А то у меня свободное время не скоро появится. Так что...
Рысик! Если ты это видишь, то тут есть Келли.
- Да ты ебнулся, парень.
Грек говорит без всякой злости, даже с каким-то дружелюбием, как говорят с неразумными но неопасными людьми. Келли фыркает про себя, но от остроумных реплик удерживается: пока их принимают за сдвинутых на голову, можно ничего не опасаться.
- Песчаная Дева всем нам милость являет каждый день. Милость явит и тебе, брат мой.
- Тю, - сплевывает на песок Мариб. собираясь высказаться яснее. Грек с неожиданным проворством показывает ему кулак, и поворачивается к Келли.
- Слышь, парень. А что ж за милость тебе Дева явила?
- Не убила придурка, - ворчит Мариб, и не обращая внимания на повторное явление кулака, спрашивает, – лучше скажи, как ты здесь оказался? Ты ж с Черным ходил.
Келли важно кивает, торжественно подымает руки к нему, собираясь поклониться. Но вовремя вспоминает, что поклоняется он не солнцу, а Песчаной Деве, а поэтому разворачивается к образчику современной амойской культуры и глубоко кланяется.
Получается не очень красиво: к собеседникам он повернулся спиной и задницу выставил. Мысленно сделав отметку проработать на будущее сценарий, чтобы таких накладок не возникало, Келли все же не спешит выпрямляться, с достоинством поворачивается, так же неспешно прикладывается к респиратору, и вновь раскидывает руки в сторону - теперь вроде как обнимая пустыню.
- Да, ходил. Шел за Пророком, и буду идти дальш, коли будет на то воля Песчаной Девы, - вместо певучего речитатива получается довольно хриплая декламация, дыхания не хватает отчаянно, но опасение, недоумение и даже жалость во взглядах окружающих, кажутся Келли вполне достойными всех усилий.
- Пророк вел нас через огонь и воду и вывел на землю обетованную по воле Песчаной Девы. И слышал я голос ее и шел по воздуху по ее воле и пришел к вам, чтобы говорить.
- Че?
Келли переводит дух, стараясь не закашлять, и повторяет.
- Через огонь и воду шли мы вместе, и Песчаная Дева отводила огонь и песок из-под наших ног, и не горели мы и не умирали. А враги наши погибли все до единого.
- Че?
- Сдурел, - констатирует Мариб, - голоса словил сынок Черного.
Келли, по-прежнему удерживая руки в подобии объятия, смеется торжественным смехом оперного злодея и говорит еще громче и заунывнее:
- Голос Песчаной Девы услышал я, голос нашей Повелительницы! Услышал и увидел то, чему живые люди свидетелями быть не должны, а есть. Провела нас Песчаная Дева, поразила врагов наших, и ведет нас дальше в землю обетованную!
- Какую землю? - переспрашивает кто-то, кого ни Олег, ни еще кто опознать не смогли.
- Обетованную, - чуть ли не по слогам и с выражением неземного восторга, произносит Келли, - землю небесную, землю богатую, где живое растет из земли и по земле бегает, где воды вдосталь, а вместо огня горячие горы. Землю обетованную, где жить ее возлюбленным сынам отныне и навеки веков.
Последние слова Келли буквально провыл, глядя куда-то в небо и туда же тыкая пальцем. После чего согнулся пополам и кашлял, едва наизнанку не выворачиваясь. Но обалдевшие лица его слушателей, у двоих даже рты приоткрыты, того стоят.
Олег торжественно подносит Келли запасной респиратор, словно чашу предлагает. Келли приходит в восторг от идеи, подмигивает Олегу, втягивает воздух с шумом, присвистом и восторженным стоном, а потом подносит респиратор Греку также торжественно на вытянутых руках.
- Пригуби, брат мой, причастись от милости Песчаной Девы.
Грек откровенно шарахается, но на лицах Ичиго и еще одного неизвестного Келли читает глубокий интерес.
- Иди ты своей милостью!
Келли продолжает удерживать респиратор, скорбно качает головой:
- Не отвергай милости Песчаной Девы, она рядом. Она всегда слышит. Как ты пойдешь через пустыню без милости Песчаной Девы.
