Следующий фрагмент, который прошел бетирование. Кому лень читать длинный текст - придется подождать. Я завершу нарезку, когда выложу цельную версию.
Бета: Рысь.
Военный консультант: Рысин муж.
Исключительно сильно буду рада комментариям, содержащим информацию о пустыне и войне в пустыне.
Начало: vinny1.diary.ru/p191958762.htm
Поехали
Винт появляется буквально через полчаса. Внушительных размеров кар, явившийся первым, оказывается охраной. Едва машина останавливается, как из нее выпрыгивают шестеро такого же внушительного вида, как и тачка, телохранителей и выстраиваются едва ли не церемониальным коридором. Келли пробивает на смех – нервное, не иначе, он кивает в сторону мелкой неприметной «Тойоты», откуда выбирается Винт и торопливо топает к двери.
Пожар, конечно, уже потушили, но внутри наверняка все покрыто пеплом и изрядно воняет. Винт не обращает на это внимания – беспокоится за свое более ценное имущество, и направляется внутрь здания. Келли тушит сигарету о стенку, окурок по привычке пустынной крысы тщательно прячет в специальный карман на поясе. Даже если окурок раскрошится, из него всегда можно сделать самокрутку.
Они добираются до своих байков, оставленных за два квартала. Келли отсылает двоих дальше по улице, еще одного оставляет на перекрестке, а сам, усевшись за спиной рыжего с челкой парня, напяливает зеркальный пижонский шлем. Заметить такой нетрудно, но как бы ни была мала вероятность, что Винт сможет опознать давнего беглеца, рисковать он не желает.
Как и рассчитывает Келли, босс, убедившись, что материальный ущерб минимален и легко списывается по статье «хулиганские действия», оставляет бордель на попечение верного помощника-бармена, а сам направляется выяснять личности своих посетителей и прочие сопутствующие обстоятельства. Бармен наверняка указал, что по меньшей мере один из посетителей – «шестерка» Курта, так что куда именно направится Винт, представить было не трудно.
Они по очереди следуют за каром Винта и машиной охраны – гроб на колесиках, как иронизирует про себя Келли. Мнение его о бывшем «хозяине» падает ниже плинтуса: они тащатся за машинами уже полчаса, и никто из этих самых охранников не обращает внимания на это примечательное обстоятельство. Парни меняются, пару раз вообще ехали по соседним переулкам, один раз чуть не потеряли, нашли на очередном перекрестке и уже без дополнительных указаний разделились, чтобы подождать свою цель и определить ее дальнейший маршрут – в общем, весело проводят время, воображая себя не меньше чем шпионами Звездного Креста.
Келли вдруг думает, что по возрасту эти его подручные, которые полчаса назад держали на прицелах других людей и были готовы их убить, лишь чуть старше или даже не старше тех школьников, что играли в первых космонавтов на окраине города и воображали себя страшно крутыми, отчаянно смелыми, потому что нарушили немало инструкций и лгали, чтобы добиться цели. И на миг ему становится грустно.
К Курту Винт не доехал: кары остановились возле бара, тоже, по-видимому, совмещающегося с борделем, побыли там минут пять, и поехали дальше.
А еще через десять минут кары разделились, и машина с охраной безмятежно отправилась к старому Цирку, а машина Винта – по направлению к Лайд-стрит, границе Цереса.
- Двигаем за Винтом?
Келли пожимает плечами: странное поведение для охраны и странное поведение для босса. Типа на границе его охранять не надо? Логично продолжить слежку за Винтом, и то, что тот отослал охрану к Цирку, вроде бы должно свидетельствовать, что Винт наживку заглотал – необыкновенная удача. Но вот если бы он был Винтом, старым пройдохой, работающим на все кланы сразу, клюнул бы он на такую откровенную провокацию?
Келли думает, что если бы он не знал Винта сам, если бы не крутился в этом городе последние три года, то может быть, и поверил бы. Но он не верит, и рассчитывал на совершенно другую реакцию.
- Звони парням, чтобы четверо продолжали ехать за каром Винта, а мы и тот русый…
- Беня.
- А мы и Беня поедем обратно. К тому борделю, где они останавливались.
-Зачем?
- Винт там.
- Где?
- А борделе том.
- Но он же выходил!
- Выходил, но не уехал. Давай, двигай быстрее.
Они даже не останавливаются перед главным входом в бордель, просто проезжают мимо, позволяя Келли убедиться в своей догадке. Старый как мир трюк: на месте, где останавливалась машина Винта, на дороге расположен канализационный люк – отсюда видно, как блестят смазанные пазы и петли.
- Ну ни фига себе,- тянет рыжий, с восхищением глядя на Келли, - умный, гад.
- Еще бы, - без энтузиазма соглашается он и машет рукой, - езжай дальше.
В проулке они останавливаются и поджидают Беню.
- И че делаем?
- Ждем. Слежку он заметил, охрану отослал для вида. Скорее всего, у него здесь есть и охрана, и выходы. Если решится уходить через них – нам его не найти, и надо будет придумывать что-то другое. Да только вряд ли он будет бегать хрен знает от кого в собственном районе. А будет он сейчас потрошить свои базы, чтобы узнать, кого он сдал в аренду и кому, и как так получилось, что этот кто-то не вернулся, а его жертва пришла предъявлять претензии. Так что будет ждать гостя.
- Хе, это бордель, тута этих гостей как собак нерезаных.
- Нет, - Келли качает головой, - этот «гость», если явится, выглядеть будет иначе.
Прогноз Келли сбылся только наполовину. Винт действительно отсиживался у себя и что-то активно узнавал. Но гость в бордель не явился: вместо этого сам хозяин покинул заведение через черный ход и укатил в завалящем фургончике мобильной сети Цереса.
Вот же умный, гад!
- Так. Бросайте охрану, двигайте на Чайн-стрит и ждите в районе Шахрани. Смотрите за фургоном мобильников, голо я сейчас сброшу. Осторожней, наверняка внутри есть охранники. Посмотрим, куда он двинет в конце концов.
Келли стаскивает шлем, напяливает свою маску, хлопает рыжего по спине: двигаем. Если бы ставкой в игре была только его собственная жизнь, эта игра в кошки-мышки ему бы чертовски нравилась. Но ставка другая, и сдохнуть здесь, не узнав ответа, он просто не имеет права.
Черный хорошо помнит это место. Когда-то, на заре времен или на заре колонизации, здесь тоже была горная гряда, вернее – горное плато. То ли естественным путем, то ли в результате многочисленных искусственных землетрясений плато было почти целиком разрушено. Пески, ветер, странные войны между механизмами и ненастоящие войны между существами, которых трудно было назвать людьми, но гораздо легче – роботами, проносились сквозь развалины, то погребая их под собой, то вновь вытаскивая на поверхность. Сколько охотников и караванов погубил этот блуждающий остров? Сколько новых аномалий породил, искажая земли и воздух?
В пустыне немало таких кусков земли: старых скал, позабытых воздушных колодцев, шахт, прорубленных так давно, что сведений о них не сохранилось ни в памяти людей, ни в памяти машин. Караваны, завидев вновь появившиеся развалины, поминают рагонов и Песчаную Деву, обходя проклятое место стороной. Кочевники равнодушно игнорируют бродячие скалы: надо будет укрыться сейчас – воспользуются, не надо – забудут о них. Охотники чаще других пытаются узнать, что внутри. Чаще всего – ничего, кроме камней и песка, но если кто-то из крыс случайно погибнет под обвалом, слухи о гиблом месте поползут вдоль тракта.
Плато, о котором думает Черный, весной было на месте. Зима заперла Черного в Южных Горах, и в Танагуру он добирался извилистым путем. Зимние ураганы изрядно изменили рельеф от Белых Дотов до бывшей Озы Нептуна, и Черный решил дальнейший путь тоже держать не по тракту. Это заняло больше времени, но Белка всучил ему байк с усовершенствованным фильтром, так что на самом деле до тракта он добрался даже быстрее, чем рассчитывал.
Остров Кораблей был на месте. В прошлом году Черный ничего не слышал о нем, а вот три года назад, он точно помнит, острова видно не было: в тот год летние бури настойчиво разоряли каньоны на юге, и необыкновенное количество песка превратило в эрры районы, традиционно считающиеся глинистыми. Остров был погребен под их толщей, и его тогдашний спутник так и не увидел этого грандиозного зрелища.
На самом деле непонятно, почему останки плато носят такое гордое название. Черный, знакомый с различными видами космического транспорта, и в давней, очень давней юности летавший на катерах и малых ботах, никакого сходства с теми монстрообразными громадинами, которые называют кораблями, и этими развалинами не видел. На хищные обводы яхт и военных флуггеров скалы тем более не походили. Впрочем, Белый Дот тоже ни разу не похож на армейские склады, однако называется именно так. Да и не белый он ни разу.
Весной Черный объехал Остров по периметру, убедился, что никаких посторонних следов, запахов и маскировки нет, заглянул внутрь. Обточенные ветром камни громоздились в живописном беспорядке, образуя несколько относительно ровных площадок, окруженных с одной или двух сторон вертикально стоящими стелами и узкими коридорами, заваленными беспорядочными грудами камней, песком и пылью. Площадки находились довольно далеко друг от друга – он тут же отметил про себя, что с чанкера не достать, да и гранатой хрен добросишь. Крайняя восточная площадка, к тому же, отгораживалась от ближайших соседок двумя вертикальными обрывистыми скалами. Черный объехал площадку еще раз и прочно запечатлел в памяти мелькнувшую картинку: волшебный замок космической принцессы и ее клыкастые охранники, поливающие нападавших зеленым огнем. Огня было так много, что в какой-то момент замок оказался как бы на острове посреди зеленого горячего озера, в котором все враги благополучно сгинули.
Именно туда он сейчас и идет. И ведет своих людей.
Иногда, правда, не идет, а ползет. Вот как сейчас, например: порыв ветра сбивает Черного с ног, канат на поясе натягивается, больно впиваясь в ребра. Черный хрипит, распластывается на склоне, чтобы не катиться дальше и не удавиться чертовым тросом. Скольжение останавливается, он приподымается и на четвереньках выбирается обратно на вершину, где следующий порыв воздуха пытается проделать с ним то же самое. Черный упрямо встряхивает головой и топает на четвереньках. Ладно, там дальше спуск, все равно где-то будет спуск, и ты хрен меня достанешь!
Не видно ни черта, или ни рагона – один хрен. Он не забыл надеть респиратор – первый по этому поводу величественно пожал плечом, мол, друг, ты сильно беспокоишься о бренной жизни; второй, пользуясь преимуществом здравого смысла, перехватил управление и напялил респиратор на общую голову. Проверил фильтры, дозатор, батарею, кислородный баллон и приготовил второй на всякий экстренный случай. Кто-то из них, кажется, засмеялся, Черный не может отчетливо вспомнить, кто, но искренне надеется, что Тихий или еще кто-нибудь – никакой не кто-нибудь, а именно Тихий – не заметил его попытки беседовать с самим собой. Тихий не все остальные, он на байку о беседах с Песчаной Девой не купится.
Его люди смотрели на него как на безумца. Его люди смотрели на него как на героя. Его люди заразились его безумием и пошли за ним, не спрашивая и не сомневаясь. Черный не знал, чего в этом было больше: веры в какого-то посланца Девы, ее любовника, ее воителя, или знания о том, что легендарный охотник девять лет таскается по пустыне и ни разу не ошибался.
Ошибался, конечно, и не один раз, просто ему всегда удавалось выжить после своей ошибки и не повторять ее. Но его люди сейчас этого не помнили, его люди просто выслушали то, что он сказал, и стали собираться. А он смотрел на них и думал, что любит их всех больше всего на свете, и что никогда и никто ему не был так дорог.
Чертов приход!
Спуск начинается чуть раньше, чем он ожидает. Черный на миг останавливается, анализируя ощущения: они идут по более крутой дуге, чем тогда, когда он был здесь весной, а значит, той древней солончаковой проплешины еще не достигли. Так откуда спуск? Ураган успел расколоть солончак? Песок намело? Скорее последнее, потому что его руки и ноги при дальнейшем движении погружаются в движущееся месиво чуть ли не на треть, и вниз он спускается, как на салазках. Трос опять впивается в тело, пытаясь перерезать его пополам, Черный тормозит и быстро возвращается на пару шагов назад. Ждет, пока следующий за ним караванщик, Шарик – вторым он идет по жребию, хотя Черный так и не понял, почему вообще возник этот вопрос, кто идет за дартом – подойдет поближе, и дергает канат: спуск, передать дальше.
Если Белка их не найдет, придется обойтись собственным боезапасом. Это не много, вернее говоря, это абсолютно, совершенно не достаточно. Им не выжить, не выиграть, не победить, если Белка и Рагон не успеют. Но в том месте, куда они идут, можно держать оборону – час, два, три, целый день. Он уверен, что они продержатся не менее суток, потому что напалма у них предостаточно. Сгущенный чуть ли не до твердого состояния, запакованный в контейнеры, легкий смертоносный груз проделал с ними путь частью от Танагуры, частью от Серых Камней, и последней частью – с торжища у Белой Базы. То, что хранил для Черного его «бугор», и о чем Никлас не мог передать никаких сведений – просто не успел бы. Он понятия не имеет, важно ли то, что шпион-наблюдатель не успел передать эту информацию, или не важно, но надеется, что да. Они очистят коридоры вокруг той восточной площадки, выроют канавы в песке и заполнят напалмом. На сутки его хватит.
Зальют врагов зеленым бушующим огнем, и принцесса будет спасена. Черный замечает, что шепчет это вслух, мотает головой, встает на ноги – уже можно, здесь можно идти в полный рост и не заботиться о том, что ветер сорвет с тебя груз или одежду, засыплет песком или камнями – идет, сильно припадая на давным-давно покалеченную ногу, и не замечает этого. Боли он не чувствует, усталости тоже, только пить хочется. Но сейчас этого делать нельзя, так же, как и снять респиратор и заговорить вслух – второй крутит мысленным пальцем у мысленного виска, и первый снисходительно соглашается.
Рагон со своими людьми прорвется через людей Сталлера, сколько бы у них не было оружия – Черный в этом не сомневается. Людям Белки придется куда хуже – их меньше, и драться им приходилось намного реже. Как бы низко не ценилась жизнь в пустыне, принадлежность к технократам песков защищала Мастерские и их обитателей куда сильнее, чем реальная сила чанкеров и «лягушек». Но зато теперь, он уверен, оружия у Белки намного больше, чем у него самого и у Рагона. Те бомбометы, или как там их называл Тихий – Белка наверняка сделал что-то подобное, он еще зимой показывал ему схемы. А значит, ему тоже будет чем «порадовать» сталлеровских наемников.
Ничего. Прорвутся. Дайте только добраться, дайте хоть один-единственный шанс – и мы выдерем победу! А не дадут шанса – сами возьмем!
Какое-то время Алек тупо пялится на мерцающий, уже пустой голоэкран, где медленно, как долбаные рыбки в аквариуме, плавают слоганы рекламы. Он отстраненно удивляется, какого хрена у Казанка на компе делает реклама, да еще и муниципальная. Потом вспоминает, что вообще-то это никакой не комп Казанка, а сервер технической службы филиала Департамента туризма, и ясное дело, на нем крутиться будет все, чему положено крутиться в туристической конторе. Потом Алек думает, а на хрена на серваке вообще сидит монитор, да еще и голо, но тут на запястье срабатывает вибросигнал браслета, и он с трудом отводит глаза от экрана.
В этот момент один из слоганов переворачивается вверх ногами и задом наперед, выяснятся, что его можно прочесть туда и обратно, и Алека беспощадно выворачивает прямо себе на ноги.
И на ботинки. И на пол, разумеется. Твою мать!
Он распрямляется, прижимая руку к животу в попытке облегчить или остановить спазмы. Слепо шарит ладонью по столу, по карманам, намертво забыв, где же должен быть мобильник. Или не мобильник. Блин, вот о чем он договаривался? Вибросигнал превращается в серию коротких импульсов, и спустя еще минуту Алек наконец вспоминает: нет никаких мобильников или «уоки-токи», какие на хрен мобильники могут быть у предметов, идентифицированных как роботы-уборщики? А вам здесь не Глаз Юпитер, в здании камеры смонтированы по старинке: сначала пишут, потом передают сигнал, а уж потом сервак обрабатывает и в зависимости от сигнатуры выдает то или иное изображение диспетчерам. Так что разговоры в пустом помещении между двумя роботами будут выглядеть несколько экзотично.
А с Казанком они решили использовать простой, как булыжник, код Морзе.
«Ответ. Время».
«Сделано. Уборка».
Алек с трудом встает, шарит по ящикам стола, где наверняка валяется что-нибудь из бумаг или упаковок, или даже тряпок, которые обязательно кто-нибудь не донес до утилизационного люка – странно, нет ничего. Он морщится. Браслет дергается.
«Уборка».
«Выблевал».
А такого рода мусор уборщику лучше не давать. Алек, проклиная собственную глупость – вот на хрен он съел этот несчастный пончик, не мог до утра потерпеть? – топает в туалет. Слава Юпитер, задницы еще не научились вытирать пластиком или виртуально-ионной хренью. Он буквально опорожняет бумагодержатель, обтирается, тщательно собирая использованную бумагу в вонючий ком, и возвращается обратно.
