, так это ерунда – три столовских дома, нормальная жратва и вода чистая. Да и не полезут свои к людям каравана.
Тоже правда, мысленно соглашается Тихий. Не полезут, потому как в противном случае дарт каравана – если украденное превышает некоторые допустимые пределы – обратится напрямик к «бугру» и справедливость будет немедленно установлена. Что по-прежнему остается непонятным, так это зачем «шестерка» устраивает ему ликбез.
Судя по нарастающему шуму и воплям за спиной, объясняющим торопыге, куда он может засунуть известный предмет, кто-то пытается его догнать. Тихий разворачивается, делает шаг вправо, чтобы избежать столкновения и ловит за многострадальный локоть туриста с Базы. Последний секунду ошарашено молчит, потом начинает говорить быстро и напористо.
- Послушайте. Послушайте! Вы же видали, что меня ограбили? Вы видели? Я знаю, что нужно обратиться к … к лицу, которое имеет власть, помогите мне! Вы обязаны мне помочь!
С интересом отметив, что «шестерка» опять мгновенно провалилась сквозь землю, Тихий молча выслушивает пылкий монолог пострадавшего, и когда тот выдохшись, замолкает, отпускает его руку и молча отворачивается. «Инопланетянин» на миг теряется от подобного откровенного игнорирования, но тут же сам хватается за плащ Тихого и настойчиво говорит:
- Вы обязаны мне помочь. Вы все видели. Мне нужен свидетель!
Базарный шум почти заглушает слова «инопланетянина» как твердо называе его про себя Тихий. Давно привыкшие к разборкам разного уровня, люди не обращают внимания ни на жертву ограбления, ни на его стенания. Тихий замечает удовлетворение на лицах ближайших торговцев и зевак – да кому они нужны тут, эти чистоплюи с Танагуры, пожимает плечами и снова направляется к каравану. Ограбленный идет за ним как пришитый.
- Послушайте. Но нельзя же все так оставлять? Есть же и у вас какие-то законы. Люди вы или кто?
Последнее почему-то задевает Тихого необыкновенно сильно. Он резко разворачивается, холодно смотрит на «инопланетянина» и медленно, нарочито спокойно говорит:
- У тебя что, последние кредиты увели? Ты без воды остался? Или без кислорода? У тебя убили кого-то из близких? Или может они заразились розовой ширеей и померли все зараз? Или может кочевники тебя изуродовали, и ты больше не можешь идти? Нет? Тогда прекрати ныть и не позорь род людской.
Красный в поселение не пошел, конечно. Не то, чтобы кочевники не заходили на торжища, не то чтобы возле Белой Базы были у Красного какие-то особенные заклятые враги, но добравшись до спуска в долину, где лежало поселение, он велел остановиться своим людям и заявил Тихому, что дел торговых у него нет и нечего ему светиться лишний раз. Тихий молча кивнул, то ли соглашаясь, то ли принимая решение Рагона, и отправился дальше. А Рагон отвел своих подальше от дороги и разбил лагерь под склоном такыра. Кинув Мирту, чтоб тот выставил часовых и, велев припрятать байк, он обошел такыр с другой стороны и, усевшись под глинистой осыпью, предался занятию древнему и диковинному - гаданию.
Видел бы это Черный – на смех бы поднял. Рагон хмурится, стараясь изгнать из мыслей неверующего дарта. Хорошо последнему не верить ни в карты, ни в кости, ни в ветер, ни в бурю, если с ним Дева сама говорит, а обычному человеку тяжело собрать все мысли в кучу и посмотреть, что из этого выйдет. Вот и получается, что для того, чтобы подумать, основательно, надо чем-то и руки занять и голову.
Гадальные кости у него старые, тонкие, исщербленные. Прежний их владелец без малого лет десять при себе таскал. Много чего знал Песочный Старик, много чего сделать мог в свое время. А сгинул ни за что и по-глупому. Вот одна от него память и осталась. И теперь, раскидывая на песке ломаные кусочки лопаточных костей своего тезки, Рагон думает, что от него самого и такой памяти может не остаться. А если не выйдет их затея с Черным, то очень скоро никакой памяти от них всех не останется.