- Она, что ли слышит? – тыкает Мариб пальцем в статую.
Келли с самым убитым видом кладет респиратор под ноги Греку. Тот отступает еще на шаг, Мариб фыркает, и Келли прячет улыбку. Нет, дядя, это ты тут такой продвинутый и неверящий, а для остальных Песчаная Дева – это куда больше кузькиной матери.
Келли вновь невежливо поворачивается спиной к собеседникам, делает условный жест рукой и глубоко кланяется. Его спутники слазят с байков, становятся на колени вокруг статуи и тоже кланяются, коснувшись лбом песка.
- Прости великая, - глубоким голосом говорит Келли, - прости сынов твоих. И меня прости за скудоумие и за то, что так плохо тебе служу.
После чего снова выпрямляется, раскидывает руки в стороны и продолжает вещать.
- Не статуе мы кланяемся, а только Песчаной Деве. Но как звезды на небе недостижимы, так недостижим облик ее глазам человеческим, и как рисуем мы в домах звезды, чтобы они всегда были с нами, так и мы, недостойные, сотворили облик ее, дабы была всего с нами.
Объяснение одновременно удовлетворяет недоверчивый скептицизм одних и лелеет предрассудок других. Мариб сплевывает на песок, тихонько ругаясь, но остальные смотрят на него неодобрительно, так что временно идейный противник новоявленного жреца замолкает. Келли наклоняется, снова поднимает респиратор и протягивает его Греку. Даже кланяется.
- Прими, брат мой. И живи долго милостью Песчаной Девы.
Что-то похожее говорят на свадьбах, вспоминает Келли, но дело уже сделано. Грек не слишком уверенно берет прибор, даже нюхает: мало ли, может там не воздух, а какая ядовитая воздушная смесь - вдыхает и возвращает респиратор обратно.
Келли передает «чашу причастия» Олегу и, подняв руки, вопит:
- Да пребудет с нами Песчаная Дева!
Почти у него над головой в небе, словно второе солнце загорается. Оно растет, сияет все ярче, заливая небо живым золотом. Его собеседники орут, падают в песок, куда-то бегут, а Келли подняв лицо к небу и закрыв глаза, считает до 20.
Сколько раз уже этот фокус тренировали и все равно в половине случаев, он открывает глаза слишком рано.
При ближайшем рассмотрении завод не выглядит столь потрясающим. Когда они спускались в долину, они возвышалась над ними как Танагурская башня, с каждым шагом становясь все выше и страшнее. Но когда подошли ближе, махина распалась, расползлась обветшалыми стальными конструкциями. «Динозавр» исчез, вместо него, погрузившись до основания в породу, торчали проржавевшие комбайны, кренились стойки коммуникаций, пустыми венами валялись разодранные трубопроводы. Она была стара, эта фантастическая установка, она была стара как этот мир. И казалось уже ничего не поднимет ее .
- Развалина совсем, - шепотом произносит Марина. Хорек кивает согласно и тут же указывает на блестящий бок бурильной машины – ее керамлитовая броня пережила все катаклизмы без последствий.
- Не вся.
Марина пожимает плечами, но решительно шагает в сторону комбайна и трогает бок носком ботинка. Тут же отскакивает. Боку все равно, бурильному комбайну – тоже, но от сотрясения сверху среди антенн происходит движение, вниз летит ржавая решетчатая панель, и Марина удирает со всех ног.
- Вот же блядство!
- Осторожней, - глубокомысленно выдает Марат, оглядываясь, словно бы в поисках еще одной падающей антенны. Наверху что-то скрипит и хрипит, падает где-то далеко от них и внутрь чего-то, потому что после удара раздается глубокое утробное ворчание.
- Блядь!