Казанок напоминает: «Время». Алек не отвечает. Казанку стремно, ага-ага, привык к удаленной работе, задницу-то теперь бережет получше, чем когда только явился в Нил Дартс. С другой стороны, за столько-то времени пацан должен был понять, на кого они там работают в своем элитном и типа независимом киберпитомнике, так что его беспокойство понятно: то, что они сейчас делают, ни под каким видом к легальной и нелегальной деятельности мамы-Юпитер не привязать. Поймают – вывернут наизнанку мозги.
Алек протирает пол, пока не убеждается, что точно, совершенно точно стер следы, и потом выпускает приторможенных настоящих уборщиков. Эти ребята моют полы с помощью массы дезинфицирующих средств, так что, по идее, слабые следы чужеродной органики их не смутят.
«Время», передает он Казанку. Не торопится: роботы не торопятся, до активации сигнала оставленных в техническом центре уборщиков не менее пятнадцати минут, а роботы бегать по коридорам не обучены. Так что – спокойствие и выдержка.
Казанок молча кивает – охраны не было, камеры отключены. И теперь уже вдвоем, не торопясь, спокойно и с выдержкой, они направляются вниз, к главным утилизационным камерам, где легко взобравшись по стеллажу наверх – ах молодость, молодость, ностальгически вздыхает про себя Алек – Казанок осторожно снимает модуль-транслятор, тем самым освобождая камеры слежения от часовой «спячки». Все.
На выходе камера не работает: неправильно припаркованный садовый робот, почти двухметровый короб с садовым оборудованием и гигантским пылесосом, притерся к стене и свернул камеру набок. Техник слинял домой еще в шесть, ночной охранник возиться с камерой или андроидом поленился. Да здравствует человеческая лень, никакая техника не сможет победить эту великую силу.
Пройти полтора квартала, выбросить чипы в первый же люк и прикрепить псевдо-ЛИНки. Они топают молча: Алек мучается болью в пустом желудке, Казанок о чем-то думает.
- Нормально?
- Да. Лицензия «Аркады», разрешение на использование раритетной техники.
Казанок удивленно вскидывает брови: катер – раритетная техника?
- Выглядит убедительно, - безмятежно сообщает Алек и чуть не складывается пополам от спазмов.
- Блядь. Сколько ж можно.
Казанок подхватывает его за талию, подтягивает в переулок, подальше от глаз случайных прохожих. Алек впустую давится спазмами, плюет желчью – слишком много за один вечер, чертовски много за один вечер, выпрямляется и, опираясь на плечо Казанка, топает дальше.
Раньше чем через три квартала такси они вызвать не рискуют, а в метрополитене еще полчаса надо в прятки играть, пока доберутся до нужной станции и в нужном месте.
Все это время Казанок изображает заботливого приятеля, чей партнер или просто друг перепил или ширнулся – обычное дело. А Алек все пытается сообразить сквозь муть после сверхнагрузки: а почему он, собственно, не сказал Казанку, что летит не катер? Какая ему, Казанку, разница?
Фургон крутится по Файритхи без всякой конкретной цели еще где-то полчаса. Келли отмечает, что назначенная им встреча уже явно не состоится. И скорее всего Винт, болтаясь в машине, просто ждет доклада своей крутой охраны, которая заявилась в Старый Цирк два часа назад. И если бы он и впрямь был безмозглым хулиганом с чужими «шестерками», там бы всех их и положили за милую душу. Впрочем, сначала эту душу долго-долго вытрясали бы.
Наконец, машина разворачивается по направлению к Солнечной, проскакивает громадину старинного киноцентра и останавливается у чистенькой конторы «Роботс Лтд» – одной из немногих официально действующих компаний в Цересе.
Келли делает стойку.
- Чейн и Тот, к заднему входу, следить издалека. Рыжий, останешься здесь, Фанк, двигаешь за фургоном, если он все-таки еще куда-то поедет.
- Куда уж дальше, - ворчит кто-то по общей связи, но Келли обрывает звонок. Выследить они его выследили, но вот дальше что? Не цветочки же ему в здание нести?
Винт тем временем выбирается из фургона, шустро следует в здание, махнув кому-то при входе, а фургон едет дальше. Ну да, привлекает внимание.
Келли сползает с байка, толкая рыжего в спину – пошел, а сам неторопливой походочкой направляется вниз по улице. Паранойя или нет, но будь он таким уж умным ублюдком, он бы, конечно, поставил где-нибудь камеру наблюдения, а над входом в здание она точно есть: в конце концов, контора – предприятие официальное и полноправное, хоть в Цересе, хоть в Танагуре. Что, вообще-то говоря, дикий юридический казус, нэ? Так что лучше подстраховаться.
Он сворачивает где-то за два квартала, сверяется с картой на телефоне – ценная вещь, особенно после того, как над ней поколдует кто из знатоков канализационных и коммуникативных систем. Увы, в этом телефоне таких полезных дополнительных опций нет, но Келли не особо по этому поводу расстраивается.
К черному входу он подходит аккурат когда охранник выбирается покурить. Келли подгребает к нему тяжелой специфической походкой нарка-доходяги и в лучшей манере сирых и нищих начинает монотонно стонать:
- Мелочь есть? На сигарету…
- Отвали, - морщится охранник. Келли тянется ближе, чуть не вешается на мужчину.
- Ну да-ай мелочь. Не жлобись…
- Отвали, я сказал…
- Ну дай… жалко, что ли….
Охранник отталкивает назойливого попрошайку, выбрасывает недокуренную сигарету и поворачивается спиной. Келли неслышной тенью встает за ним и коротко, сильно бьет зажатым в руке кастетом между шеей и спиной. Мужик валится на асфальт, Келли успевает подхватить тяжелое тело и отволочь к череде мусорных баков: «Поспи, дружок».
Он сдирает браслет с опознавательным чипом – здесь вам не тут, ЛИНк здесь не работает, но вообще смешно, когда в Церес являются граждане считай что другой страны и носят специальные опознавательные знаки для местной системы безопасности. Натянув браслет, Келли машет ручкой его хозяину, прикрывает того крышкой от контейнера и двигает в здание.
Первый пошел, переход на второй уровень.
Куда направился «большой босс» Винт, узнать можно несколькими способами. Самый незатейливый: взять чанкер наперевес и спросить на ресепшене. Увы, для таких решительных действий нужна компания, а всех «шестерок» Мацуто Келли оставил на улице. Так что он поступает проще: подымается по внутренней лестнице – просто удивительно, насколько употребление лифтов облегчило жизнь ворам и шпионам – и, вскрыв коробку интерфейса, за пару минут считывает данные о перемещениях людей и техники с помощью упомянутого транспортного средства.
Винт обнаруживается на третьем снимке и, согласно данным, поднялся на третий этаж и двинулся влево по коридору. Келли закрывает модуль, посылает его крышке воздушный поцелуй и, перепрыгивая через ступеньки, несется на третий этаж. Влево от лифта у них, правда, аж четыре кабинета, но Келли это не смущает. Он дергает ручку первого, дверь распахивается почти сразу, недовольный мужской голос басит о закрытии приема на сегодня, Келли виновато улыбается, просительным голосом извиняется и поясняет, что он-де нечаянно, что он тут случайно.
Вторая дверь не открывается вообще. За третьей обнаруживается крошечный холл ожидания, секретарь-андроид и два охранника с лицами не знакомыми, но узнаваемыми. Келли влетает в холл с обворожительной улыбкой и криком: «Я приглашен, приглашен!», и пока оба охранника пытаются оценить степень угрозы темпераментного посетителя, вжаривает ближайшего шокером, а второго берет на прицел гвоздемета. Собственно, не успевает взять: тот оказывается сообразительнее коллеги и успевает перехватить руку с гвоздеметом. Келли послушно роняет оружие на пол, пинком ноги отправляет его куда подальше и прикладывает к ребрам тесно прижавшегося охранника шокер. Ощущает под своими ребрами такой же.
Вот блядь!
- Остановитесь.
Голос звучит негромко, но повелительно: нажим на ребра уменьшается, и Келли, тоже решив подчиниться приказу неведомого голоса, так же медленно уменьшает давление. Они оба выпрямляются, являя взору трогательную синхронность действий и ощущений. Охранник не отрывает взгляда от Келли, последний крутит головой, желая увидеть обладателя повелительного голоса.
Обладатель на первый взгляд не впечатляет: невысокий, щуплый мужичок, инопланетянин – и к Оракулу не ходи, но в костюме крайне приличном и с той особенной холодной цепкостью во взоре, которая сразу выдает человека, привыкшего к власти. Что у Винта может быть с таким человеком?
Работа у Винта с этим человеком. Работает он на него, как Добрыня, например, работает на Доктора, которого тоже никто в глаза не видел. А он, Келли, только что вписался на их стрелку в надежде найти информацию о загадочном покушении на его жизнь, из чего следует неоднозначный, но вполне вероятный вывод, что вот заказчика собственной персоной он как раз и видит.
- Если вы обещаете не делать лишних движений, вас отпустят.
Келли хмыкает, но согласно кивает головой. Охранник без удовольствия отпускает его руку, отходит на шаг, глаз с Келли не сводит, даже искоса не смотрит на своего поверженного коллегу – лестно, не то слово. В проеме внутренней двери тем временем появляется еще один коллега по ремеслу, молча ожидая приказания.
Как ни странно, Келли не испытывает страха: убить его здесь не составляет труда – наверняка контора только выглядит обыкновенной, а на самом деле и звуконепроницаемые стены, и собственные камеры, и утилизаторы – все наличествует. И надеться на то, что тип, уже один раз пытавшийся его убить по неизвестным причинам, при личной встрече откажется это сделать, тоже обстоятельства не позволяют. Логично было бы предположить, что из него попытаются вытрясти информацию. Но какую? Шантажировать – чем? Вербовать – куда? Но это уже интересней. Так что Келли не собирается сдаваться. Здесь что-то происходит, с точки зрения внешнего наблюдателя – что-то удивительно нелепое, но происходит.
- С кем имею дело?
Ну, хоть не честь. Келли сердито фыркает:
- Думаю, вы прекрасно осведомлены, с кем. Я представился, назначил встречу, даже выдвинул предварительные требования.
За тот короткий миг, пока предполагаемый куратор Винта молчит, обдумывая ответ, Келли успевает много всего почувствовать. Досаду за свою ошибку и страх за собственную жизнь, обиду за то, что так и не узнал ничего толком и ничем не смог помочь своим, злость и ярость, и твердое решение дорого продать свою жизнь и не уступить ни грамма информации. И еще одно короткое отчаяние от мысли, что это может быть сам Сталлер и есть, которого он никогда в глаза не видел, и что теперь тот сможет покуражиться над помощником Черного и опозорить его в глазах всего Старого Города.
- Вы – Келли, - произносит неведомый босс. Келли усмехается самой паскудной улыбкой, которая только у него получается, охранник в дверях напрягается, а босс кивает.
- Хорошо. Я – Нейман. У меня к вам есть дело.
Валяясь на диване и меланхолично рассматривая потолок, Алек пытается сообразить, где взять катер. То есть не катер даже, а вертолет. Учитывая, что и тот, и другой вид транспорта не продается на блошином рынке Цереса или Танагуры, разницы особой нет. Это для армейской системы сканирования разница есть.
Эта информация промелькнула в технической записке, сопровождающей лицензию на использование воздушного аппарата нестандартного класса. В связи с тем, что амойская армия использует самые передовые дециметровые сканеры, позволяющие проследить блуждание иголки в стоге засушенной растительности, полет вражеской техники любого класса над территорией пустыни и прилегающего водного пространства становился чистейшей абстракцией. Абстракция, однако, не включала в себя полеты на сверхмалых высотах, каковые на Амой, как и на любой другой планете, могли осуществлять воздушные аппараты конструкции устаревшей и неэффективной: например, винтовые вертолеты и воздушные платформы. На платформах над пустыней летать нельзя было вообще: аномальность воздушных потоков и резкая смена ветра превращали подобный полет в гарантированный вид самоубийства, а «вертушки» – усовершенствованный индивидуальный транспорт на гравиплатформе – успешно на этих самых малых высотах перемещались.
Вертолет, однако, будучи прямым предком этого летательного аппарата и обладая множеством недостатков по сравнению с потомком, обладал и несомненным преимуществом. Отсутствие гравиплатформы и возможность использовать самые завалящие и устаревшие системы подачи топлива превращали раритет в объект неустановимого класса – а в реестре такого рода объектов Алек, к собственному восхищению, обнаружил их аж десять штук. И объекты эти обязывались иметь специальные опознавательные знаки и специальную передающую аппаратуру, чтобы быть опознанными сканерами по радиосигналам. Дециметровка элементарно не брала на низких высотах.
Помнится, он тащился от этого факта почти пять минут виртуального времени и не поленился порыться в договорах, чтобы найти, какая контора услаждает своих клиентов полетами на таких изысканных средствах. Так что Казанку он солгал дважды: когда сказал, что использовал лицензию «Аркады» лишь в качестве прикрытия, и когда не сказал, на чем именно собирается лететь.
А теперь вот мучается отходняком, стыдом и необходимостью оторвать задницу от жесткого старого дивана и двигать в Старый Город. Потому что если заявка, вместе с разрешением на использование, полет и прочее завтра будет благополучно активирована – а почему бы и нет? – и менеджер «Аркады» вручит ему ключи от вертолета с пожеланием успешного полета, то, спрашивается, как он полетит?
Можно, в принципе, сосватать пилота самой «Аркады», но тогда бедолаге придется грозить, бить, заставлять лететь хрен знает куда и рисковать жизнью за то, что его не касается. Как-то совести не хватает. И, может, не так уж и жалко бывшему террористу какого-то сытого благополучного гражданина, но вот то, что этот сытый благополучный специалист по полетам обведет его и Крона за милую душу, и полетят они прямиком к армейцам, на станцию или вообще никуда не полетят, а успеет пилот предупредить полицию – это он прекрасно понимает. Так что пилота надо где-то искать.
А где? Где водятся такие глюкнутые фрики, которые согласятся лететь через всю пустыню под прицелом трех армейских баз, всех спутников вместе взятых и хрен знает кого еще?
Алек тихонько подымается с дивана, натягивает ботинки и, не застегивая, выскальзывает из квартиры. Амой – это такое место, где можно найти кого угодно. Буквально.
Дерм отваливается сам. Белка с отсутствующим видом скатывает и сбрасывает теплый, мятый кусок биопластика, и с таким же отсутствующим видом лепит новый. Хорек, мельтеша лицом, как дорожным указателем, и умудряясь даже сидя каким-то образом перемещаться то влево, то вправо, осторожным взглядом провожает стимулятор и продолжает докладывать:
- … разместили, а второй за скалой оставили. Сигналку поставил, но, - Хорек быстро пожимает плечами, оглядывается назад, словно желает убедиться, что таки поставил, и что таки за скалой, собирает рот в жалобную гримасу больного клоуна, при этом ухитряясь озабоченно хмурится и тыкать пальцем в воображаемую стену, - ее все равно ни хрена слышно не будет.
Белка кивает, слышно не будет. Слышно будет, только если какой умник, навроде засланного «спящего» шпиона, который вот теперь решит превратиться в добровольного камикадзе, попытается взлететь на воздух вместе со всем их грузом или сдохнуть чуть позже, погребенный песком и пылью. Ну тогда, конечно, слышно будет. Правда, недолго, в том смысле, что некому будет долго наслаждаться какофонией. А если и первая партия бомб взлетит на воздух по той же умозрительной причине – тогда и говорить не о чем.
Когда и как начинает работать препарат, Белка не ощущает и не понимает, но в какой-то момент замечает, что совершенно потерял нить разговора и собственную мысль тоже. О чем он там, бишь, думал? О шпионах? О взрывах? О Хорьке? Вот человек, по лицу которого никогда не понять, что и как он думает. Ни по лицу, ни по голосу, ни вообще. Идеальный шпион.
- Что Золь говорит?
Хорек снова оглядывается, наклоняется к боссу с таким выражением лица, словно собирается прошептать на ухо что-то адски подозрительное, потом его лицо явственно перекашивает на одну сторону, словно от зубной боли, и он вполне нормальным голосом, с некоторой озабоченностью сообщает:
- Да ничего толком не говорит. Саймон идет на северо-восток. Это он клянется. А как долго, - вместо того чтобы пожать плечами или поднять брови в знак согласия с судьбой, Хорек подпрыгивает на месте и делает отталкивающий жест обеими руками, - не уверен. Но сутки точно здесь проторчим.
- Ага, - Белка закрывает глаза. Вовсе не от усталости и не от желания отгородиться от причудливой мимики собеседника: раздумывать он предпочитает с закрытыми глазами. Да и отвыкший от постоянного ношения респиратора, он теперь страдает от специфического синдрома черепахи: вместо того, чтобы ощущать вполне понятное неудобство от затрудненного дыхания, у него чешутся и раздражены глаза. Как если бы стекла в респираторе чем-то отличались от очков.