То, о чем Черный договаривался с людьми в Старом Городе, знают многие: он Рагон, знает, знают его помощники, знают все те его люди, которых он оставил сигнальщиками на всем пути от Реки до «Вояджера». Однако, большинство этих знающих не догадываются, чьи именно люди выполняют роль наблюдателей. А он приказал своим помалкивать на этот счет.
То, что Рагон присоединился к Черному могли видеть люди возле Реки. Но вряд ли кто-либо из них, кроме того мелкого, что тащился за караваном, знают, что Рагон не один, и он со своими людьми идет дальше с караваном. А на тракте они никого не встретили. А с Железного Камня люди ушли дальше на восток, на другую мелкую лежку, и по-любому весть о союзе между главарем кочевников и Черным передать никак не могли. И чем дольше об этом не узнают, тем лучше будет для дела. Хорошо, что караван остался на Тихого – ему объяснять ничего не надо и лишнего слова он не скажет.
То, что среди найденных мертвяков были и кочевники и пустынники означает, что сгинули они в разборке, и ничего особенного в этом нет. Кто-то победил, трудно сказать кто, но победил с помощью чанкеров и ножей, прикопал трупы и отправился дальше по своим делам. Если приходил – найдутся охотники порассказать об этом Тихому. Если были еще нападения на караваны и арбы, то опять-таки Тихому на торжище скажут. И если не было – тоже скажу. И тогда придется крепко думать, а не гадать на косточках.
От меткого движения почти желтая изъязвленная пластинка встала в песке ребром, издеваясь над известным правилом о монетах и игре в аверс-реверс, Рагон хмыкнул и кинул сверху следующую. Кость тоже встала ребром, и уязвленный Рагон широким движением ладони смел непутевое гаданье. Как не крути, а пока Тихий и Черный не вернулись, толку от его размышлений ноль. Вести нужны. Люди нужны с языками длинными как зимние бури, а от гаданий одна морока получается. Потому что если верить такому поведению костей, то их ждет скорая победа, даже если блонди начнут падать с неба, а монгрелы будут летать на «вертушках». Что представить сложно.
Рагон укладывает кости в специальный мягкой ткани карман – все ж таки ценность, вон им сколько лет, и человеку знатному принадлежали, поднимает голову, и замирает, выпучив глаза. Потому что на верху такыра торчит блонди и с надеждой смотрит на него.
-
-
26.05.2011 в 23:54Говорит «блонди» очень чисто, правильно, голос у него приятный. Выглядит тоже… хорошо: военный комбинезон, отменные ботинки с титановыми пластинами в подошве – буквально вечные, на любом торжище в любом поселении за такую обувку слупят чертову уйму денег и не зря. Плотная накидка с прибабахами, которые носят в пустыне разведчики, маска болтается на шее и волосы за каким-то хреном распущены и мотаются на ветру. Ну и что эта краса неземная тут делает?
«Краса» наклоняет голову влево и повторяет жалобно:
- Мне нужна помощь.
Рагон плюет себе в бороду, крутит головой, проклиная чертовы песчаные глюки – а ведь всего-ничего от Базы. Парень наверху настораживается, автоматически отступает на пару шагов назад, но никаких действий больше не предпринимает.
Никакой это, конечно, не блонд, и ни с какого неба он не свалился. Чмошник это гражданский, с Базы или со станции Три-Два – там еще зимой появились какие-то новые люди и чего-то искали по пескам. Говорили, что воду, но Рагон в такие сказки не верил – на фига танагурцам вода в пустыне? Не пить же. Явился этот гражданин для экскурсии, поглядеть, «набраться свежих впечатлений», мать его, чтобы потом где-то дома, рассказывать своим семейным о страшной и опасной командировке в пустыню. Но, судя по подозрительно пустому поясу и отсутствию каких-либо сумок, экскурсия у чувака пошла неправильно. Ну и что он хочет, этот недоделанный?
- Послушайте, вы меня понимаете? Вы говорить можете? – гражданский с сомнением смотрит на Рагона и отступает еще на шаг. Рагон свирепо хмурится, дергает себя за рыжие косицы бороды и пытается сообразить, как поступить.