Кажется, что даже неходячий Хорек подпрыгнул. Ворчание отдалилось, приблизилось и снова сошло на нет. Марина, опираясь на колени руками, переводит дух, смачно, но шепотом ругаясь. Хорек, прижимая драгоценный планшет к груди, вертит головой во все стороны, а Никлас и Марат с одинаковым выражением лица обшаривают ветхие внутренности настороженными взглядами. То ли динозавр сам собрался сожрать тех, кто сдуру зашел к нему в пасть, то ли, живет тут кто еще более ушлый, чем дарт.
Черный сидит на корточках, лицом к своему отряду и наблюдается за их реакцией с не меньшим интересом, чем смотрел на установку сверху. Смеяться он не смеется, но глаза блестят. Никлас вспоминает, что Черный здесь был уже как минимум трижды, так что к эффекту грандиозной развилины попривык и может теперь демонстрировать неуязвимость и мужество совершенно спокойно. На миг Никласу действительно становится стыдно и обидно: ведь не мальчишка какой и на полигоне у них были вещи и пострашнее, но потом он решает ответить чересчур ушлому подопечному той же монетой. А поэтому поворачивается, как на параде и деловито спрашивает:
- Уверен, что здесь нет никого из живых?
Были бы – стрелять бы начали еще на склоне. Никлас это понимает, Черный – тоже. Отрицательно качает головой и поясняет:
- Нет, живых здесь нет – радиация, - встает, картинно разводит руки, - а за мертвых не скажу.
- Каких еще мертвых? – дрогнувшим голосом спрашивает Марат.
- Ну, каких? – поднимает плечами Черный – мертвых то есть, неживых.
Недоверие на лице Марата преображается в испуг, а Марина сплевывает на песок и ругается громче.
- Иди к рагонам, дарт. И так чуть не усрались, а ты еще байки травить будешь.
Черный поднимается с корточек и хохочет. От смеха его шелестит что-то слишком чувствительное или слишком старое, с другой стороны комбайна съезжает вниз с глухим стуком. Впереди в механической чаще что-то вздыхает и уходит дальше к сердцу чудовища. И Никлас снова думает, что Черный эту шутку заведет сам, своим собственным голосом.
Хорек мелко кивает головой и говорит осуждающе:
- Нечего орать-то, падает же.
Черный фыркает:
- Да и хрен с ним, с тем, что падает. Все равно когда бурильни двинутся, вся эта херня слетит.
- Но не нам на головы, – уточняет Хорек. Черный коротко смеется и машет рукой.
- Двинули.
Двигать далеко не пришлось: буквально через сотню футов, проход между машинами и останками сузился, керамлитовых боков прибавилось, а между верхними секциями непонятно чего зазмеились целые трубы. Хорька пришлось сгрузить с байка и нести на его стульчике как в лагере делали. А потом еще и подымать на канатах, когда они добрались до центральной части.
Выглядела она как сахарные фигурки, каким-то дураком оставленные на солнцепеке, а потому частично растекшиеся и слипшиеся друг с другом. «Фигурки» производили впечатление монолитных и буквально вросших в землю – ни опор, ни гусениц как у бурильней и близко не было. Черный повел их в обход, который оказался чем-то вроде наполовину убранного пандуса и по которому они выкарабкались до середины одной «фигурки».
Стена у нее была идеально гладкой, как и положено керамлитовой броне.
- И че дальше? – Марина, закинув голову, внимательно обшаривает взглядом стену, пытаясь обнаружить хоть щелку. Заводы таких размеров прилетали на планету своим ходом можно сказать. Детали привозили на орбиту, монтировались в нужную конструкцию, благо в невесомости это было сделать куда как легче. Затем к головной части комплекта крепились ракетные двигатели и управляющая кабинка. Двигатели выполняли роль тормозов, пилот - роль первого и последнего диспетчера полета. «Камикадзе» садился по месту работы и планеты больше не покидал.
Поэтому «космического» происхождения модули делались прочно, буквально на века, а дряхлело и менялось только позднейшее планетарное оборудование.
«Фигура» явно была из космических, так что вскрыть ее без ее согласия была проблематично.