Они двигались наугад почти неделю: не успел гонец Барбра исчезнуть за горизонтом, как караван, а вернее говоря – обоз, нагруженный взрывчаткой, снарядами, бомбометами и напалмом двинулся с плато вниз. С обозом ушла половина людей – оставшиеся продолжили изготовление снарядов – и почти все машины. За главного Белка оставил на Мастерских Шиву – после того, как Хорек отказался даже рассматривать предложение остаться. Он несколько раз заставил Шиву повторить инструкции, пока тот не взбеленился и не обозвал босса обдолбанным придурком и давно потерявшим мозги старым идиотом. Удовлетворенный, Белка погрузил вторую копию инструкций на свой байк, и со спокойной душой отправился воевать.
Третью копию за горизонт увез гонец Барбра – не слишком-то он надеялся на это послание, но жизнь, как он успел убедиться, вообще штука загадочная, и почти никогда нельзя угадать, что из сделанного тобой будет иметь значение, а что не будет. Так что пусть еще и третья схема гуляет по пустыне – авось Черный или еще кто сообразительный сумеет использовать ее по назначению.
Они шли на тракт по дуге. Знает ли Черный о том, что происходит на тех лежках, или не знает, но Белка уверен: игра в караван, попытка оттянуть время, подготовиться к будущей неминуемой резне провалилась. А значит, Черный поведет своих кратчайшей дорогой к нему, Белке – за оружием и людьми. А значит, идти тоже будет не по тракту. И будет спешить.
Вечером, отхаркивая очередной кусок своих легких, Белка пытается решить: они тоже спешат или ему так кажется? Он очень давно не ходил в караване или абрах, давно не путешествовал по поселениям или лежкам: все, что ему могло понадобиться, все, что требовалось для дела, ему и так несли и везли со всей пустыни. Особенно, когда Черный отбил это плато с разрушенной буровой установкой у кочевников и помог организовать Мастерские. Он сидел на одном месте, ковырял старое железо, глотал ширку и «сегун», имел гешефт с охотниками, толкачами, пустынниками и кочевниками, и обдумывал планы на будущее тысячелетие. А теперь вот лежит и думает, что до следующего тысячелетия он не доживет, и еще вопрос, сумеет ли он дотянуть до конца месяца, успеет ли переговорить с Черным?
Хорек инструкцию передаст и объяснит, конечно: в интерфейсе контроллера он разбирается не хуже Белки, а может и лучше – как-никак, водил все те старые развалины, которые им удавалось поднять из мертвых. А практический опыт тут важнее теоретического. Но все-таки… все-таки, идея пришла в голову именно ему, Белке, сумасшедшая нелепая идея, которой он и поделился с Черным после хорошей дозы «сегуна» с его стороны и бутылки самогона с другой. И Черный, вместо того, чтобы высмеять его или обозвать идиотом, выслушал и покивал с глубокомысленным видом, а утром потребовал, чтобы Белка все это ему повторил на трезвую голову. Надо было видеть, как сверкали глаза Черного, когда он раскусил идею.
А ведь никто больше и не верил. Не то чтобы Белка распространялся обо всем этом, но и те, кому довелось узнать, или считали его спятившим идиотом, или сомневались, или посматривали с жалостью. Да на него, на его людей всегда так посматривали: и когда они кузню затевали, и когда бур восстанавливали, и когда бомбометы монтировали – не в обычае пустынников увлекаться фантастическими идеями. Черный… Черный не такой. Он верит. Во что-то такое огромное, что туда все идеи вмещаются.
Поэтому он лепит очередной дерм, как только заканчивается предыдущий, поэтому держит инъекторы со стимулятором поближе, чтобы как только так сразу и использовать. Он знает, он чертовски хорошо знает, что не доживет ни до конца войны, ни до конца лета. И люди его это знают, и нет нужды видеть их взгляды или подслушивать разговоры – Белке не страшно. То ли и впрямь перестал бояться смерти, то ли ждать надоело, то ли не верит он в смерть по большому счету – Белке разбираться не хочется. Он хочет, желает только одного: добраться до Черного, рассказать все ему самому, чтобы увидеть восхищение в глазах друга, чтобы увидеть в них будущее, чтобы знать точно, что все получится, и они победят.
А может, просто увидеться напоследок.
Алек просто идет из клуба в клуб и спрашивает: а не знает ли кто такого крутого геймера, который стреляет из виртуальных пушек, как из настоящих? Из клуба в клуб его провожают удивленными взглядами, специфическими жестами, замечаниями, комментариями и, иногда, попытками оказать более сильное физическое воздействие. Любители попинать более слабого или чужака не переведутся никогда. Алек не сопротивляется: висит кулем, сворачивается на асфальте со стоном и картинно выплевывает комки крови. И так как любители – обычные, не сумевшие за день сбросить агрессию молодые идиоты, то запала их надолго не хватает, а кровавая картинка быстро отбивает охоту продолжать травлю. А он, дождавшись ухода гонителей, выплевывает очередной пакетик с кетчупом, прячет в рукав следующий и направляется в очередной бар.
Найти самостоятельно того гражданского типа, который уделал отряд Ромика, Алек и не надеется. Вероятность такой удачи плавно исчезает за горизонтом нулевого лимита, а Алек, как-никак, относит себя к славному племени материалистов. Так что он надеется на прямо противоположное: на дружбу и цеховую солидарность геймеров, которые в некоторых плоскостях своей работы ничем не отличаются от хакеров, а рискуют даже больше. Так что кто-то должен поднять задницу и хотя бы предупредить того пацана. А поскольку он шляется в одиночку, был не раз бит и не производит впечатления угрозы обществу, то, по идее, этот пацан со товарищи решит в конце концов узнать, что за мудак его ищет и на фига.
Но вот он уже два часа так шляется, утро уже скоро, и непонятно, куда еще идти, а неизвестный геймер-артиллерист все никак не хочет узнать о подозрительном топляке.
Алек усаживается на край тротуара, подпирает голову руками и задумывается. Он устал, голова трещит, перед глазами прыгают звездочки, и больше всего на свете хочется послать опостылевший мир куда подальше и наширяться. Он мысленно прикидывает, где и к кому он мог бы сейчас толкнуться. Понятно, что никого из старых толкачей он уже не найдет, но где искать и как, он знает прекрасно. Проблема в том, что у него нет кредитов, а ни один нормальный толкач не даст топляку-хакеру товар без материального воплощения денег. А значит, надо будет сломать что-нибудь кому-нибудь, чтобы перекинуть на виртуальную кредитку, а потом уже паять с нее хоть на телефонную карту.
Алек резко вздергивает голову и напряженно смотрит пред собой: он что, серьезно? Это вот он сидит на тротуаре и думает о том, где ему раздобыть лавса или чего покруче, потому что мир ему, видите ли, опостылел? Это и правда он?
- Во бля! - говорит он вслух и вскакивает. И тут же натыкается на трех пацанов, не слишком серьезного вида, но со вполне серьезными выражениями лиц и с кастетами по крайней мере у одного из них. Впрочем, носить его пацан не умеет.
- Слышь, любопытный, - с угрозой в голосе говорит тот, что с кастетом, и затыкается, глядя на расплывающуюся в счастливой улыбке физиономию Алека. Остальные два переглядываются с удивленным видом и на всякий случай отступают на шаг: уж больно странно, на их взгляд, реагирует подозреваемый.
А Алек и впрямь расцеловать их готов. Кто из них Кайл, и есть ли он здесь вообще, Алек не знает, но в том, что план наконец-то сработал, уверен.
- Эй, ты чего?
Алек делает шаг к говорящему – уже чисто из мести, удовлетворенно отмечает, что тот сразу же делает шаг назад, удерживая дистанцию, и произносит:
- Народ, мне чертовски нужна помощь.
- А мы тут при чем? - сердито спрашивает второй пацан, пониже, с короткими темными кудряшками.
- При том, что вы пришли, - Алек хватает того, что с кудряшками, за руку, прежде чем пацан успевает отодвинуться, трясет чуть ли не со всей силы.
- Какого рагона?
- Вы пришли. Услышали, что кто-то кого-то ищет, и пришли узнать, в чем дело. Остальным было все равно.
Пацан с кудряшками резко вырывает руку, глаза его презрительно щурятся, но сказать он ничего не успевает: первый пацан дергает его за рукав и коротко кидает:
-Линяем, - после чего троица пытается «слинять». Алек горестно взмахивает руками и хватается за куртку последнего, третьего пацана.
- Подождите, ради… - с секунду он пытается найти какие-то слова, ради которых столь нужные ему люди согласятся его выслушать, а не исчезнут в дальних далях и кричит, - Нона! Ты работал с Ноной. С Черным! Ему нужна помощь!
Третий пацан все еще выкручивается из его хватки, но второй останавливается.
- Откуда ты знаешь Черного?
- Я с ним! Работаю с ним!
- Вранье. Тебя не было в… не было, - пацан едва удерживается от того, чтобы не проговориться и хмурится еще сильнее. Алек кивает:
- Конечно. Меня там не было. Но я все знаю, потому что Черный мне сам все и рассказал, - часть он, собственно, даже «видел». Но уточнять это сейчас явно лишнее.
- Докажи, - отрывисто приказывает первый, и Алек успевает удивиться: получается, что первый – тот геймер? Или его друг? В общем-то, не имеет значения, и Алек начинает говорить, стараясь быть максимально убедительным:
- Нона – миномет, раритетный. Черному его… ну неважно кто достал. А снаряды пришлось делать самим. И оптика была с метеозонда, я представляю, сколько вы ее выставляли. И первый раз чуть по своим не попали. И в конце полетел навигатор, так что стреляли вообще «на глаз», и если бы не ты – фиг бы кто оттуда живой ушел.
На лице второго неописуемая игра чувств: страх и гордость, и удовлетворение, и тревога, и то особенное выражение, которое появляется, когда человек вспоминает какое-то большое рисковое дело, когда пришлось сражаться изо всех сил и победить.
И Алек понимает, что выиграл. И говорит:
- Если я не найду пилота, то все, что вы уже сделали – будет зря, понимаешь? Нельзя, чтоб так случилось.
Кресло мягкое, удобное, что называется – многофункциональное. То бишь, может принять строгую офисную форму и напомнить, что такой классно выделанной, практически настоящей кожей покрывать мебель может позволить себе только очень богатый Пиноккио. Или раскрыться в подобие ложа, где такой богатый Пиноккио может вкусить земных услад от своей секретарши. Или секретаря. Или еще кого, вне зависимости от происхождения.
На самом деле богатенькому Пиноккио после рабочего дня, а уж тем более по ходу рабочего дня, не до услад аж ни разу. И если раз в неделю у него еще на кого-то или что-то стоит, то в большинстве случаев это не показатель хорошего сексуального самочувствия, а успехи химии на практике. Потому, в естественном виде деловой альфа-самец хуже всякого блонди: те хотя б на пет-шоу отрываются, а он, болезный, в процессе поступательно-вращательных движений видит только колебания рынка деловых бумаг.
Увы, увы, ничто так не обманывает юные умы, как порнография!
Келли закидывает руки за голову, ноги на стол – переживания владельца или арендатора по этому поводу его не волнуют. Хотя вопрос интересный: за каким хреном офис в задрипанной конторе – в Цересе! – оформили в лучших традициях якудзы на его давно оставленной родине? Винт что, приезжает сюда покайфовать в кресле за пятнадцать тысяч кредитов? Или держит для представительских целей? Потянувшись, Келли нащупывает за подлокотником панель управления, ну конечно: массаж, ионный душ, ароматическое масло, музыка, что там еще – и по застарелой дурной привычке что-то там нажимает. Кресло утробно гудит, сиденье под ним начинает активно шевелиться, хватать за задницу, толкать, так что вызывающе-пофигистская поза становится совершенно невозможной, и Келли скатывается из кресла, едва успевая сдернуть ноги со стола и не хлопнуться мордой о стол или пол. Приземляется, правда, на колени и – о позор его сединам! – вынужден упереться ладонями в пол.
Винт истерично хихикает, но тут же замолкает. Нейман не реагирует, глядя на «молодого человека», как он выразился пару минут назад, серьезно и с некоторой долей благожелательности. Охранники безмолвствуют, и, кажется, даже не пошевельнулись.
Серьезный мужик. Ну ладно!
Келли выключает мелко подрагивающее кресло и снова усаживается. Взгляд, мельком брошенный на давнего, очень давнего своего хозяина, оптимизма не внушает: Винт явно жаждет оказаться как можно дальше от этого места и как можно меньше услышать из того, что здесь собираются обсуждать. Поговорка «меньше знаешь – крепче спишь» в данном случае должна звучать иначе: «меньше знаешь – можешь спать». Келли становится любопытно, как старый ублюдок будет выкручиваться.
Винт встает, не торопясь, даже как-то торжественно, придает лицу почтительное и даже немного возвышенное выражение, кланяется большому Боссу – хорошо кланяется, усердно, но с достоинством, и говорит, не торопясь и соблюдая церемониальность:
- Господа, полагаю, вам надо обсудить множество важнейших дел. Я не могу позволить себе отвлекать вас и тратить ваше время. Позвольте откланяться.
Келли заинтересованно смотрит на Босса – лицо последнего не изменяется ни на йоту. Ровно с тем же выражением тот может и отослать неудачно выполнившего поручение сотрудника, и приказать ему совершить харакири. Перспектива последнего заставляет Келли задуматься: что ему тогда делать? Посмотреть и сочинить хайку? Заступиться за ублюдка? Помочь другим ублюдкам?
- Сядь и не отсвечивай, - коротко кидает Босс. Мягкая интонация и выражение лица так сильно не совпадают со словами, что Келли едва удерживается от желания захлопать в ладоши, а Винт, бледнея на глазах, садится обратно в кресло и боится пошевелиться.
- А можно, амбалы тоже сядут… ну на пол, что ли, и не будут отсвечивать? А то у меня уже спина болит.
- Не юродствуйте, молодой человек, - указывает Босс таким же мягким голосом, - вам это к лицу, не спорю. Но нам нужно обсудить действительно важное дело, и мы оба, как я понимаю, не обладаем таким уж большим запасом времени.
Келли приходит в восторг: вау, бандюки Сталлера – хотя с чего он решил, что на уважаемого бизнесмена работают только криминально-неустойчивые личности – знают такие длинные умные слова и умеют их употреблять. С другой стороны, он ведь уже понял, что дядя совсем не простой. И сам по себе факт наличия образования не имеет особого значения, так что клоуна корчить действительно хватит. Все, что нужно, он уже увидел.
- Да, времени нет, - в противовес словам Келли легкомысленно улыбается, откидываясь на спинку многофункционального кресла и снова укладывая ноги на стол, - ваши предложения?
Снова вау! Дядя даже бровью не пошевелил. Может, это вовсе не живой дядя, а андроид-удаленка? Или вообще голо? За все время разговора он ведь ни к чему не прикоснулся – сидит, как палку проглотил.
- И кстати, если бы ваше поручение было выполнено, то кого вы ожидали? Если не секрет, конечно?
- Все равно, - Келли хмыкает и впервые на лице Босса появляется отражение каких-то эмоций, - это было послание. Рано или поздно, но появился бы человек, кто захотел бы узнать, в чем дело.
Рано или поздно не совсем согласуется с предыдущим заявлением о времени, но Келли решает не заострять на этом внимание.
- Ничего личного.
Келли согласно кивает: дело есть дело, и личные мотивы в такого рода операциях используются только в качестве факторов влияния. Но если даже для организации столь своеобразного приглашения потратили столько времени и кредитов, то, понятное дело, что предложение тоже дорого стоит.
- Я бы хотел передать вам и вашему… предводителю, - Келли с интересом отмечает новое обозначение для статуса Черного, - некоторую информацию.
Занимательную беседу прерывает тихий всхлип Винта. На того жалко смотреть: весь мокрый, лицо серое, глаза выпучены. Келли испытывает прилив невольного сочувствия: стоило всю жизнь горбатиться, чтобы на склоне лет, когда можно просто пользоваться плодами своего неправедного труда, влипнуть в такую историю. Не жилец его бывший хозяин, совсем не жилец.
- Господа, - с трудом произносит Винт, - господа прошу вас…прошу вас, разрешите мне удалиться… я ни в коей мере… - голос у него неожиданно срывается и он чуть ли не визжит, - дайте мне уйти!
Босс равнодушно смотрит на старого, действительно старого, монгрела. По лицу того текут слезы, он всхлипывает и плачет, не стесняясь, и просит едва слышным шепотом. Наконец, Босс коротко взмахивает пальцами и цедит, обращаясь к охранникам:
- Убрать, - и Винта, то слабо сопротивляющегося, то кулем висящего на охраннике, под сорванный лихорадочный шепот и стоны, уводят.
Келли его жалко, правда. Наверное, он тоже стареет и становится сентиментальным. Но потом Келли думает, что как-то сильно рано, а значит, не считается, и требовательно вздергивает подбородок.
- Ну, так что там за информация? И откуда, позвольте спросить? И если вы уж так восхитительно любезны, что собираетесь передать ее мне, то как, по-вашему, ее передам я?
- По воздуху, скорее всего, - спокойно отвечает Босс на последний, как на самый простой вопрос, и продолжает, - источник информации я позволю себе скрыть, поверьте, молодой человек, при всем вашем желании у вас нет возможности проверить его. А вот в соответствии этих данных реальности вы сможете убедиться в любой момент. Как только окажетесь на месте.
- По воздуху, - уточняет Келли, прикидывая в уме, не означает ли это, что Сталлер абонировал катера и теперь его бандиты могут спокойно летать над пустыней, куда им вздумается. Хорошая это была бы информация, кто ж спорит, только бесполезная – против катеров им не выстоять.