Был бы это обычный пустынник, прирезал бы не глядя: никто не должен знать раньше времени об их с Черным союзе. Но пришить гражданского, чьи сослуживцы наверняка знают, куда это чмо пошло, значит подписать самому себе смертный приговор. Он хоть и не армейский, но мстить за него будут вояки. А они просто выжгут всю территорию в радиусе двух десятков лиг, не разбираясь, кто правый, кто виноватый. Но и отпустить бестолочь тоже нельзя: хоть он и не соображает ничего, но при должном участливом внимании может описать примечательную внешность краснобородого разбойника.
И собственно, почему гражданский здесь и один?
- Чего тебе надо? – наконец выкрикивает Красный, стянув с лица маску. Гражданский, явно обрадовавшись, неуклюже спускается по склону. Пару раз оступившись и едва не загремев вверх тормашками, он добирается до основания склона и останавливается в паре шагов от Рагона.
- Послушайте, я заблудился. Я был здесь на ярмарке, ну… ну был в общем. Меня ограбили, но когда я попытался обратиться за помощью, оказалось, что здесь никто этим не занимается, как ни прискорбно. Так что мне пришлось искать дорогу самостоятельно, и я заблудился. У меня был коммуникатор, но его тоже украли, и я не сумел правильно определить координаты…
Гражданский еще что-то бормочет, но Рагон уже не слушает. Песчаная Дева, вы только посмотрите! Это чмо потеряло коммуникатор, обиделось на проводника и пошло само через пески на базу. Он что, совсем чокнутый?
- Ты больной что ли? – спрашивает Рагон, не веря собственным ушам.
- Простите? – недоуменно хмурится гражданский.
- Я спрашиваю, ты что, совсем больной? Ты собрался топать на свою базу без проводника? Без компаса? Без понятия куда идешь?
Гражданский краснеет. Рагон такой реакции очень давно не видел и с интересом наблюдает.
- Я… мой проводник оставил меня, когда выяснилось, что меня ограбили.
- И?
- И мне пришлось идти самому. К сожалению, я отправился в поселение один, и… я здесь впервые, то есть впервые покинул станцию, поэтому с трудом ориентируюсь. Пришлось выбираться на самые высокие точки местности, чтобы сориентироваться. Но вот увидел вас и решил попросить о помощи…
Гражданский опять мило краснеет – и если не наденет маску в течение ближайших тридцати минут, краснеть будет уже по другой причине, а Рагон снова испытывает желание протереть глаза или вытряхнуть песок из ушей, или может, вообще проснуться в уютной ямке под пологом нанопены и, встав, отправиться по нормальным утренним делам: еды нагреть, перекинуться парой слов с Черным, накостылять по шее часового, который явление этого молодца прозевал. Потому что найти какую-нибудь вразумительную причину происходящему затруднительно.
Гражданского ограбили – это почти нормально. Хотя технику обычно не снимают – невыгодно. Во-первых, если это коммуникаторы, то настроены на владельца и хрен будут работать, во-вторых, гражданские могут обидеться на неуважение и потребовать санкций. Такое бывало. Но вот чтобы ограбленного гражданского бросил проводник, чтобы этот гражданский не нашел другого, готового срубить легкие кредиты и провести его на станцию – это дело небывалое. А значит, темное и подозрительное.
Рагон ловит себя на том, что перебирает гадальыне кости в мешочке. И сам не заметил, надо же. Вытаскивает одну – тонкую желтоватую пластину с причудлвио изрезанным краем, с первого взгляда и не поймешь, что кость. Но зато понятно, что принять решение она не поможет.
- Вы мне поможете? Я заплачу, когда доберусь до станции.
Рагон подбрасывает косточку на ладони, пластинка взлетает, кувыркается и падает на подушечки пальцев, еле-еле удерживаясь. Он хмыкает.
- А в поселении что, не нашлось ни одного желающего?
- Ну-у…, - гражданский хмурится, неопределенно поводит плечом и закусывает губу, – они только смеялись надо мной, и я… я решил, что справлюсь сам.
- Идиот.
Гражданский вспыхивает, стискивает кулаки, но только хмурится сильнее.
- Не хотите отвести, то хотя бы укажите направление. Я увидел сверху, где проходит тракт, но не знаю, где с него надо сворачивать.