Черный зачем-то задумчиво смотрит на Хорька, кивает рассеянно:
- Сейчас, - и Никласу опять кажется, что Черный сейчас скажет: «Сезам откройся» и волшебная пещера откроется. Вместе этого Черный вытаскивает из внутреннего глубокого кармана штуку, напоминающую гусеницу, активирует ее, сдавливая «голову» пальцами, и пускает гулять по стене. Гусеница бодро ползет, складывая тело пополам, а Марат восхищенно свистит.
Хорек улыбается так, как будто это дело его рук.
- Белка смастерил. По чем хошь лазает.
«Гусеница» доползает где-то до середины модуля и начинает выписывать зигзаги.
- Панель ищет, - поясняет Хорек, с интересом следя за «поведением» устройства. «Гусеница», пометавшись, обнрауживает искомое, сворачивается в загогулину и начинает поблескивать головкой.
- Чип, - комментирует Хорек, - счас откроется.
- Почем ты знаешь? - не выдерживает Марина, - сам же говорил, что здесь не был.
- Не был, - легко соглашается Хорек, - но я знаю, как она работает.
«Счас» растянулось почти на пятнадцать минут, за которые внутри динозавра опять что-то рухнуло и заворчало, Хорек успел объяснить Марине принцип считывания сенсорного замка, а Черный выкурил сигарету, щурясь по обыкновению в сторону запада.
Мирная картинка Никласу правдивой не казалась, так что он не удивился, когда Черный, посмотрев на него острым, почти злым взглядом, сказал:
- Помнится… ты говорил, что умеешь работать с роботами до четвертого уровня.
- Да, - Никлас окидывает взглядом все еще монолитную стену модуля и поджимает губы, - здесь могут возникнуть другие сложности. Это слишком старая машина.
- А ты постарайся, - Черный неожиданно хлопает его по плечу, что совсем не вяжется с его тоном и поворачивается к стене как раз в тот момент, когда из модуля раздается фырканье, пыхтенье, в воздух взлетает облако густой пыли, а часть стены уходит внутрь.
Высота от застрявшего на веки вечные пандуса до входа около трех метров.
- Хе! – победно поднимает кулак Марина, а Марат распутывает с пояса веревку с крюком.
- Счас залезем.
Рысик! Если ты это видишь, то тут есть Келли.
- Да ты ебнулся, парень.
Грек говорит без всякой злости, даже с каким-то дружелюбием, как говорят с неразумными но неопасными людьми. Келли фыркает про себя, но от остроумных реплик удерживается: пока их принимают за сдвинутых на голову, можно ничего не опасаться.
- Песчаная Дева всем нам милость являет каждый день. Милость явит и тебе, брат мой.
- Тю, - сплевывает на песок Мариб. собираясь высказаться яснее. Грек с неожиданным проворством показывает ему кулак, и поворачивается к Келли.
- Слышь, парень. А что ж за милость тебе Дева явила?
- Не убила придурка, - ворчит Мариб, и не обращая внимания на повторное явление кулака, спрашивает, – лучше скажи, как ты здесь оказался? Ты ж с Черным ходил.
Келли важно кивает, торжественно подымает руки к нему, собираясь поклониться. Но вовремя вспоминает, что поклоняется он не солнцу, а Песчаной Деве, а поэтому разворачивается к образчику современной амойской культуры и глубоко кланяется.
Получается не очень красиво: к собеседникам он повернулся спиной и задницу выставил. Мысленно сделав отметку проработать на будущее сценарий, чтобы таких накладок не возникало, Келли все же не спешит выпрямляться, с достоинством поворачивается, так же неспешно прикладывается к респиратору, и вновь раскидывает руки в сторону - теперь вроде как обнимая пустыню.
- Да, ходил. Шел за Пророком, и буду идти дальш, коли будет на то воля Песчаной Девы, - вместо певучего речитатива получается довольно хриплая декламация, дыхания не хватает отчаянно, но опасение, недоумение и даже жалость во взглядах окружающих, кажутся Келли вполне достойными всех усилий.
- Пророк вел нас через огонь и воду и вывел на землю обетованную по воле Песчаной Девы. И слышал я голос ее и шел по воздуху по ее воле и пришел к вам, чтобы говорить.
- Че?