- Да, - подтверждает большой Босс, которого зовут Нейман. Келли, конечно, знает это имя, хотя самого помощника Сталлера никогда в лицо не видел, да и нет уверенности, что лицо, которое он сейчас видит, и есть лицо Неймана. Проверить, как было указано, возможности нет.
- Ну, давайте свою информацию. Я передам ее, куда следует.
Это случается почти одновременно, словно нарочно, словно специально для того, чтобы показать, насколько сильным может быть человеческое желание. Поэтому, когда Черный поворачивается назад, чтобы показать, куда они идут и куда дошли, чтобы посмотреть на своих людей – он видит их всех, стоящих длинной цепью, связанных друг с другом чем-то покрепче троса, и на какой-то миг сам удивляется, что так ясно видит их лица.
Потом второй напоминает, что никаких лиц он видеть не может: респираторы, очки и головные повязки превращают людей в одинаковые застывшие фигуры, пешки на шахматной доске – неотличимые и равнозначные, так что это не более чем галлюцинация. Первый не возражает, как мог бы, потому что это видение – фигур на доске, очереди, где ждут своего участия и своей участи, заставляет первого наполниться гневом, и он снова видит лица, все до единого, и на каждом из них – благоговение и удивление.
Они дошли. Они шли через бурю и дошли. Победили Саймон.
Первый удовлетворенно улыбается и, отвернувшись, решительно направляется к самой южной площадке плато. Той самой, на которой небесная принцесса Сзунь-Чжао могла бы выстроить свой волшебный замок.
Остров Кораблей виден, как на ладони: словно по волшебству, как только они достигли первых скальных отрогов, ураган прекратился. Не затих, а ушел в сторону, на северо-запад, и люди, бредущие наощупь, слепые и глухие в месиве песка и грохоте ветра, внезапно оказались на чистом, спокойном месте, как на ладошке. Все видно, почти слышно и цель четырехчасового страшного похода перед глазами. Как по волшебству. И пусть Черный не видел на самом деле благоговения, восторга и удивления на их лицах, но оно там было.
Пыль еще висит в воздухе, облекая людей и предметы размытым молочным ореолом, искажая рельеф почвы под ногами так, что трудно идти, и превращая небо в такой же молочный плохо сваренный кисель. Гул ветра перекрывает большинство звуков, и чтобы говорить, надо кричать, но все равно – после урагана, после всемогущего Саймона, эти чистота и тишина кажутся поразительными, подарком Песчаной Девы. А целенаправленно двигающийся к скалам дарт, несмотря на хромоту и явную усталость – Ее посланцем, Ее легендарным возлюбленным. И они следуют за ним без вопросов и сомнений.
Черный слышит, как кто-то догоняет его – Тихий, конечно. Голоса первого и второго все сильнее смешиваются, он уже не уверен, что знает, кому принадлежит догадка, а кому – очередное глючное видение, но это уже не важно. Они дошли. Обогнали бурю, обогнали людей Сталлера, и теперь приложат все усилия для того, чтобы одержать победу.
- Черный, - Тихий сразу же кашляет и надевает респиратор. Дышать нет никакой возможности: пыль, почти невидимая, тончайшая, мгновенно забивает носоглотку, горло, трахею, и кажется, можно почувствовать, как она наполняет легкие. Черный делает успокаивающий жест рукой: «Я все понял, со мной все в порядке». Тихий мотает головой и снова пытается снять респиратор, чтобы спросить. Черный останавливается, кладет руку тому на плечо, смотрит. Сквозь стекла очков ничего увидеть нельзя, но он легко представляет выражение лица друга. Тихий внимателен и умен, и отлично его знает, на стоянке Черный просто не дал ему времени на возражения или вопросы, но это не значит, что их не было. Он тянется рукой к своему респиратору, чтобы сказать, чтобы улыбкой ободрить того и подтвердить, что все в порядке, но в последний момент останавливается. Вряд ли Тихий посчитает этот поступок доказательством его адекватности.
Вместо этого Черный показывает на облюбованную еще весной площадку и жестами поясняет: дойдем, поднимемся, все расскажу. Тихий кивает и идет поблизости, отставая всего на пару шагов. Видимо, опасается, что он, Черный, все-таки свалится.
А он, уже позабыв о первом и втором, прикидывает про себя последствия. Кажется, именно кажется, что он еще с десяток миль пройдет и не запыхается. Но стимулятор - на то и стимулятор, чтобы, взвинтив на полсуток тело, потом затребовать все обратно. Так что казаться ему может все что угодно, а на самом деле Тихий вон уже примчался приглядывать за ним. Наверное, со стороны он выглядит совсем не так замечательно, как он себя ощущает.
Потом Черный еще раз оглядывается. Караван по-прежнему двигается длинной цепью, и кроме Тихого никто от троса не отвязывается – не до того. Но теперь они вовсе не выглядят пешками: несмотря на маски и почти одинаковую одежду, они разные, и Черный это видит. Разные люди, но с одной целью, преодолели бурю и идут дальше. И буря там, за их спинами, грохочет и буйствует, серая клочковатая стена, фронт бури закрывает горизонт, но они уже вышли из-под ее власти, словно оказались в другой стране, они победители. И это чертовски удивительное и завораживающее зрелище. Так что Черный толкает Тихого, указывая рукой – посмотри, мол, и тот оглядывается и смотрит, замерев на месте.
Они видели, как идет буря, как надвигается вал пыли и камня. Много раз видели. Но мало кто может похвастаться тем, что они видят сейчас: как люди прошли сквозь бурю, и как буря проиграла.
А когда они добираются до площадки, с двух сторон прикрытой вертикальными стелами никому не известных здесь парусов, можно уже говорить.
- Здесь мы остановимся, и будем обороняться.
Тихий задумчиво оглядывает диспозицию, Черный мысленно хихикает, представляя, как щелкает в голове Тихого счетчик: одна сторона защищена, весь комплекс просматривается как на ладони. С северо-востока, откуда они ожидают как друзей, так и врагов, тоже прекрасный обзор. Высота площадки небольшая, но вполне достаточная, чтобы выстрелами из чанкеров или гвоздеметов их было не достать. Склоны площадки тоже достаточно крутые, а те пологие, что остались, легко разрушить. Если бы не наличие огнестрельного оружия у противников, их позиция здесь была бы неприступна.
Черный указывает на россыпи мелких камней и песка вокруг площадки.
- Мы пророем здесь каналы, наполним напалмом и подожжем, когда они ринутся на штурм. Атаки тоже будем отбивать огнем. Это даст нам возможность дождаться Белки.
В отличие от Алека, Келли прекрасно знает, как зовут великого амойского геймера и где примерно его искать. И решение обратиться за помощью к великому и единственному же на Амой артиллеристу приходит ему в голову сразу. Пользоваться возможностями Неймана в организации полетов над пустыней Келли полагает плохой идеей. Несмотря на предоставленную информацию, которая так похожа на гранату с выдернутой чекой, что непонятно, как это у него руки еще не горят, Келли все равно предпочитает изыскать возможности самостоятельно. Как ни странно, идея полета на подходящей летающей штуковине вовсе не кажется ему такой уж невозможной, как Алеку.
Во-первых, и самых главных, туристы. Во-вторых, контрабандисты. Последние, правда, над пустыней не летают, но никому не запрещается арендовать чей-нибудь катер и отправиться в любой полет, не сказав хозяину посудины. В том, что посудину возвращать не придется, Келли уверен. В-третьих, встреченные им давеча юные космонавты заставляют его всерьез обдумывать и этот вариант: не с участием детей, конечно, Боже упаси, но вот подбить на пробный полет клуб дельтапланеристов, имитируя потом сбои управления, испуг, неудачную посадку и так далее – задача вполне реальная. Более того, Келли приходит к выводу, что и самая перспективная – не будут армейцы гасить по студентам.
Окрыленный именно этой идей, Келли покидает многостаночное здание «Роботс и Ко», созывает своих орлов и, поблагодарив за доблестную службу, отправляет к боссу. Попутно реквизировав, в счет будущих услуг, один их байков. Водитель байка, рыжий с челочкой, чье имя теряется в памяти Келли с упорством куклы-неваляшки, пытается тоже сдаться в аренду, но Келли, чувствуя, что не только идеи, но и подозрения плотно поселились в его голове, упорно отказывает.
Подумав еще немного, Келли приходит к выводу, что надо искать большой гейм-клуб. Хотя бы потому, что при большем количестве участников шансов найти нужного человека тоже должно быть больше. Вроде бы математика такие расчеты одобряет. Так что, приспособив на ухо изделие местных кудесников, успешно и не раз имитирующее ЛИНк, Келли направляется в Мидас. Крупное заведение он ищет и с другой целью: в большой тусовке затеряться или сгинуть из-под чьего-то пристального наблюдения тоже значительно легче.
Как там пацана звали? Кайл? Блин, а вот ник у пацана он так и не удосужился спросить.
«стрелок нужен»
«по-тихому или громко»
«по мишеням косм-опера по капитанам»
«...»
«что значит... не понял»
«...»
Келли, оторопев, еще с минуту смотрит на экран, отключается и уходит искать другой клуб. Понятное дело, что игровые форумы, как и гейм-клубы – самое удобное и безопасное место для заключения определенного рода сделок. Тех самых, за которые предусмотрено уголовное наказание. Но чтобы так сразу, без предварительных ритуалов вписаться в чей-то контакт по убийству – это как-то чересчур для его трепетной души. Так что лучше поменять дислокацию, дабы договаривающиеся стороны не решили разыскать лишнего третьего и примерно наказать за чрезмерное любопытство.
На этот раз Келли проявляет осторожность и предусмотрительность: лезет на чат только после ознакомления с присутствующими, предлагает направо и налево конфиденциальную информацию о гейм-премьере компании «Маас би», разбрасывает заявления о призах и наводках – в общем, создает много шума. На шум отзываются в большинстве своем ретивые новички, пользующиеся таким замысловатым языком, что Келли понимает их с пятого на десятое и, соответственно, связываться с ними опасается. Эти моментально просекут, что в игре он просто лох, а собеседники не такие ретивые поймут, что он пользуется форумом как местом встречи и задумаются, а откуда тогда такая инфа, и если это неправда, то какого рагона он тут выступает. Келли дает себе пять баллов за осторожность и ждет.
Продолжение от 11.11.2013
Продолжение от 13.11.2013
Продолжение от 14.11.2013
Окончание от 17.11.2013
Бета: Рысь.
Военный консультант: Рысин муж.
Исключительно сильно буду рада комментариям, содержащим информацию о пустыне и войне в пустыне.
Начало: vinny1.diary.ru/p191958762.htm
Поехали
Винт появляется буквально через полчаса. Внушительных размеров кар, явившийся первым, оказывается охраной. Едва машина останавливается, как из нее выпрыгивают шестеро такого же внушительного вида, как и тачка, телохранителей и выстраиваются едва ли не церемониальным коридором. Келли пробивает на смех – нервное, не иначе, он кивает в сторону мелкой неприметной «Тойоты», откуда выбирается Винт и торопливо топает к двери.
Пожар, конечно, уже потушили, но внутри наверняка все покрыто пеплом и изрядно воняет. Винт не обращает на это внимания – беспокоится за свое более ценное имущество, и направляется внутрь здания. Келли тушит сигарету о стенку, окурок по привычке пустынной крысы тщательно прячет в специальный карман на поясе. Даже если окурок раскрошится, из него всегда можно сделать самокрутку.
Они добираются до своих байков, оставленных за два квартала. Келли отсылает двоих дальше по улице, еще одного оставляет на перекрестке, а сам, усевшись за спиной рыжего с челкой парня, напяливает зеркальный пижонский шлем. Заметить такой нетрудно, но как бы ни была мала вероятность, что Винт сможет опознать давнего беглеца, рисковать он не желает.
Как и рассчитывает Келли, босс, убедившись, что материальный ущерб минимален и легко списывается по статье «хулиганские действия», оставляет бордель на попечение верного помощника-бармена, а сам направляется выяснять личности своих посетителей и прочие сопутствующие обстоятельства. Бармен наверняка указал, что по меньшей мере один из посетителей – «шестерка» Курта, так что куда именно направится Винт, представить было не трудно.
Они по очереди следуют за каром Винта и машиной охраны – гроб на колесиках, как иронизирует про себя Келли. Мнение его о бывшем «хозяине» падает ниже плинтуса: они тащатся за машинами уже полчаса, и никто из этих самых охранников не обращает внимания на это примечательное обстоятельство. Парни меняются, пару раз вообще ехали по соседним переулкам, один раз чуть не потеряли, нашли на очередном перекрестке и уже без дополнительных указаний разделились, чтобы подождать свою цель и определить ее дальнейший маршрут – в общем, весело проводят время, воображая себя не меньше чем шпионами Звездного Креста.
Келли вдруг думает, что по возрасту эти его подручные, которые полчаса назад держали на прицелах других людей и были готовы их убить, лишь чуть старше или даже не старше тех школьников, что играли в первых космонавтов на окраине города и воображали себя страшно крутыми, отчаянно смелыми, потому что нарушили немало инструкций и лгали, чтобы добиться цели. И на миг ему становится грустно.
К Курту Винт не доехал: кары остановились возле бара, тоже, по-видимому, совмещающегося с борделем, побыли там минут пять, и поехали дальше.
А еще через десять минут кары разделились, и машина с охраной безмятежно отправилась к старому Цирку, а машина Винта – по направлению к Лайд-стрит, границе Цереса.
- Двигаем за Винтом?
Келли пожимает плечами: странное поведение для охраны и странное поведение для босса. Типа на границе его охранять не надо? Логично продолжить слежку за Винтом, и то, что тот отослал охрану к Цирку, вроде бы должно свидетельствовать, что Винт наживку заглотал – необыкновенная удача. Но вот если бы он был Винтом, старым пройдохой, работающим на все кланы сразу, клюнул бы он на такую откровенную провокацию?
Келли думает, что если бы он не знал Винта сам, если бы не крутился в этом городе последние три года, то может быть, и поверил бы. Но он не верит, и рассчитывал на совершенно другую реакцию.
- Звони парням, чтобы четверо продолжали ехать за каром Винта, а мы и тот русый…
- Беня.
- А мы и Беня поедем обратно. К тому борделю, где они останавливались.
-Зачем?
- Винт там.
- Где?
- А борделе том.
- Но он же выходил!
- Выходил, но не уехал. Давай, двигай быстрее.
Они даже не останавливаются перед главным входом в бордель, просто проезжают мимо, позволяя Келли убедиться в своей догадке. Старый как мир трюк: на месте, где останавливалась машина Винта, на дороге расположен канализационный люк – отсюда видно, как блестят смазанные пазы и петли.
- Ну ни фига себе,- тянет рыжий, с восхищением глядя на Келли, - умный, гад.
- Еще бы, - без энтузиазма соглашается он и машет рукой, - езжай дальше.
В проулке они останавливаются и поджидают Беню.
- И че делаем?
- Ждем. Слежку он заметил, охрану отослал для вида. Скорее всего, у него здесь есть и охрана, и выходы. Если решится уходить через них – нам его не найти, и надо будет придумывать что-то другое. Да только вряд ли он будет бегать хрен знает от кого в собственном районе. А будет он сейчас потрошить свои базы, чтобы узнать, кого он сдал в аренду и кому, и как так получилось, что этот кто-то не вернулся, а его жертва пришла предъявлять претензии. Так что будет ждать гостя.
- Хе, это бордель, тута этих гостей как собак нерезаных.
- Нет, - Келли качает головой, - этот «гость», если явится, выглядеть будет иначе.
Прогноз Келли сбылся только наполовину. Винт действительно отсиживался у себя и что-то активно узнавал. Но гость в бордель не явился: вместо этого сам хозяин покинул заведение через черный ход и укатил в завалящем фургончике мобильной сети Цереса.
Вот же умный, гад!
- Так. Бросайте охрану, двигайте на Чайн-стрит и ждите в районе Шахрани. Смотрите за фургоном мобильников, голо я сейчас сброшу. Осторожней, наверняка внутри есть охранники. Посмотрим, куда он двинет в конце концов.
Келли стаскивает шлем, напяливает свою маску, хлопает рыжего по спине: двигаем. Если бы ставкой в игре была только его собственная жизнь, эта игра в кошки-мышки ему бы чертовски нравилась. Но ставка другая, и сдохнуть здесь, не узнав ответа, он просто не имеет права.
Черный хорошо помнит это место. Когда-то, на заре времен или на заре колонизации, здесь тоже была горная гряда, вернее – горное плато. То ли естественным путем, то ли в результате многочисленных искусственных землетрясений плато было почти целиком разрушено. Пески, ветер, странные войны между механизмами и ненастоящие войны между существами, которых трудно было назвать людьми, но гораздо легче – роботами, проносились сквозь развалины, то погребая их под собой, то вновь вытаскивая на поверхность. Сколько охотников и караванов погубил этот блуждающий остров? Сколько новых аномалий породил, искажая земли и воздух?