- Еще раз идиот. Это тебя в поселении никто трогать не станет, потому, как за тебя вояки вырежут на хрен всех. А кочевникам насрать. На тебе одежа и обувь такие, что за них пришибить не грех.
- Но ведь кочевники… ну, то есть, ведь военные проводили операции по зачистке в прошлом году, и пустыня стала безопаснее. Ведь…
Гражданский замолкает под красноречивым взглядом Рагона и медленно отступает на шаг. Операция по очистке, мать вашу, а? Столько людей в песок закатали, и это у них называется операция по очистке. Рагон сплевывает под ноги, окидывая съежившегося гражданского свирепым взглядом, и цедит сквозь зубы.
- Если хочешь, чтоб я тебя довез живым и здоровым – заткни свой рот и не вякай, понял? – и, не дожидаясь согласного кивка головой, продолжает, - и если и дальше хочешь жить живым и здоровым, то на своей сраной станции будешь молчать в тряпочку, понял? Стой здесь и не шевелись.
Рагон быстро огибает такыр. Его люди расположились несколько дальше, чем он предположил, помощник, Мирт, предупредительно вскакивает на ноги, заметив грозное выражение лица вожака. Красный не разбираясь, валит его хуком правой, рассерженно шипит:
- Ты кого часовым поставил? Где этот сраный часовой?
- На южном. Следит за тропой, - торопливо отвечает помощник, - но…
- За тропой он, блядь, следит. А по пескам люди больше не ходят, да? В круговую поставь!
И не объясняя больше ничего, направляется к своему байку. Только когда запускает машину, говорит ошарашенному Мирту:
- Я свалю часов на семь. Надо, блин, иначе влипнем. Поставь часовых кругом. Я сказал, хрен знает, что здесь творится. И следи в бинокли Если что не так с караваном – идите на выручку немедленно, понял?
Мирт кивает и Рагон срывается с места. Чтобы здесь не происходило, но гражданского надо отсюда убрать и как можно скорее. И чем меньше увидит этот гражданский, тем лучше.
-
-
26.05.2011 в 23:54- …оказать все возможное гостеприимство. Надеюсь, ваше пребывание здесь будет как приятным, так и полезным.
Посол кланяется. Аккуратный, четко выверенный кивок головой, не настолько короткий, чтобы быть просто кивком, но не достаточно глубокий, чтобы быть чем-то большим, чем данью уважения к собеседнику.
- Без сомнений и я, и мои сотрудники приложат к этому все старания.
Ясон мысленно ставит пометку, наклоняет голову, почти копируя движение посла, и делает пригласительный жест рукой.
- Прошу оказать нам честь…
Застольная беседа мало чем отличается от официальной: то же осторожное лавирование, завуалированные намеки, нарочито откровенные фразы, как бы случайно проскальзывающие в официальном протоколе, многозначительные намеки, на которые не стоит обращать внимания. Посол при всем своем значении, пока что только разведчик. Настоящее предложение от Картеля они смогут получить не раньше, чем завершится официальная миссия. Но наблюдать за азиатом занятно – неординарная личность. Вызывает интерес.
- …прекрасный вкус. Но, увы, если вы лично не знакомы с владельцем ресторана, никогда нельзя быть уверенным в происхождении продукта.
Посол задумчиво рассматривает пищевое изобилие на столе, оформленное в лучших традициях «морского мира», главенствующего в гастрономической моде уже почти полгода, и легко вздыхает.
- Вот, например, водоросли. Скорее всего, настоящие. В конце концов, это одни из самых древних обитателей моря, и если вода на планете пригодна для питья, то и все, что живет в море, скорее всего, пригодно для еды. Но моллюски уже вызывают подозрение.
Ясон любезно улыбается, слегка приподымая уголки губ. Его собеседнику не нравится его миссия, не нравится назначение, не нравится собеседник, не нравится задача – какой из вариантов истинен, остается пока неясным. Но способ выразить свое недовольство господин посол изыскал.
- Уверяю вас, они настоящие. Семейство морских моллюсков.