Келли переводит дух, стараясь не закашлять, и повторяет.
- Через огонь и воду шли мы вместе, и Песчаная Дева отводила огонь и песок из-под наших ног, и не горели мы и не умирали. А враги наши погибли все до единого.
- Че?
- Сдурел, - констатирует Мариб, - голоса словил сынок Черного.
Келли, по-прежнему удерживая руки в подобии объятия, смеется торжественным смехом оперного злодея и говорит еще громче и заунывнее:
- Голос Песчаной Девы услышал я, голос нашей Повелительницы! Услышал и увидел то, чему живые люди свидетелями быть не должны, а есть. Провела нас Песчаная Дева, поразила врагов наших, и ведет нас дальше в землю обетованную!
- Какую землю? - переспрашивает кто-то, кого ни Олег, ни еще кто опознать не смогли.
- Обетованную, - чуть ли не по слогам и с выражением неземного восторга, произносит Келли, - землю небесную, землю богатую, где живое растет из земли и по земле бегает, где воды вдосталь, а вместо огня горячие горы. Землю обетованную, где жить ее возлюбленным сынам отныне и навеки веков.
Последние слова Келли буквально провыл, глядя куда-то в небо и туда же тыкая пальцем. После чего согнулся пополам и кашлял, едва наизнанку не выворачиваясь. Но обалдевшие лица его слушателей, у двоих даже рты приоткрыты, того стоят.
Олег торжественно подносит Келли запасной респиратор, словно чашу предлагает. Келли приходит в восторг от идеи, подмигивает Олегу, втягивает воздух с шумом, присвистом и восторженным стоном, а потом подносит респиратор Греку также торжественно на вытянутых руках.
- Пригуби, брат мой, причастись от милости Песчаной Девы.
Грек откровенно шарахается, но на лицах Ичиго и еще одного неизвестного Келли читает глубокий интерес.
- Иди ты своей милостью!
Келли продолжает удерживать респиратор, скорбно качает головой:
- Не отвергай милости Песчаной Девы, она рядом. Она всегда слышит. Как ты пойдешь через пустыню без милости Песчаной Девы.
- Она, что ли слышит? – тыкает Мариб пальцем в статую.
Келли с самым убитым видом кладет респиратор под ноги Греку. Тот отступает еще на шаг, Мариб фыркает, и Келли прячет улыбку. Нет, дядя, это ты тут такой продвинутый и неверящий, а для остальных Песчаная Дева – это куда больше кузькиной матери.
Келли вновь невежливо поворачивается спиной к собеседникам, делает условный жест рукой и глубоко кланяется. Его спутники слазят с байков, становятся на колени вокруг статуи и тоже кланяются, коснувшись лбом песка.
- Прости великая, - глубоким голосом говорит Келли, - прости сынов твоих. И меня прости за скудоумие и за то, что так плохо тебе служу.
После чего снова выпрямляется, раскидывает руки в стороны и продолжает вещать.
- Не статуе мы кланяемся, а только Песчаной Деве. Но как звезды на небе недостижимы, так недостижим облик ее глазам человеческим, и как рисуем мы в домах звезды, чтобы они всегда были с нами, так и мы, недостойные, сотворили облик ее, дабы была всего с нами.
Объяснение одновременно удовлетворяет недоверчивый скептицизм одних и лелеет предрассудок других. Мариб сплевывает на песок, тихонько ругаясь, но остальные смотрят на него неодобрительно, так что временно идейный противник новоявленного жреца замолкает. Келли наклоняется, снова поднимает респиратор и протягивает его Греку. Даже кланяется.
- Прими, брат мой. И живи долго милостью Песчаной Девы.
Что-то похожее говорят на свадьбах, вспоминает Келли, но дело уже сделано. Грек не слишком уверенно берет прибор, даже нюхает: мало ли, может там не воздух, а какая ядовитая воздушная смесь - вдыхает и возвращает респиратор обратно.
Келли передает «чашу причастия» Олегу и, подняв руки, вопит:
- Да пребудет с нами Песчаная Дева!