В пустыне немало таких кусков земли: старых скал, позабытых воздушных колодцев, шахт, прорубленных так давно, что сведений о них не сохранилось ни в памяти людей, ни в памяти машин. Караваны, завидев вновь появившиеся развалины, поминают рагонов и Песчаную Деву, обходя проклятое место стороной. Кочевники равнодушно игнорируют бродячие скалы: надо будет укрыться сейчас – воспользуются, не надо – забудут о них. Охотники чаще других пытаются узнать, что внутри. Чаще всего – ничего, кроме камней и песка, но если кто-то из крыс случайно погибнет под обвалом, слухи о гиблом месте поползут вдоль тракта.
Плато, о котором думает Черный, весной было на месте. Зима заперла Черного в Южных Горах, и в Танагуру он добирался извилистым путем. Зимние ураганы изрядно изменили рельеф от Белых Дотов до бывшей Озы Нептуна, и Черный решил дальнейший путь тоже держать не по тракту. Это заняло больше времени, но Белка всучил ему байк с усовершенствованным фильтром, так что на самом деле до тракта он добрался даже быстрее, чем рассчитывал.
Остров Кораблей был на месте. В прошлом году Черный ничего не слышал о нем, а вот три года назад, он точно помнит, острова видно не было: в тот год летние бури настойчиво разоряли каньоны на юге, и необыкновенное количество песка превратило в эрры районы, традиционно считающиеся глинистыми. Остров был погребен под их толщей, и его тогдашний спутник так и не увидел этого грандиозного зрелища.
На самом деле непонятно, почему останки плато носят такое гордое название. Черный, знакомый с различными видами космического транспорта, и в давней, очень давней юности летавший на катерах и малых ботах, никакого сходства с теми монстрообразными громадинами, которые называют кораблями, и этими развалинами не видел. На хищные обводы яхт и военных флуггеров скалы тем более не походили. Впрочем, Белый Дот тоже ни разу не похож на армейские склады, однако называется именно так. Да и не белый он ни разу.
Весной Черный объехал Остров по периметру, убедился, что никаких посторонних следов, запахов и маскировки нет, заглянул внутрь. Обточенные ветром камни громоздились в живописном беспорядке, образуя несколько относительно ровных площадок, окруженных с одной или двух сторон вертикально стоящими стелами и узкими коридорами, заваленными беспорядочными грудами камней, песком и пылью. Площадки находились довольно далеко друг от друга – он тут же отметил про себя, что с чанкера не достать, да и гранатой хрен добросишь. Крайняя восточная площадка, к тому же, отгораживалась от ближайших соседок двумя вертикальными обрывистыми скалами. Черный объехал площадку еще раз и прочно запечатлел в памяти мелькнувшую картинку: волшебный замок космической принцессы и ее клыкастые охранники, поливающие нападавших зеленым огнем. Огня было так много, что в какой-то момент замок оказался как бы на острове посреди зеленого горячего озера, в котором все враги благополучно сгинули.
Именно туда он сейчас и идет. И ведет своих людей.
Иногда, правда, не идет, а ползет. Вот как сейчас, например: порыв ветра сбивает Черного с ног, канат на поясе натягивается, больно впиваясь в ребра. Черный хрипит, распластывается на склоне, чтобы не катиться дальше и не удавиться чертовым тросом. Скольжение останавливается, он приподымается и на четвереньках выбирается обратно на вершину, где следующий порыв воздуха пытается проделать с ним то же самое. Черный упрямо встряхивает головой и топает на четвереньках. Ладно, там дальше спуск, все равно где-то будет спуск, и ты хрен меня достанешь!
Не видно ни черта, или ни рагона – один хрен. Он не забыл надеть респиратор – первый по этому поводу величественно пожал плечом, мол, друг, ты сильно беспокоишься о бренной жизни; второй, пользуясь преимуществом здравого смысла, перехватил управление и напялил респиратор на общую голову. Проверил фильтры, дозатор, батарею, кислородный баллон и приготовил второй на всякий экстренный случай. Кто-то из них, кажется, засмеялся, Черный не может отчетливо вспомнить, кто, но искренне надеется, что Тихий или еще кто-нибудь – никакой не кто-нибудь, а именно Тихий – не заметил его попытки беседовать с самим собой. Тихий не все остальные, он на байку о беседах с Песчаной Девой не купится.
Его люди смотрели на него как на безумца. Его люди смотрели на него как на героя. Его люди заразились его безумием и пошли за ним, не спрашивая и не сомневаясь. Черный не знал, чего в этом было больше: веры в какого-то посланца Девы, ее любовника, ее воителя, или знания о том, что легендарный охотник девять лет таскается по пустыне и ни разу не ошибался.
Ошибался, конечно, и не один раз, просто ему всегда удавалось выжить после своей ошибки и не повторять ее. Но его люди сейчас этого не помнили, его люди просто выслушали то, что он сказал, и стали собираться. А он смотрел на них и думал, что любит их всех больше всего на свете, и что никогда и никто ему не был так дорог.
Чертов приход!
Спуск начинается чуть раньше, чем он ожидает. Черный на миг останавливается, анализируя ощущения: они идут по более крутой дуге, чем тогда, когда он был здесь весной, а значит, той древней солончаковой проплешины еще не достигли. Так откуда спуск? Ураган успел расколоть солончак? Песок намело? Скорее последнее, потому что его руки и ноги при дальнейшем движении погружаются в движущееся месиво чуть ли не на треть, и вниз он спускается, как на салазках. Трос опять впивается в тело, пытаясь перерезать его пополам, Черный тормозит и быстро возвращается на пару шагов назад. Ждет, пока следующий за ним караванщик, Шарик – вторым он идет по жребию, хотя Черный так и не понял, почему вообще возник этот вопрос, кто идет за дартом – подойдет поближе, и дергает канат: спуск, передать дальше.
Если Белка их не найдет, придется обойтись собственным боезапасом. Это не много, вернее говоря, это абсолютно, совершенно не достаточно. Им не выжить, не выиграть, не победить, если Белка и Рагон не успеют. Но в том месте, куда они идут, можно держать оборону – час, два, три, целый день. Он уверен, что они продержатся не менее суток, потому что напалма у них предостаточно. Сгущенный чуть ли не до твердого состояния, запакованный в контейнеры, легкий смертоносный груз проделал с ними путь частью от Танагуры, частью от Серых Камней, и последней частью – с торжища у Белой Базы. То, что хранил для Черного его «бугор», и о чем Никлас не мог передать никаких сведений – просто не успел бы. Он понятия не имеет, важно ли то, что шпион-наблюдатель не успел передать эту информацию, или не важно, но надеется, что да. Они очистят коридоры вокруг той восточной площадки, выроют канавы в песке и заполнят напалмом. На сутки его хватит.
Зальют врагов зеленым бушующим огнем, и принцесса будет спасена. Черный замечает, что шепчет это вслух, мотает головой, встает на ноги – уже можно, здесь можно идти в полный рост и не заботиться о том, что ветер сорвет с тебя груз или одежду, засыплет песком или камнями – идет, сильно припадая на давным-давно покалеченную ногу, и не замечает этого. Боли он не чувствует, усталости тоже, только пить хочется. Но сейчас этого делать нельзя, так же, как и снять респиратор и заговорить вслух – второй крутит мысленным пальцем у мысленного виска, и первый снисходительно соглашается.
Рагон со своими людьми прорвется через людей Сталлера, сколько бы у них не было оружия – Черный в этом не сомневается. Людям Белки придется куда хуже – их меньше, и драться им приходилось намного реже. Как бы низко не ценилась жизнь в пустыне, принадлежность к технократам песков защищала Мастерские и их обитателей куда сильнее, чем реальная сила чанкеров и «лягушек». Но зато теперь, он уверен, оружия у Белки намного больше, чем у него самого и у Рагона. Те бомбометы, или как там их называл Тихий – Белка наверняка сделал что-то подобное, он еще зимой показывал ему схемы. А значит, ему тоже будет чем «порадовать» сталлеровских наемников.
Ничего. Прорвутся. Дайте только добраться, дайте хоть один-единственный шанс – и мы выдерем победу! А не дадут шанса – сами возьмем!
Какое-то время Алек тупо пялится на мерцающий, уже пустой голоэкран, где медленно, как долбаные рыбки в аквариуме, плавают слоганы рекламы. Он отстраненно удивляется, какого хрена у Казанка на компе делает реклама, да еще и муниципальная. Потом вспоминает, что вообще-то это никакой не комп Казанка, а сервер технической службы филиала Департамента туризма, и ясное дело, на нем крутиться будет все, чему положено крутиться в туристической конторе. Потом Алек думает, а на хрена на серваке вообще сидит монитор, да еще и голо, но тут на запястье срабатывает вибросигнал браслета, и он с трудом отводит глаза от экрана.
В этот момент один из слоганов переворачивается вверх ногами и задом наперед, выяснятся, что его можно прочесть туда и обратно, и Алека беспощадно выворачивает прямо себе на ноги.
И на ботинки. И на пол, разумеется. Твою мать!
Он распрямляется, прижимая руку к животу в попытке облегчить или остановить спазмы. Слепо шарит ладонью по столу, по карманам, намертво забыв, где же должен быть мобильник. Или не мобильник. Блин, вот о чем он договаривался? Вибросигнал превращается в серию коротких импульсов, и спустя еще минуту Алек наконец вспоминает: нет никаких мобильников или «уоки-токи», какие на хрен мобильники могут быть у предметов, идентифицированных как роботы-уборщики? А вам здесь не Глаз Юпитер, в здании камеры смонтированы по старинке: сначала пишут, потом передают сигнал, а уж потом сервак обрабатывает и в зависимости от сигнатуры выдает то или иное изображение диспетчерам. Так что разговоры в пустом помещении между двумя роботами будут выглядеть несколько экзотично.
А с Казанком они решили использовать простой, как булыжник, код Морзе.
«Ответ. Время».
«Сделано. Уборка».
Алек с трудом встает, шарит по ящикам стола, где наверняка валяется что-нибудь из бумаг или упаковок, или даже тряпок, которые обязательно кто-нибудь не донес до утилизационного люка – странно, нет ничего. Он морщится. Браслет дергается.
«Уборка».
«Выблевал».
А такого рода мусор уборщику лучше не давать. Алек, проклиная собственную глупость – вот на хрен он съел этот несчастный пончик, не мог до утра потерпеть? – топает в туалет. Слава Юпитер, задницы еще не научились вытирать пластиком или виртуально-ионной хренью. Он буквально опорожняет бумагодержатель, обтирается, тщательно собирая использованную бумагу в вонючий ком, и возвращается обратно.
Казанок напоминает: «Время». Алек не отвечает. Казанку стремно, ага-ага, привык к удаленной работе, задницу-то теперь бережет получше, чем когда только явился в Нил Дартс. С другой стороны, за столько-то времени пацан должен был понять, на кого они там работают в своем элитном и типа независимом киберпитомнике, так что его беспокойство понятно: то, что они сейчас делают, ни под каким видом к легальной и нелегальной деятельности мамы-Юпитер не привязать. Поймают – вывернут наизнанку мозги.
Алек протирает пол, пока не убеждается, что точно, совершенно точно стер следы, и потом выпускает приторможенных настоящих уборщиков. Эти ребята моют полы с помощью массы дезинфицирующих средств, так что, по идее, слабые следы чужеродной органики их не смутят.
«Время», передает он Казанку. Не торопится: роботы не торопятся, до активации сигнала оставленных в техническом центре уборщиков не менее пятнадцати минут, а роботы бегать по коридорам не обучены. Так что – спокойствие и выдержка.
Казанок молча кивает – охраны не было, камеры отключены. И теперь уже вдвоем, не торопясь, спокойно и с выдержкой, они направляются вниз, к главным утилизационным камерам, где легко взобравшись по стеллажу наверх – ах молодость, молодость, ностальгически вздыхает про себя Алек – Казанок осторожно снимает модуль-транслятор, тем самым освобождая камеры слежения от часовой «спячки». Все.
На выходе камера не работает: неправильно припаркованный садовый робот, почти двухметровый короб с садовым оборудованием и гигантским пылесосом, притерся к стене и свернул камеру набок. Техник слинял домой еще в шесть, ночной охранник возиться с камерой или андроидом поленился. Да здравствует человеческая лень, никакая техника не сможет победить эту великую силу.
Пройти полтора квартала, выбросить чипы в первый же люк и прикрепить псевдо-ЛИНки. Они топают молча: Алек мучается болью в пустом желудке, Казанок о чем-то думает.
- Нормально?
- Да. Лицензия «Аркады», разрешение на использование раритетной техники.
Казанок удивленно вскидывает брови: катер – раритетная техника?
- Выглядит убедительно, - безмятежно сообщает Алек и чуть не складывается пополам от спазмов.
- Блядь. Сколько ж можно.
Казанок подхватывает его за талию, подтягивает в переулок, подальше от глаз случайных прохожих. Алек впустую давится спазмами, плюет желчью – слишком много за один вечер, чертовски много за один вечер, выпрямляется и, опираясь на плечо Казанка, топает дальше.
Раньше чем через три квартала такси они вызвать не рискуют, а в метрополитене еще полчаса надо в прятки играть, пока доберутся до нужной станции и в нужном месте.
Все это время Казанок изображает заботливого приятеля, чей партнер или просто друг перепил или ширнулся – обычное дело. А Алек все пытается сообразить сквозь муть после сверхнагрузки: а почему он, собственно, не сказал Казанку, что летит не катер? Какая ему, Казанку, разница?
Фургон крутится по Файритхи без всякой конкретной цели еще где-то полчаса. Келли отмечает, что назначенная им встреча уже явно не состоится. И скорее всего Винт, болтаясь в машине, просто ждет доклада своей крутой охраны, которая заявилась в Старый Цирк два часа назад. И если бы он и впрямь был безмозглым хулиганом с чужими «шестерками», там бы всех их и положили за милую душу. Впрочем, сначала эту душу долго-долго вытрясали бы.
Наконец, машина разворачивается по направлению к Солнечной, проскакивает громадину старинного киноцентра и останавливается у чистенькой конторы «Роботс Лтд» – одной из немногих официально действующих компаний в Цересе.
Келли делает стойку.
- Чейн и Тот, к заднему входу, следить издалека. Рыжий, останешься здесь, Фанк, двигаешь за фургоном, если он все-таки еще куда-то поедет.
- Куда уж дальше, - ворчит кто-то по общей связи, но Келли обрывает звонок. Выследить они его выследили, но вот дальше что? Не цветочки же ему в здание нести?
Винт тем временем выбирается из фургона, шустро следует в здание, махнув кому-то при входе, а фургон едет дальше. Ну да, привлекает внимание.
Келли сползает с байка, толкая рыжего в спину – пошел, а сам неторопливой походочкой направляется вниз по улице. Паранойя или нет, но будь он таким уж умным ублюдком, он бы, конечно, поставил где-нибудь камеру наблюдения, а над входом в здание она точно есть: в конце концов, контора – предприятие официальное и полноправное, хоть в Цересе, хоть в Танагуре. Что, вообще-то говоря, дикий юридический казус, нэ? Так что лучше подстраховаться.
Он сворачивает где-то за два квартала, сверяется с картой на телефоне – ценная вещь, особенно после того, как над ней поколдует кто из знатоков канализационных и коммуникативных систем. Увы, в этом телефоне таких полезных дополнительных опций нет, но Келли не особо по этому поводу расстраивается.
К черному входу он подходит аккурат когда охранник выбирается покурить. Келли подгребает к нему тяжелой специфической походкой нарка-доходяги и в лучшей манере сирых и нищих начинает монотонно стонать:
- Мелочь есть? На сигарету…
- Отвали, - морщится охранник. Келли тянется ближе, чуть не вешается на мужчину.
- Ну да-ай мелочь. Не жлобись…
- Отвали, я сказал…
- Ну дай… жалко, что ли….
Охранник отталкивает назойливого попрошайку, выбрасывает недокуренную сигарету и поворачивается спиной. Келли неслышной тенью встает за ним и коротко, сильно бьет зажатым в руке кастетом между шеей и спиной. Мужик валится на асфальт, Келли успевает подхватить тяжелое тело и отволочь к череде мусорных баков: «Поспи, дружок».
Он сдирает браслет с опознавательным чипом – здесь вам не тут, ЛИНк здесь не работает, но вообще смешно, когда в Церес являются граждане считай что другой страны и носят специальные опознавательные знаки для местной системы безопасности. Натянув браслет, Келли машет ручкой его хозяину, прикрывает того крышкой от контейнера и двигает в здание.
Первый пошел, переход на второй уровень.
Куда направился «большой босс» Винт, узнать можно несколькими способами. Самый незатейливый: взять чанкер наперевес и спросить на ресепшене. Увы, для таких решительных действий нужна компания, а всех «шестерок» Мацуто Келли оставил на улице. Так что он поступает проще: подымается по внутренней лестнице – просто удивительно, насколько употребление лифтов облегчило жизнь ворам и шпионам – и, вскрыв коробку интерфейса, за пару минут считывает данные о перемещениях людей и техники с помощью упомянутого транспортного средства.
Винт обнаруживается на третьем снимке и, согласно данным, поднялся на третий этаж и двинулся влево по коридору. Келли закрывает модуль, посылает его крышке воздушный поцелуй и, перепрыгивая через ступеньки, несется на третий этаж. Влево от лифта у них, правда, аж четыре кабинета, но Келли это не смущает. Он дергает ручку первого, дверь распахивается почти сразу, недовольный мужской голос басит о закрытии приема на сегодня, Келли виновато улыбается, просительным голосом извиняется и поясняет, что он-де нечаянно, что он тут случайно.