- Да. Но где они выросли? Можно ли по их виду установить происхождение? То есть, выросли ли они на дне пролива, или на грибной плантации, или появились на свет путем трансформации из червей или трохофорных животных?
Ясон отмечает, что базовое биологическое образование, обычно, не свойственно, дипломатам, и что первоначальную модель дипломатической миссии необходимо пересмотреть… с учетом только что полученных данных, и подымает бокал с легким вином.
- Полагаю, что происхождения моллюска не сказывается на его вкусе.
- Увы, вы правы. Это-то и обидно. В древние времена гурманы по вкусу моллюска могли определить дату улова и место обитания с необыкновенной точностью. Теперь мы лишь смиренно можем ожидать, что наш моллюск окажется съедобным.
Посол аккуратно подцепляет ложечкой устрицу и отправляет в рот. Лицо его остается непроницаемым и бесстрастным.
- Съедобно?
- Вполне, господин Ясон. Более чем. Хотя происхождение остается сомнительным.
Уже поздно ночью, после того как закончилась вторая и куда более конфиденциальная встреча с господином послом и его помощником, Ясон открывает сообщение. Владелец адреса ему незнаком, но пароль, использованный ним, открыл доступ к его личному коммуникатору, а текст сообщения представляет немалый интерес для него. Ясон стирает сообщение сразу же после прочтения, тщательно, пользуясь исключительно «ручными» средствами, и, не прибегая ни к помощи кибернетических помощников, ни собственного интерфейса, уничтожает данные в регистрационных файлах.
Ему кажется, что он уже давно не чувствовал столь глубокого удовлетворения.
-
-
27.05.2011 в 00:15-
-
27.05.2011 в 11:45утащила читать.
-
-
28.05.2011 в 21:52теперь это сообщение Ясону будет меня до следующих выпусков интриговать)
-
-
29.05.2011 в 01:09С другой стороны Алек на контакт с незнакомым лицом не пойдет...
-
-
29.05.2011 в 07:55Одно липнет к другому, и груз наваливается на того, кто способен его нести, не спрашивая разрешения. Просто потому, что другие либо не заметят проблему, либо старательно отвернутся, чтобы не грузить себя чем-то, что их лично не касается. А Черный с юных лет был человеком ответственным. Плюс появившееся с возрастом умение взглянуть на проблему шире, видеть дальше собственного носа.
-
-
29.05.2011 в 10:05-
-
29.05.2011 в 10:21Задач действительно много, и то, что они навалились на одного человека, кажется по-человечески чрезмерным, но для данного конкретного человека естественным.
Потому что он умен и способен заметить, что проблема существует и требует решения, и потому что он - человек долга, а значит, осознав существование проблемы, займется поиском решения.
-
-
29.05.2011 в 11:01-
-
29.05.2011 в 20:51Это Винни, почему-то днев не видит мой пароль
-
-
29.05.2011 в 21:03Это заметно из того, что я пишу?
Заметно. Во всяком случае, мне кажется, что встреча с Ясоном не могла не встряхнуть Рики. Как и еще одно чудесное спасение - ведь смерть казалась неминуемой. Человеку свойственно после такого начинать задумываться о чем-то большем, открываются новые горизонты.
-
-
30.05.2011 в 16:03-
-
31.05.2011 в 00:43-
-
01.06.2011 в 00:36Винни, читать дальше
Читать буду медленно и вдумчиво, возможно, даже с перечитыванием предыдущих отрывков.
Учитывая реал, не знаю, когда закончу, но точно знаю одно - прочту, переварю, и тогда напишу что-нибудь более содержательное.
А пока - просто огромное спасибо!
-
-
01.06.2011 в 01:07-
-
04.06.2011 в 17:55И Черный замечательный, самый лучший
Нейман знает, какие люди, и не люди, если уж говорить точно, стоят за спиной его босса.
Вот так даже? Кто-то из блонди затеял прибрать к рукам то, что не прибрала Танагура в лице Ясона? Или это даже подковерная игра против Ясона?
Очень жду, что будет дальше
-
-
04.06.2011 в 19:44Обширный - не то слово. Я все пытаюсь выгрузить лишних героев, а не фига: усе нужны и продолжают размножаться.
-
-
04.06.2011 в 19:46