Почти у него над головой в небе, словно второе солнце загорается. Оно растет, сияет все ярче, заливая небо живым золотом. Его собеседники орут, падают в песок, куда-то бегут, а Келли подняв лицо к небу и закрыв глаза, считает до 20.
Сколько раз уже этот фокус тренировали и все равно в половине случаев, он открывает глаза слишком рано.
При ближайшем рассмотрении завод не выглядит столь потрясающим. Когда они спускались в долину, они возвышалась над ними как Танагурская башня, с каждым шагом становясь все выше и страшнее. Но когда подошли ближе, махина распалась, расползлась обветшалыми стальными конструкциями. «Динозавр» исчез, вместо него, погрузившись до основания в породу, торчали проржавевшие комбайны, кренились стойки коммуникаций, пустыми венами валялись разодранные трубопроводы. Она была стара, эта фантастическая установка, она была стара как этот мир. И казалось уже ничего не поднимет ее .
- Развалина совсем, - шепотом произносит Марина. Хорек кивает согласно и тут же указывает на блестящий бок бурильной машины – ее керамлитовая броня пережила все катаклизмы без последствий.
- Не вся.
Марина пожимает плечами, но решительно шагает в сторону комбайна и трогает бок носком ботинка. Тут же отскакивает. Боку все равно, бурильному комбайну – тоже, но от сотрясения сверху среди антенн происходит движение, вниз летит ржавая решетчатая панель, и Марина удирает со всех ног.
- Вот же блядство!
- Осторожней, - глубокомысленно выдает Марат, оглядываясь, словно бы в поисках еще одной падающей антенны. Наверху что-то скрипит и хрипит, падает где-то далеко от них и внутрь чего-то, потому что после удара раздается глубокое утробное ворчание.
- Блядь!
Кажется, что даже неходячий Хорек подпрыгнул. Ворчание отдалилось, приблизилось и снова сошло на нет. Марина, опираясь на колени руками, переводит дух, смачно, но шепотом ругаясь. Хорек, прижимая драгоценный планшет к груди, вертит головой во все стороны, а Никлас и Марат с одинаковым выражением лица обшаривают ветхие внутренности настороженными взглядами. То ли динозавр сам собрался сожрать тех, кто сдуру зашел к нему в пасть, то ли, живет тут кто еще более ушлый, чем дарт.
Черный сидит на корточках, лицом к своему отряду и наблюдается за их реакцией с не меньшим интересом, чем смотрел на установку сверху. Смеяться он не смеется, но глаза блестят. Никлас вспоминает, что Черный здесь был уже как минимум трижды, так что к эффекту грандиозной развилины попривык и может теперь демонстрировать неуязвимость и мужество совершенно спокойно. На миг Никласу действительно становится стыдно и обидно: ведь не мальчишка какой и на полигоне у них были вещи и пострашнее, но потом он решает ответить чересчур ушлому подопечному той же монетой. А поэтому поворачивается, как на параде и деловито спрашивает:
- Уверен, что здесь нет никого из живых?
Были бы – стрелять бы начали еще на склоне. Никлас это понимает, Черный – тоже. Отрицательно качает головой и поясняет:
- Нет, живых здесь нет – радиация, - встает, картинно разводит руки, - а за мертвых не скажу.
- Каких еще мертвых? – дрогнувшим голосом спрашивает Марат.
- Ну, каких? – поднимает плечами Черный – мертвых то есть, неживых.
Недоверие на лице Марата преображается в испуг, а Марина сплевывает на песок и ругается громче.
- Иди к рагонам, дарт. И так чуть не усрались, а ты еще байки травить будешь.
Черный поднимается с корточек и хохочет. От смеха его шелестит что-то слишком чувствительное или слишком старое, с другой стороны комбайна съезжает вниз с глухим стуком. Впереди в механической чаще что-то вздыхает и уходит дальше к сердцу чудовища. И Никлас снова думает, что Черный эту шутку заведет сам, своим собственным голосом.
Хорек мелко кивает головой и говорит осуждающе:
- Нечего орать-то, падает же.