Вторая дверь не открывается вообще. За третьей обнаруживается крошечный холл ожидания, секретарь-андроид и два охранника с лицами не знакомыми, но узнаваемыми. Келли влетает в холл с обворожительной улыбкой и криком: «Я приглашен, приглашен!», и пока оба охранника пытаются оценить степень угрозы темпераментного посетителя, вжаривает ближайшего шокером, а второго берет на прицел гвоздемета. Собственно, не успевает взять: тот оказывается сообразительнее коллеги и успевает перехватить руку с гвоздеметом. Келли послушно роняет оружие на пол, пинком ноги отправляет его куда подальше и прикладывает к ребрам тесно прижавшегося охранника шокер. Ощущает под своими ребрами такой же.
Вот блядь!
- Остановитесь.
Голос звучит негромко, но повелительно: нажим на ребра уменьшается, и Келли, тоже решив подчиниться приказу неведомого голоса, так же медленно уменьшает давление. Они оба выпрямляются, являя взору трогательную синхронность действий и ощущений. Охранник не отрывает взгляда от Келли, последний крутит головой, желая увидеть обладателя повелительного голоса.
Обладатель на первый взгляд не впечатляет: невысокий, щуплый мужичок, инопланетянин – и к Оракулу не ходи, но в костюме крайне приличном и с той особенной холодной цепкостью во взоре, которая сразу выдает человека, привыкшего к власти. Что у Винта может быть с таким человеком?
Работа у Винта с этим человеком. Работает он на него, как Добрыня, например, работает на Доктора, которого тоже никто в глаза не видел. А он, Келли, только что вписался на их стрелку в надежде найти информацию о загадочном покушении на его жизнь, из чего следует неоднозначный, но вполне вероятный вывод, что вот заказчика собственной персоной он как раз и видит.
- Если вы обещаете не делать лишних движений, вас отпустят.
Келли хмыкает, но согласно кивает головой. Охранник без удовольствия отпускает его руку, отходит на шаг, глаз с Келли не сводит, даже искоса не смотрит на своего поверженного коллегу – лестно, не то слово. В проеме внутренней двери тем временем появляется еще один коллега по ремеслу, молча ожидая приказания.
Как ни странно, Келли не испытывает страха: убить его здесь не составляет труда – наверняка контора только выглядит обыкновенной, а на самом деле и звуконепроницаемые стены, и собственные камеры, и утилизаторы – все наличествует. И надеться на то, что тип, уже один раз пытавшийся его убить по неизвестным причинам, при личной встрече откажется это сделать, тоже обстоятельства не позволяют. Логично было бы предположить, что из него попытаются вытрясти информацию. Но какую? Шантажировать – чем? Вербовать – куда? Но это уже интересней. Так что Келли не собирается сдаваться. Здесь что-то происходит, с точки зрения внешнего наблюдателя – что-то удивительно нелепое, но происходит.
- С кем имею дело?
Ну, хоть не честь. Келли сердито фыркает:
- Думаю, вы прекрасно осведомлены, с кем. Я представился, назначил встречу, даже выдвинул предварительные требования.
За тот короткий миг, пока предполагаемый куратор Винта молчит, обдумывая ответ, Келли успевает много всего почувствовать. Досаду за свою ошибку и страх за собственную жизнь, обиду за то, что так и не узнал ничего толком и ничем не смог помочь своим, злость и ярость, и твердое решение дорого продать свою жизнь и не уступить ни грамма информации. И еще одно короткое отчаяние от мысли, что это может быть сам Сталлер и есть, которого он никогда в глаза не видел, и что теперь тот сможет покуражиться над помощником Черного и опозорить его в глазах всего Старого Города.
- Вы – Келли, - произносит неведомый босс. Келли усмехается самой паскудной улыбкой, которая только у него получается, охранник в дверях напрягается, а босс кивает.
- Хорошо. Я – Нейман. У меня к вам есть дело.
Валяясь на диване и меланхолично рассматривая потолок, Алек пытается сообразить, где взять катер. То есть не катер даже, а вертолет. Учитывая, что и тот, и другой вид транспорта не продается на блошином рынке Цереса или Танагуры, разницы особой нет. Это для армейской системы сканирования разница есть.
Эта информация промелькнула в технической записке, сопровождающей лицензию на использование воздушного аппарата нестандартного класса. В связи с тем, что амойская армия использует самые передовые дециметровые сканеры, позволяющие проследить блуждание иголки в стоге засушенной растительности, полет вражеской техники любого класса над территорией пустыни и прилегающего водного пространства становился чистейшей абстракцией. Абстракция, однако, не включала в себя полеты на сверхмалых высотах, каковые на Амой, как и на любой другой планете, могли осуществлять воздушные аппараты конструкции устаревшей и неэффективной: например, винтовые вертолеты и воздушные платформы. На платформах над пустыней летать нельзя было вообще: аномальность воздушных потоков и резкая смена ветра превращали подобный полет в гарантированный вид самоубийства, а «вертушки» – усовершенствованный индивидуальный транспорт на гравиплатформе – успешно на этих самых малых высотах перемещались.
Вертолет, однако, будучи прямым предком этого летательного аппарата и обладая множеством недостатков по сравнению с потомком, обладал и несомненным преимуществом. Отсутствие гравиплатформы и возможность использовать самые завалящие и устаревшие системы подачи топлива превращали раритет в объект неустановимого класса – а в реестре такого рода объектов Алек, к собственному восхищению, обнаружил их аж десять штук. И объекты эти обязывались иметь специальные опознавательные знаки и специальную передающую аппаратуру, чтобы быть опознанными сканерами по радиосигналам. Дециметровка элементарно не брала на низких высотах.
Помнится, он тащился от этого факта почти пять минут виртуального времени и не поленился порыться в договорах, чтобы найти, какая контора услаждает своих клиентов полетами на таких изысканных средствах. Так что Казанку он солгал дважды: когда сказал, что использовал лицензию «Аркады» лишь в качестве прикрытия, и когда не сказал, на чем именно собирается лететь.
А теперь вот мучается отходняком, стыдом и необходимостью оторвать задницу от жесткого старого дивана и двигать в Старый Город. Потому что если заявка, вместе с разрешением на использование, полет и прочее завтра будет благополучно активирована – а почему бы и нет? – и менеджер «Аркады» вручит ему ключи от вертолета с пожеланием успешного полета, то, спрашивается, как он полетит?
Можно, в принципе, сосватать пилота самой «Аркады», но тогда бедолаге придется грозить, бить, заставлять лететь хрен знает куда и рисковать жизнью за то, что его не касается. Как-то совести не хватает. И, может, не так уж и жалко бывшему террористу какого-то сытого благополучного гражданина, но вот то, что этот сытый благополучный специалист по полетам обведет его и Крона за милую душу, и полетят они прямиком к армейцам, на станцию или вообще никуда не полетят, а успеет пилот предупредить полицию – это он прекрасно понимает. Так что пилота надо где-то искать.
А где? Где водятся такие глюкнутые фрики, которые согласятся лететь через всю пустыню под прицелом трех армейских баз, всех спутников вместе взятых и хрен знает кого еще?
Алек тихонько подымается с дивана, натягивает ботинки и, не застегивая, выскальзывает из квартиры. Амой – это такое место, где можно найти кого угодно. Буквально.
Дерм отваливается сам. Белка с отсутствующим видом скатывает и сбрасывает теплый, мятый кусок биопластика, и с таким же отсутствующим видом лепит новый. Хорек, мельтеша лицом, как дорожным указателем, и умудряясь даже сидя каким-то образом перемещаться то влево, то вправо, осторожным взглядом провожает стимулятор и продолжает докладывать:
- … разместили, а второй за скалой оставили. Сигналку поставил, но, - Хорек быстро пожимает плечами, оглядывается назад, словно желает убедиться, что таки поставил, и что таки за скалой, собирает рот в жалобную гримасу больного клоуна, при этом ухитряясь озабоченно хмурится и тыкать пальцем в воображаемую стену, - ее все равно ни хрена слышно не будет.
Белка кивает, слышно не будет. Слышно будет, только если какой умник, навроде засланного «спящего» шпиона, который вот теперь решит превратиться в добровольного камикадзе, попытается взлететь на воздух вместе со всем их грузом или сдохнуть чуть позже, погребенный песком и пылью. Ну тогда, конечно, слышно будет. Правда, недолго, в том смысле, что некому будет долго наслаждаться какофонией. А если и первая партия бомб взлетит на воздух по той же умозрительной причине – тогда и говорить не о чем.
Когда и как начинает работать препарат, Белка не ощущает и не понимает, но в какой-то момент замечает, что совершенно потерял нить разговора и собственную мысль тоже. О чем он там, бишь, думал? О шпионах? О взрывах? О Хорьке? Вот человек, по лицу которого никогда не понять, что и как он думает. Ни по лицу, ни по голосу, ни вообще. Идеальный шпион.
- Что Золь говорит?
Хорек снова оглядывается, наклоняется к боссу с таким выражением лица, словно собирается прошептать на ухо что-то адски подозрительное, потом его лицо явственно перекашивает на одну сторону, словно от зубной боли, и он вполне нормальным голосом, с некоторой озабоченностью сообщает:
- Да ничего толком не говорит. Саймон идет на северо-восток. Это он клянется. А как долго, - вместо того чтобы пожать плечами или поднять брови в знак согласия с судьбой, Хорек подпрыгивает на месте и делает отталкивающий жест обеими руками, - не уверен. Но сутки точно здесь проторчим.
- Ага, - Белка закрывает глаза. Вовсе не от усталости и не от желания отгородиться от причудливой мимики собеседника: раздумывать он предпочитает с закрытыми глазами. Да и отвыкший от постоянного ношения респиратора, он теперь страдает от специфического синдрома черепахи: вместо того, чтобы ощущать вполне понятное неудобство от затрудненного дыхания, у него чешутся и раздражены глаза. Как если бы стекла в респираторе чем-то отличались от очков.
Они двигались наугад почти неделю: не успел гонец Барбра исчезнуть за горизонтом, как караван, а вернее говоря – обоз, нагруженный взрывчаткой, снарядами, бомбометами и напалмом двинулся с плато вниз. С обозом ушла половина людей – оставшиеся продолжили изготовление снарядов – и почти все машины. За главного Белка оставил на Мастерских Шиву – после того, как Хорек отказался даже рассматривать предложение остаться. Он несколько раз заставил Шиву повторить инструкции, пока тот не взбеленился и не обозвал босса обдолбанным придурком и давно потерявшим мозги старым идиотом. Удовлетворенный, Белка погрузил вторую копию инструкций на свой байк, и со спокойной душой отправился воевать.
Третью копию за горизонт увез гонец Барбра – не слишком-то он надеялся на это послание, но жизнь, как он успел убедиться, вообще штука загадочная, и почти никогда нельзя угадать, что из сделанного тобой будет иметь значение, а что не будет. Так что пусть еще и третья схема гуляет по пустыне – авось Черный или еще кто сообразительный сумеет использовать ее по назначению.
Они шли на тракт по дуге. Знает ли Черный о том, что происходит на тех лежках, или не знает, но Белка уверен: игра в караван, попытка оттянуть время, подготовиться к будущей неминуемой резне провалилась. А значит, Черный поведет своих кратчайшей дорогой к нему, Белке – за оружием и людьми. А значит, идти тоже будет не по тракту. И будет спешить.
Вечером, отхаркивая очередной кусок своих легких, Белка пытается решить: они тоже спешат или ему так кажется? Он очень давно не ходил в караване или абрах, давно не путешествовал по поселениям или лежкам: все, что ему могло понадобиться, все, что требовалось для дела, ему и так несли и везли со всей пустыни. Особенно, когда Черный отбил это плато с разрушенной буровой установкой у кочевников и помог организовать Мастерские. Он сидел на одном месте, ковырял старое железо, глотал ширку и «сегун», имел гешефт с охотниками, толкачами, пустынниками и кочевниками, и обдумывал планы на будущее тысячелетие. А теперь вот лежит и думает, что до следующего тысячелетия он не доживет, и еще вопрос, сумеет ли он дотянуть до конца месяца, успеет ли переговорить с Черным?
Хорек инструкцию передаст и объяснит, конечно: в интерфейсе контроллера он разбирается не хуже Белки, а может и лучше – как-никак, водил все те старые развалины, которые им удавалось поднять из мертвых. А практический опыт тут важнее теоретического. Но все-таки… все-таки, идея пришла в голову именно ему, Белке, сумасшедшая нелепая идея, которой он и поделился с Черным после хорошей дозы «сегуна» с его стороны и бутылки самогона с другой. И Черный, вместо того, чтобы высмеять его или обозвать идиотом, выслушал и покивал с глубокомысленным видом, а утром потребовал, чтобы Белка все это ему повторил на трезвую голову. Надо было видеть, как сверкали глаза Черного, когда он раскусил идею.
А ведь никто больше и не верил. Не то чтобы Белка распространялся обо всем этом, но и те, кому довелось узнать, или считали его спятившим идиотом, или сомневались, или посматривали с жалостью. Да на него, на его людей всегда так посматривали: и когда они кузню затевали, и когда бур восстанавливали, и когда бомбометы монтировали – не в обычае пустынников увлекаться фантастическими идеями. Черный… Черный не такой. Он верит. Во что-то такое огромное, что туда все идеи вмещаются.
Поэтому он лепит очередной дерм, как только заканчивается предыдущий, поэтому держит инъекторы со стимулятором поближе, чтобы как только так сразу и использовать. Он знает, он чертовски хорошо знает, что не доживет ни до конца войны, ни до конца лета. И люди его это знают, и нет нужды видеть их взгляды или подслушивать разговоры – Белке не страшно. То ли и впрямь перестал бояться смерти, то ли ждать надоело, то ли не верит он в смерть по большому счету – Белке разбираться не хочется. Он хочет, желает только одного: добраться до Черного, рассказать все ему самому, чтобы увидеть восхищение в глазах друга, чтобы увидеть в них будущее, чтобы знать точно, что все получится, и они победят.
А может, просто увидеться напоследок.
Алек просто идет из клуба в клуб и спрашивает: а не знает ли кто такого крутого геймера, который стреляет из виртуальных пушек, как из настоящих? Из клуба в клуб его провожают удивленными взглядами, специфическими жестами, замечаниями, комментариями и, иногда, попытками оказать более сильное физическое воздействие. Любители попинать более слабого или чужака не переведутся никогда. Алек не сопротивляется: висит кулем, сворачивается на асфальте со стоном и картинно выплевывает комки крови. И так как любители – обычные, не сумевшие за день сбросить агрессию молодые идиоты, то запала их надолго не хватает, а кровавая картинка быстро отбивает охоту продолжать травлю. А он, дождавшись ухода гонителей, выплевывает очередной пакетик с кетчупом, прячет в рукав следующий и направляется в очередной бар.
Найти самостоятельно того гражданского типа, который уделал отряд Ромика, Алек и не надеется. Вероятность такой удачи плавно исчезает за горизонтом нулевого лимита, а Алек, как-никак, относит себя к славному племени материалистов. Так что он надеется на прямо противоположное: на дружбу и цеховую солидарность геймеров, которые в некоторых плоскостях своей работы ничем не отличаются от хакеров, а рискуют даже больше. Так что кто-то должен поднять задницу и хотя бы предупредить того пацана. А поскольку он шляется в одиночку, был не раз бит и не производит впечатления угрозы обществу, то, по идее, этот пацан со товарищи решит в конце концов узнать, что за мудак его ищет и на фига.
Но вот он уже два часа так шляется, утро уже скоро, и непонятно, куда еще идти, а неизвестный геймер-артиллерист все никак не хочет узнать о подозрительном топляке.
Алек усаживается на край тротуара, подпирает голову руками и задумывается. Он устал, голова трещит, перед глазами прыгают звездочки, и больше всего на свете хочется послать опостылевший мир куда подальше и наширяться. Он мысленно прикидывает, где и к кому он мог бы сейчас толкнуться. Понятно, что никого из старых толкачей он уже не найдет, но где искать и как, он знает прекрасно. Проблема в том, что у него нет кредитов, а ни один нормальный толкач не даст топляку-хакеру товар без материального воплощения денег. А значит, надо будет сломать что-нибудь кому-нибудь, чтобы перекинуть на виртуальную кредитку, а потом уже паять с нее хоть на телефонную карту.
Алек резко вздергивает голову и напряженно смотрит пред собой: он что, серьезно? Это вот он сидит на тротуаре и думает о том, где ему раздобыть лавса или чего покруче, потому что мир ему, видите ли, опостылел? Это и правда он?
- Во бля! - говорит он вслух и вскакивает. И тут же натыкается на трех пацанов, не слишком серьезного вида, но со вполне серьезными выражениями лиц и с кастетами по крайней мере у одного из них. Впрочем, носить его пацан не умеет.
- Слышь, любопытный, - с угрозой в голосе говорит тот, что с кастетом, и затыкается, глядя на расплывающуюся в счастливой улыбке физиономию Алека. Остальные два переглядываются с удивленным видом и на всякий случай отступают на шаг: уж больно странно, на их взгляд, реагирует подозреваемый.
А Алек и впрямь расцеловать их готов. Кто из них Кайл, и есть ли он здесь вообще, Алек не знает, но в том, что план наконец-то сработал, уверен.
- Эй, ты чего?
Алек делает шаг к говорящему – уже чисто из мести, удовлетворенно отмечает, что тот сразу же делает шаг назад, удерживая дистанцию, и произносит:
- Народ, мне чертовски нужна помощь.
- А мы тут при чем? - сердито спрашивает второй пацан, пониже, с короткими темными кудряшками.
- При том, что вы пришли, - Алек хватает того, что с кудряшками, за руку, прежде чем пацан успевает отодвинуться, трясет чуть ли не со всей силы.
- Какого рагона?
- Вы пришли. Услышали, что кто-то кого-то ищет, и пришли узнать, в чем дело. Остальным было все равно.
Пацан с кудряшками резко вырывает руку, глаза его презрительно щурятся, но сказать он ничего не успевает: первый пацан дергает его за рукав и коротко кидает:
-Линяем, - после чего троица пытается «слинять». Алек горестно взмахивает руками и хватается за куртку последнего, третьего пацана.
- Подождите, ради… - с секунду он пытается найти какие-то слова, ради которых столь нужные ему люди согласятся его выслушать, а не исчезнут в дальних далях и кричит, - Нона! Ты работал с Ноной. С Черным! Ему нужна помощь!
Третий пацан все еще выкручивается из его хватки, но второй останавливается.
- Откуда ты знаешь Черного?
- Я с ним! Работаю с ним!
- Вранье. Тебя не было в… не было, - пацан едва удерживается от того, чтобы не проговориться и хмурится еще сильнее. Алек кивает:
- Конечно. Меня там не было. Но я все знаю, потому что Черный мне сам все и рассказал, - часть он, собственно, даже «видел». Но уточнять это сейчас явно лишнее.
- Докажи, - отрывисто приказывает первый, и Алек успевает удивиться: получается, что первый – тот геймер? Или его друг? В общем-то, не имеет значения, и Алек начинает говорить, стараясь быть максимально убедительным:
- Нона – миномет, раритетный. Черному его… ну неважно кто достал. А снаряды пришлось делать самим. И оптика была с метеозонда, я представляю, сколько вы ее выставляли. И первый раз чуть по своим не попали. И в конце полетел навигатор, так что стреляли вообще «на глаз», и если бы не ты – фиг бы кто оттуда живой ушел.
На лице второго неописуемая игра чувств: страх и гордость, и удовлетворение, и тревога, и то особенное выражение, которое появляется, когда человек вспоминает какое-то большое рисковое дело, когда пришлось сражаться изо всех сил и победить.
И Алек понимает, что выиграл. И говорит:
- Если я не найду пилота, то все, что вы уже сделали – будет зря, понимаешь? Нельзя, чтоб так случилось.
Кресло мягкое, удобное, что называется – многофункциональное. То бишь, может принять строгую офисную форму и напомнить, что такой классно выделанной, практически настоящей кожей покрывать мебель может позволить себе только очень богатый Пиноккио. Или раскрыться в подобие ложа, где такой богатый Пиноккио может вкусить земных услад от своей секретарши. Или секретаря. Или еще кого, вне зависимости от происхождения.
На самом деле богатенькому Пиноккио после рабочего дня, а уж тем более по ходу рабочего дня, не до услад аж ни разу. И если раз в неделю у него еще на кого-то или что-то стоит, то в большинстве случаев это не показатель хорошего сексуального самочувствия, а успехи химии на практике. Потому, в естественном виде деловой альфа-самец хуже всякого блонди: те хотя б на пет-шоу отрываются, а он, болезный, в процессе поступательно-вращательных движений видит только колебания рынка деловых бумаг.
Увы, увы, ничто так не обманывает юные умы, как порнография!
Келли закидывает руки за голову, ноги на стол – переживания владельца или арендатора по этому поводу его не волнуют. Хотя вопрос интересный: за каким хреном офис в задрипанной конторе – в Цересе! – оформили в лучших традициях якудзы на его давно оставленной родине? Винт что, приезжает сюда покайфовать в кресле за пятнадцать тысяч кредитов? Или держит для представительских целей? Потянувшись, Келли нащупывает за подлокотником панель управления, ну конечно: массаж, ионный душ, ароматическое масло, музыка, что там еще – и по застарелой дурной привычке что-то там нажимает. Кресло утробно гудит, сиденье под ним начинает активно шевелиться, хватать за задницу, толкать, так что вызывающе-пофигистская поза становится совершенно невозможной, и Келли скатывается из кресла, едва успевая сдернуть ноги со стола и не хлопнуться мордой о стол или пол. Приземляется, правда, на колени и – о позор его сединам! – вынужден упереться ладонями в пол.
Винт истерично хихикает, но тут же замолкает. Нейман не реагирует, глядя на «молодого человека», как он выразился пару минут назад, серьезно и с некоторой долей благожелательности. Охранники безмолвствуют, и, кажется, даже не пошевельнулись.
Серьезный мужик. Ну ладно!
Келли выключает мелко подрагивающее кресло и снова усаживается. Взгляд, мельком брошенный на давнего, очень давнего своего хозяина, оптимизма не внушает: Винт явно жаждет оказаться как можно дальше от этого места и как можно меньше услышать из того, что здесь собираются обсуждать. Поговорка «меньше знаешь – крепче спишь» в данном случае должна звучать иначе: «меньше знаешь – можешь спать». Келли становится любопытно, как старый ублюдок будет выкручиваться.
Винт встает, не торопясь, даже как-то торжественно, придает лицу почтительное и даже немного возвышенное выражение, кланяется большому Боссу – хорошо кланяется, усердно, но с достоинством, и говорит, не торопясь и соблюдая церемониальность:
- Господа, полагаю, вам надо обсудить множество важнейших дел. Я не могу позволить себе отвлекать вас и тратить ваше время. Позвольте откланяться.
Келли заинтересованно смотрит на Босса – лицо последнего не изменяется ни на йоту. Ровно с тем же выражением тот может и отослать неудачно выполнившего поручение сотрудника, и приказать ему совершить харакири. Перспектива последнего заставляет Келли задуматься: что ему тогда делать? Посмотреть и сочинить хайку? Заступиться за ублюдка? Помочь другим ублюдкам?
- Сядь и не отсвечивай, - коротко кидает Босс. Мягкая интонация и выражение лица так сильно не совпадают со словами, что Келли едва удерживается от желания захлопать в ладоши, а Винт, бледнея на глазах, садится обратно в кресло и боится пошевелиться.
- А можно, амбалы тоже сядут… ну на пол, что ли, и не будут отсвечивать? А то у меня уже спина болит.
- Не юродствуйте, молодой человек, - указывает Босс таким же мягким голосом, - вам это к лицу, не спорю. Но нам нужно обсудить действительно важное дело, и мы оба, как я понимаю, не обладаем таким уж большим запасом времени.
Келли приходит в восторг: вау, бандюки Сталлера – хотя с чего он решил, что на уважаемого бизнесмена работают только криминально-неустойчивые личности – знают такие длинные умные слова и умеют их употреблять. С другой стороны, он ведь уже понял, что дядя совсем не простой. И сам по себе факт наличия образования не имеет особого значения, так что клоуна корчить действительно хватит. Все, что нужно, он уже увидел.
- Да, времени нет, - в противовес словам Келли легкомысленно улыбается, откидываясь на спинку многофункционального кресла и снова укладывая ноги на стол, - ваши предложения?
Снова вау! Дядя даже бровью не пошевелил. Может, это вовсе не живой дядя, а андроид-удаленка? Или вообще голо? За все время разговора он ведь ни к чему не прикоснулся – сидит, как палку проглотил.
- И кстати, если бы ваше поручение было выполнено, то кого вы ожидали? Если не секрет, конечно?
- Все равно, - Келли хмыкает и впервые на лице Босса появляется отражение каких-то эмоций, - это было послание. Рано или поздно, но появился бы человек, кто захотел бы узнать, в чем дело.
Рано или поздно не совсем согласуется с предыдущим заявлением о времени, но Келли решает не заострять на этом внимание.
- Ничего личного.
Келли согласно кивает: дело есть дело, и личные мотивы в такого рода операциях используются только в качестве факторов влияния. Но если даже для организации столь своеобразного приглашения потратили столько времени и кредитов, то, понятное дело, что предложение тоже дорого стоит.
- Я бы хотел передать вам и вашему… предводителю, - Келли с интересом отмечает новое обозначение для статуса Черного, - некоторую информацию.
Занимательную беседу прерывает тихий всхлип Винта. На того жалко смотреть: весь мокрый, лицо серое, глаза выпучены. Келли испытывает прилив невольного сочувствия: стоило всю жизнь горбатиться, чтобы на склоне лет, когда можно просто пользоваться плодами своего неправедного труда, влипнуть в такую историю. Не жилец его бывший хозяин, совсем не жилец.
- Господа, - с трудом произносит Винт, - господа прошу вас…прошу вас, разрешите мне удалиться… я ни в коей мере… - голос у него неожиданно срывается и он чуть ли не визжит, - дайте мне уйти!
Босс равнодушно смотрит на старого, действительно старого, монгрела. По лицу того текут слезы, он всхлипывает и плачет, не стесняясь, и просит едва слышным шепотом. Наконец, Босс коротко взмахивает пальцами и цедит, обращаясь к охранникам:
- Убрать, - и Винта, то слабо сопротивляющегося, то кулем висящего на охраннике, под сорванный лихорадочный шепот и стоны, уводят.
Келли его жалко, правда. Наверное, он тоже стареет и становится сентиментальным. Но потом Келли думает, что как-то сильно рано, а значит, не считается, и требовательно вздергивает подбородок.
- Ну, так что там за информация? И откуда, позвольте спросить? И если вы уж так восхитительно любезны, что собираетесь передать ее мне, то как, по-вашему, ее передам я?
- По воздуху, скорее всего, - спокойно отвечает Босс на последний, как на самый простой вопрос, и продолжает, - источник информации я позволю себе скрыть, поверьте, молодой человек, при всем вашем желании у вас нет возможности проверить его. А вот в соответствии этих данных реальности вы сможете убедиться в любой момент. Как только окажетесь на месте.
- По воздуху, - уточняет Келли, прикидывая в уме, не означает ли это, что Сталлер абонировал катера и теперь его бандиты могут спокойно летать над пустыней, куда им вздумается. Хорошая это была бы информация, кто ж спорит, только бесполезная – против катеров им не выстоять.
- Да, - подтверждает большой Босс, которого зовут Нейман. Келли, конечно, знает это имя, хотя самого помощника Сталлера никогда в лицо не видел, да и нет уверенности, что лицо, которое он сейчас видит, и есть лицо Неймана. Проверить, как было указано, возможности нет.
- Ну, давайте свою информацию. Я передам ее, куда следует.
Это случается почти одновременно, словно нарочно, словно специально для того, чтобы показать, насколько сильным может быть человеческое желание. Поэтому, когда Черный поворачивается назад, чтобы показать, куда они идут и куда дошли, чтобы посмотреть на своих людей – он видит их всех, стоящих длинной цепью, связанных друг с другом чем-то покрепче троса, и на какой-то миг сам удивляется, что так ясно видит их лица.
Потом второй напоминает, что никаких лиц он видеть не может: респираторы, очки и головные повязки превращают людей в одинаковые застывшие фигуры, пешки на шахматной доске – неотличимые и равнозначные, так что это не более чем галлюцинация. Первый не возражает, как мог бы, потому что это видение – фигур на доске, очереди, где ждут своего участия и своей участи, заставляет первого наполниться гневом, и он снова видит лица, все до единого, и на каждом из них – благоговение и удивление.
Они дошли. Они шли через бурю и дошли. Победили Саймон.
Первый удовлетворенно улыбается и, отвернувшись, решительно направляется к самой южной площадке плато. Той самой, на которой небесная принцесса Сзунь-Чжао могла бы выстроить свой волшебный замок.
Остров Кораблей виден, как на ладони: словно по волшебству, как только они достигли первых скальных отрогов, ураган прекратился. Не затих, а ушел в сторону, на северо-запад, и люди, бредущие наощупь, слепые и глухие в месиве песка и грохоте ветра, внезапно оказались на чистом, спокойном месте, как на ладошке. Все видно, почти слышно и цель четырехчасового страшного похода перед глазами. Как по волшебству. И пусть Черный не видел на самом деле благоговения, восторга и удивления на их лицах, но оно там было.
Пыль еще висит в воздухе, облекая людей и предметы размытым молочным ореолом, искажая рельеф почвы под ногами так, что трудно идти, и превращая небо в такой же молочный плохо сваренный кисель. Гул ветра перекрывает большинство звуков, и чтобы говорить, надо кричать, но все равно – после урагана, после всемогущего Саймона, эти чистота и тишина кажутся поразительными, подарком Песчаной Девы. А целенаправленно двигающийся к скалам дарт, несмотря на хромоту и явную усталость – Ее посланцем, Ее легендарным возлюбленным. И они следуют за ним без вопросов и сомнений.
Черный слышит, как кто-то догоняет его – Тихий, конечно. Голоса первого и второго все сильнее смешиваются, он уже не уверен, что знает, кому принадлежит догадка, а кому – очередное глючное видение, но это уже не важно. Они дошли. Обогнали бурю, обогнали людей Сталлера, и теперь приложат все усилия для того, чтобы одержать победу.
- Черный, - Тихий сразу же кашляет и надевает респиратор. Дышать нет никакой возможности: пыль, почти невидимая, тончайшая, мгновенно забивает носоглотку, горло, трахею, и кажется, можно почувствовать, как она наполняет легкие. Черный делает успокаивающий жест рукой: «Я все понял, со мной все в порядке». Тихий мотает головой и снова пытается снять респиратор, чтобы спросить. Черный останавливается, кладет руку тому на плечо, смотрит. Сквозь стекла очков ничего увидеть нельзя, но он легко представляет выражение лица друга. Тихий внимателен и умен, и отлично его знает, на стоянке Черный просто не дал ему времени на возражения или вопросы, но это не значит, что их не было. Он тянется рукой к своему респиратору, чтобы сказать, чтобы улыбкой ободрить того и подтвердить, что все в порядке, но в последний момент останавливается. Вряд ли Тихий посчитает этот поступок доказательством его адекватности.
Вместо этого Черный показывает на облюбованную еще весной площадку и жестами поясняет: дойдем, поднимемся, все расскажу. Тихий кивает и идет поблизости, отставая всего на пару шагов. Видимо, опасается, что он, Черный, все-таки свалится.
А он, уже позабыв о первом и втором, прикидывает про себя последствия. Кажется, именно кажется, что он еще с десяток миль пройдет и не запыхается. Но стимулятор - на то и стимулятор, чтобы, взвинтив на полсуток тело, потом затребовать все обратно. Так что казаться ему может все что угодно, а на самом деле Тихий вон уже примчался приглядывать за ним. Наверное, со стороны он выглядит совсем не так замечательно, как он себя ощущает.
Потом Черный еще раз оглядывается. Караван по-прежнему двигается длинной цепью, и кроме Тихого никто от троса не отвязывается – не до того. Но теперь они вовсе не выглядят пешками: несмотря на маски и почти одинаковую одежду, они разные, и Черный это видит. Разные люди, но с одной целью, преодолели бурю и идут дальше. И буря там, за их спинами, грохочет и буйствует, серая клочковатая стена, фронт бури закрывает горизонт, но они уже вышли из-под ее власти, словно оказались в другой стране, они победители. И это чертовски удивительное и завораживающее зрелище. Так что Черный толкает Тихого, указывая рукой – посмотри, мол, и тот оглядывается и смотрит, замерев на месте.
Они видели, как идет буря, как надвигается вал пыли и камня. Много раз видели. Но мало кто может похвастаться тем, что они видят сейчас: как люди прошли сквозь бурю, и как буря проиграла.
А когда они добираются до площадки, с двух сторон прикрытой вертикальными стелами никому не известных здесь парусов, можно уже говорить.
- Здесь мы остановимся, и будем обороняться.
Тихий задумчиво оглядывает диспозицию, Черный мысленно хихикает, представляя, как щелкает в голове Тихого счетчик: одна сторона защищена, весь комплекс просматривается как на ладони. С северо-востока, откуда они ожидают как друзей, так и врагов, тоже прекрасный обзор. Высота площадки небольшая, но вполне достаточная, чтобы выстрелами из чанкеров или гвоздеметов их было не достать. Склоны площадки тоже достаточно крутые, а те пологие, что остались, легко разрушить. Если бы не наличие огнестрельного оружия у противников, их позиция здесь была бы неприступна.
Черный указывает на россыпи мелких камней и песка вокруг площадки.
- Мы пророем здесь каналы, наполним напалмом и подожжем, когда они ринутся на штурм. Атаки тоже будем отбивать огнем. Это даст нам возможность дождаться Белки.
В отличие от Алека, Келли прекрасно знает, как зовут великого амойского геймера и где примерно его искать. И решение обратиться за помощью к великому и единственному же на Амой артиллеристу приходит ему в голову сразу. Пользоваться возможностями Неймана в организации полетов над пустыней Келли полагает плохой идеей. Несмотря на предоставленную информацию, которая так похожа на гранату с выдернутой чекой, что непонятно, как это у него руки еще не горят, Келли все равно предпочитает изыскать возможности самостоятельно. Как ни странно, идея полета на подходящей летающей штуковине вовсе не кажется ему такой уж невозможной, как Алеку.