Черный фыркает:
- Да и хрен с ним, с тем, что падает. Все равно когда бурильни двинутся, вся эта херня слетит.
- Но не нам на головы, – уточняет Хорек. Черный коротко смеется и машет рукой.
- Двинули.
Двигать далеко не пришлось: буквально через сотню футов, проход между машинами и останками сузился, керамлитовых боков прибавилось, а между верхними секциями непонятно чего зазмеились целые трубы. Хорька пришлось сгрузить с байка и нести на его стульчике как в лагере делали. А потом еще и подымать на канатах, когда они добрались до центральной части.
Выглядела она как сахарные фигурки, каким-то дураком оставленные на солнцепеке, а потому частично растекшиеся и слипшиеся друг с другом. «Фигурки» производили впечатление монолитных и буквально вросших в землю – ни опор, ни гусениц как у бурильней и близко не было. Черный повел их в обход, который оказался чем-то вроде наполовину убранного пандуса и по которому они выкарабкались до середины одной «фигурки».
Стена у нее была идеально гладкой, как и положено керамлитовой броне.
- И че дальше? – Марина, закинув голову, внимательно обшаривает взглядом стену, пытаясь обнаружить хоть щелку. Заводы таких размеров прилетали на планету своим ходом можно сказать. Детали привозили на орбиту, монтировались в нужную конструкцию, благо в невесомости это было сделать куда как легче. Затем к головной части комплекта крепились ракетные двигатели и управляющая кабинка. Двигатели выполняли роль тормозов, пилот - роль первого и последнего диспетчера полета. «Камикадзе» садился по месту работы и планеты больше не покидал.
Поэтому «космического» происхождения модули делались прочно, буквально на века, а дряхлело и менялось только позднейшее планетарное оборудование.
«Фигура» явно была из космических, так что вскрыть ее без ее согласия была проблематично.
Черный зачем-то задумчиво смотрит на Хорька, кивает рассеянно:
- Сейчас, - и Никласу опять кажется, что Черный сейчас скажет: «Сезам откройся» и волшебная пещера откроется. Вместе этого Черный вытаскивает из внутреннего глубокого кармана штуку, напоминающую гусеницу, активирует ее, сдавливая «голову» пальцами, и пускает гулять по стене. Гусеница бодро ползет, складывая тело пополам, а Марат восхищенно свистит.
Хорек улыбается так, как будто это дело его рук.
- Белка смастерил. По чем хошь лазает.
«Гусеница» доползает где-то до середины модуля и начинает выписывать зигзаги.
- Панель ищет, - поясняет Хорек, с интересом следя за «поведением» устройства. «Гусеница», пометавшись, обнрауживает искомое, сворачивается в загогулину и начинает поблескивать головкой.
- Чип, - комментирует Хорек, - счас откроется.
- Почем ты знаешь? - не выдерживает Марина, - сам же говорил, что здесь не был.
- Не был, - легко соглашается Хорек, - но я знаю, как она работает.
«Счас» растянулось почти на пятнадцать минут, за которые внутри динозавра опять что-то рухнуло и заворчало, Хорек успел объяснить Марине принцип считывания сенсорного замка, а Черный выкурил сигарету, щурясь по обыкновению в сторону запада.
Мирная картинка Никласу правдивой не казалась, так что он не удивился, когда Черный, посмотрев на него острым, почти злым взглядом, сказал:
- Помнится… ты говорил, что умеешь работать с роботами до четвертого уровня.
- Да, - Никлас окидывает взглядом все еще монолитную стену модуля и поджимает губы, - здесь могут возникнуть другие сложности. Это слишком старая машина.
- А ты постарайся, - Черный неожиданно хлопает его по плечу, что совсем не вяжется с его тоном и поворачивается к стене как раз в тот момент, когда из модуля раздается фырканье, пыхтенье, в воздух взлетает облако густой пыли, а часть стены уходит внутрь.
Высота от застрявшего на веки вечные пандуса до входа около трех метров.
- Хе! – победно поднимает кулак Марина, а Марат распутывает с пояса веревку с крюком.
- Счас залезем.