Во-первых, и самых главных, туристы. Во-вторых, контрабандисты. Последние, правда, над пустыней не летают, но никому не запрещается арендовать чей-нибудь катер и отправиться в любой полет, не сказав хозяину посудины. В том, что посудину возвращать не придется, Келли уверен. В-третьих, встреченные им давеча юные космонавты заставляют его всерьез обдумывать и этот вариант: не с участием детей, конечно, Боже упаси, но вот подбить на пробный полет клуб дельтапланеристов, имитируя потом сбои управления, испуг, неудачную посадку и так далее – задача вполне реальная. Более того, Келли приходит к выводу, что и самая перспективная – не будут армейцы гасить по студентам.
Окрыленный именно этой идей, Келли покидает многостаночное здание «Роботс и Ко», созывает своих орлов и, поблагодарив за доблестную службу, отправляет к боссу. Попутно реквизировав, в счет будущих услуг, один их байков. Водитель байка, рыжий с челочкой, чье имя теряется в памяти Келли с упорством куклы-неваляшки, пытается тоже сдаться в аренду, но Келли, чувствуя, что не только идеи, но и подозрения плотно поселились в его голове, упорно отказывает.
Подумав еще немного, Келли приходит к выводу, что надо искать большой гейм-клуб. Хотя бы потому, что при большем количестве участников шансов найти нужного человека тоже должно быть больше. Вроде бы математика такие расчеты одобряет. Так что, приспособив на ухо изделие местных кудесников, успешно и не раз имитирующее ЛИНк, Келли направляется в Мидас. Крупное заведение он ищет и с другой целью: в большой тусовке затеряться или сгинуть из-под чьего-то пристального наблюдения тоже значительно легче.
Как там пацана звали? Кайл? Блин, а вот ник у пацана он так и не удосужился спросить.
«стрелок нужен»
«по-тихому или громко»
«по мишеням косм-опера по капитанам»
«...»
«что значит... не понял»
«...»
Келли, оторопев, еще с минуту смотрит на экран, отключается и уходит искать другой клуб. Понятное дело, что игровые форумы, как и гейм-клубы – самое удобное и безопасное место для заключения определенного рода сделок. Тех самых, за которые предусмотрено уголовное наказание. Но чтобы так сразу, без предварительных ритуалов вписаться в чей-то контакт по убийству – это как-то чересчур для его трепетной души. Так что лучше поменять дислокацию, дабы договаривающиеся стороны не решили разыскать лишнего третьего и примерно наказать за чрезмерное любопытство.
На этот раз Келли проявляет осторожность и предусмотрительность: лезет на чат только после ознакомления с присутствующими, предлагает направо и налево конфиденциальную информацию о гейм-премьере компании «Маас би», разбрасывает заявления о призах и наводках – в общем, создает много шума. На шум отзываются в большинстве своем ретивые новички, пользующиеся таким замысловатым языком, что Келли понимает их с пятого на десятое и, соответственно, связываться с ними опасается. Эти моментально просекут, что в игре он просто лох, а собеседники не такие ретивые поймут, что он пользуется форумом как местом встречи и задумаются, а откуда тогда такая инфа, и если это неправда, то какого рагона он тут выступает. Келли дает себе пять баллов за осторожность и ждет.
Продолжение от 11.11.2013
Продолжение от 13.11.2013
Продолжение от 14.11.2013
Окончание от 17.11.2013
@темы: Ai no kusabi - фрагменты, мир "Дороги", Ai no kusabi - фики
-
-
11.11.2013 в 01:39Хотя, конечно, спец догадается.
«... ну и на фиг тут стрелок»
«здрасьте а башню ты глушить руками будешь»
«???»
«очнись и пой башня глушится стрелок выходит и кто будет смотреть на змея»
«а»
«***»
«...не помню как звать в дунно пятый уровень»
«не гони пятый еще никто не ставил»
«ставил»
«и ты не знаешь кто»
«ставил ставил я знаю»
«он больше не играет»
«месяц молчит не знаю че»
«и где его найти»
«да на пламени он зависал две недели назад и на стране вроде бы»
«тю... что на пламени стрелку делать... ты гонишь»
«сам гонишь»...
Келли выбирается из чата и судорожно ищет это самое «пламя», которое, в принципе, может быть чем угодно. Оперы такой точно нет, а игра... Келли кривится и загоняет в поиск и сенсорные оперы. Поисковик вываливает на его голову кучку «пламеней» всех видов и форматов, и Келли, еще раз подумав и обозвав себя тормозом, уточняет сроки: те, что работают меньше месяца или дольше года, ему не подходят.
На мониторе пляшет список чуть меньше, Келли убирает повторы и, наконец, замечает, что с другой стороны стола, где отсутствует часть перегородки – не иначе как пострадала в борьбе с бандитизмом, на него, вернее, сначала на монитор, а потом опять на него, пялится некий молодой человек. Лысый, с бровями, выкрашенными в два цвета, и какой-то надписью на пламенно-оранжевой жилетке. Человек шевелит губами с некоторым усилием, читая шиворот-навыворот, но судя по выражению лица – удивление, недоверие, тревога и злость – читает вполне успешно. Келли с трудом подавляет желание хватать и вязать молодого человека и улыбается. Человек вздрагивает, смотрит с откровенной злостью и встает из-за стола.
Уйдет! Вот черт, уйдет!
Келли тоже вскакивает, но вместо того, чтобы догонять и кричать внезапно падает на колени, и складывает ладони в безмолвной мольбе. Пацан, собравшийся то ли драться, то ли действительно немедленно смыться и предупредить, невольно останавливается. Сосед Келли слева беззвучно открывает рот, в зале кто-то свистит и выдает комментарии. Келли молчит и смотрит, чуть ли не с мольбой.
С мольбой он смотреть не решается: его физиономия с таким выражением не дружит – получается откровенная гнусная насмешка.
- Пожалуйста, - просит Келли очень серьезным тоном, - пожалуйста. Не совершайте непоправимой ошибки. Пожалуйста, на кону жизни людей.
Он говорит тихо, так чтобы ни соседи, ни собственно молодой человек его не слышали. Но он уверен, что парень, читающий слова задом наперед, сможет хоть что-то уловить и по губам.
- Какого… - парень хмурится, но уже не пытается исчезнуть.
- Пожалуйста, - проникновенно и чуть громче повторяет Келли, - не здесь, но где вам покажется безопасным. Пожалуйста, выслушайте меня.
Слушая себя со стороны, Алек внутренне соглашается со своими собеседниками: он псих, и место ему в клинике, если бы таковые существовали на Амой. Но, во-первых, кто здесь будет лечить топляка-террориста и шпиона пустынников по совместительству, а во-вторых, никому Алек не позволит влезть в свою голову даже с самыми благими целями: в конце концов, каринезец он или так, на грядке вырос?
Тот, что повыше, крутит головой, выпивает одним махом полбанки стаута, хлопает банкой об стол и громогласно заявляет:
- Гонишь ты, чувак. Гонишь, как затхлый кролик.
Алек понятия не имеет, кто такой затхлый кролик, но с первым утверждением согласился бы, если бы все вышесказанное не было правдой.
- Да и какой толк от твоих данных? Ну, доберешься ты до этого своего Черного. Ну и что? Ты сам сказал: люди, которые идут к нему, числом больше раза в четыре. Какая разница, куда двинулась вторая банда и вся ли? Какая разница Черному и его людям сколько раз их убьют: четыре раза или пять?
Алек опять согласно кивает и печально смотрит на собеседников: все они, безусловно, правы. Но что делать? Он должен передать информацию, он должен помочь Черному – так какая разница, бредом выглядит его рассказ или нет.
- И какое нам дело вообще до твоих дел? С чего бы нам соваться во все это? Ха! Пропереть катером через полпустыни ради того, чтобы кому-то что-то сказать. Который, к тому же, уже двадцать раз может быть покойником. А военные разбираться не будут, кто там летит и по какому разрешению, знаешь ли.
Алек снова кивает. Да, глупо и чертовски опасно. Да, совершенно не их дело, он со всем согласен. Но ведь ему надо добраться до Черного.
Второй, с кудряшками, который и есть Кайл – хотя между прочим Алек не получил подтверждения этому – молчит. Он первым поинтересовался, что он, Алек, здесь делает и зачем ему нужно к Черному, и с тех пор только слушает. Алек уверен, что тот понимает. Понимает его, Алека. Понимает, почему так чертовски важно добраться до Черного прямо сейчас, и понимает, почему Алек ищет помощи у совсем незнакомых людей, которым по определению безразличны жители пустыни и их дела.
Он понимает. Он был там, на войне, он видел этих людей, он сражался вместе с ними. Он понимает.
- Пилот из меня никакой, - удивительно спокойно произносит Кайл. Высокий замирает с отрытым ртом, а третий издает короткий утробный звук, выдающий его крайнее изумление и недоверие происходящему. Кайл улыбается светлой, не от мира сего улыбкой, из-за которой Келли два месяца назад заподозрил его в пристрастии к наркотикам, и продолжает:
- И из них, - кивает он на приятелей, - тоже. Я знаю пару человек, которые очень хороши на симуляторах, можно у них поспрашивать.
Алек деловито уточняет:
- Без опыта реального полета?
- Да. Но четвертая категория.
- А другие летающие машины? Не катера, потянут? Вертолет, например?
- Да, - подтверждает Кайл после нескольких секунд раздумья. В этот момент первый отмирает:
- Так, стоп, Кармен, кого ты имеешь в виду? То есть, какого ты вообще сюда лезешь? Ты что, сдурел? А если это ловушка?
Кайл улыбается, не глядя на приятеля, и Алек, едва удерживается от ответной улыбки, такой же светлой и безумной. На ловушку вся эта полностью бредовая история никак не тянет. Да и ради чего? Чтобы упечь в тюрьму пару граждан?
Третий согласен с Кайлом.
- Теперь ты гонишь, Озеро. Кому мы нужны, чтобы такой огород городить. Солгать можно было бы и с большим правдоподобием. Но я все равно считаю, что ты зря в это лезешь. И кого ты имеешь в виду? Гордячку? Она в такое не полезет. Мастера? Так он только на словах крутой, как вареное яйцо, а сам кар боится водить. Да блин! Никто не согласится, разве что ширяла какой.
Алек обдумывал эту мысль. Действительно, уговорить или обмануть наркомана было бы легче всего. Но по собственному горькому опыту он знает, насколько тяжело, практически невозможно держать такого человека под контролем, заставить его делать то, что нужно, и тогда, когда нужно.
- Гордячка согласится, - с каким-то мечтательным выражением лица говорит Кайл.
- Чего? С какого…
- Гордячка согласится, - твердо повторяет Кайл и подымается из-за стола, - пошли. Найдем того, кто нам нужен.
-
-
11.11.2013 в 01:40Поэтому большинство считает, что Песчаная Дева живет на севере.
Там, где она живет, людей нет. Там только пески и горячий воздух, которым нельзя дышать, бури и ветер, катящий серые волны от горизонта до горизонта, солнце и голоса, множество множеств голосов, приносящих ей вести со всего света.
Там есть старые голоса. Они живут сотни лет и рассказывают, не умолкая, о тех первых пришельцах, спустившихся с неба на песок. Пришельцах, которые искали здесь руды, и камни, и воду, но ничего не нашли, кроме своей смерти, потому что были они дерзки, непочтительны, и думали только о выгоде, и песок съел их корабли, источил механизмы и люди погибли без кислорода, воды и пищи.
Старые голоса помнят и других, пришедших позднее. Они явились на огромных кораблях, они падали прямо из пустоты. Они не терпели бедствия – их корабли остались здесь навсегда, они превратились в заводы и жилища, и люди, укрывшись под искусственным маленьким небом, долго жили на берегу океана и тоже искали руду и камни, воду и жизнь, и рвали горы и берег страшными ударами. И тогда горы воззвали к Деве, и Дева помогла им: она выпустила из-под земли спрятанные воды, и сила воды была столь велика, что снесла в глубины гор корабли пришельцев. А сами пришельцы повторили судьбу своих предшественников.
Старые голоса помнят и тех первых, кто сумел выжить здесь. Эти пришельцы принесли с собой не только заводы и жилища, но и свой воздух, свои реки и растения, которые поселили в море и на берегу. Эти люди были еще более жадными и жестокими, чем предыдущие: они пронзили плоть гор и пустыни сотнями голубых злых лучей, и песок и камни плавились, превращаясь в пыль, и вода уходила из старых мест и выходила на поверхность, отдавая воздуху невидимую смерть. И все ждали: что сделает с людьми Песчаная Дева за их зло и безжалостность. И Песчаная Дева, спрятавшая невидимую смерть в землю, была огорчена и пришла на берег океана, чтобы посмотреть на пришельцев. И вместе с ней пришли бури и ветра такой силы, какой не было здесь еще никогда, какой не помнили и самые старые голоса. И бури, и ветры размели строения людей, затопили водой берега и машины, и люди должны были погибнуть или улететь. Но нашелся среди них один, чей ум и сердце не заняли полностью деньги и власть, и принес Деве то, чего не было в ее сокровищнице – цветок, красный тюльпан с двумя зелеными листьями, и Дева приняла дар одного, и ради одного простила всех остальных.
Старые голоса иногда, когда были уверены, что Дева не услышит, говорили, что тот один так и ушел от людей с Песчаной Девой, и никто больше его не видел. И говорили еще, что Дева спрятала отравленные воды и земли глубоко под песками и базальтом, потому что видела цветы во сне, и хотела, чтобы пески пустыни покрывались весной полями красных и лиловых цветов.
И поэтому люди остались живы.
Старые голоса еще помнят пустыню без людей. Помнят пустыню без рагонов и крысюков, без оз и воды, обычной воды, текущей по весне прихотливыми руслами. Помнят пустыню без машин и шахт, без станций и оружия, сотрясающего небо молниями и пламенем. Помнят они и пустыню без дороги, что петлей огибает пески от юга до севера. Помнят они и пустыню без цветов. И помнят Песчаную Деву одинокой.
Молодые голоса ничего этого не знают. Они самонадеянны и практичны, они мстительны и переполнены страстями: что делать, они принадлежали людям, и должна пройти вечность, прежде чем они забудут это. Они шепчут, стонут и кричат, зовут и плачут, заманивая в ловушку, сводя с ума, лишая сил и надежды. Куда идешь ты, жалкий, слабый человек? На что надеешься? Здесь только мы, песок и голоса мертвых, и тебе не дойти, никогда не добраться, никогда не найти. Они шепчут и шепчут так – часами, днями и годами, и люди теряют надежду, сходят с ума, умирают. И только одному-единственному голоса всегда говорят правду.
Тому, кого избрала Песчаная Дева. Тому, кто приходил в ее обитель и вернулся оттуда живым. Тому, кто принес ей в дар живой цветок.
Так говорит легенда. А она старше, чем мы все.
Безопасное место выглядит как крошечный, занюханный, можно сказать, бар: плохо вытертая мокрая стойка с тремя высокими металлическими табуретами, бармен в затертом грязноватом фартуке колотит в шейкере лед с водкой, в дальнем углу за одним из десятка столиков, металлических, без скатертей, цедят стаут двое работяг с безразличными серыми лицами. Если бы не прыгающая по стене бара реклама и телевизионные новостные шары, беззвучно транслирующие последние танагурские сплетни, бар ничем бы не отличался от своих цересских собратьев.
Контраст с недавно покинутым VIP-кабинетом ошеломляющий. Келли ощущает определенную гордость за то, что чувствует себя одинаково непринужденно как в этом самом VIP-кабинете, так и в самой занюханной забегаловке города. Это немного смешно, такого рода гордость, но Келли знает – такая независимость дорогого стоит и нелегко зарабатывается. Чего он не поймет, так это почему его новый знакомец посчитал это место безопасным. У него здесь родственники работают?
Новый знакомый заказывает банку пива, сует такую же Келли, и направляется к столику в другом углу. Келли отмечает, что столик выбран со знанием дела: видны все три двери – наружу, на кухню и в туалет, а сам столик отгорожен от входной двери двумя другими посадочными местами, а от кухонной – барной стойкой. Не, родственники тут у парня не работают, он просто знает, как отсюда быстро и эффектно смотаться.
- Говори, - предлагает знакомый после пары глотков. Смотрит он на Келли уже без ярости, но по-прежнему подозрительно и зло. Наметанный глаз Келли определяет выпуклость заднего кармана как шокер, а некоторая неподвижность штанины на правой ноге предполагает наличие как минимум заточки.
Келли тоже отпивает пиво и думает, что облажался. С чего он решил, что парень из геймеровской компании, пусть даже и сильно продвинутый как для среднего мидасского тинэйджера, может знать что-то полезное.
- Ты видел. Я ищу кое-кого. Как мне кажется, ты понял, кого.
Парень никак не подтверждает его догадку и молча ждет продолжения. Келли вздыхает.
- Парень. Если я прав, я готов снова встать на колени и умолять тебя найти стрелка. Если я не прав, а ты просто киллер, то мне твои услуги не нужны. Потому что с таким простым делом я и сам справлюсь.
Была у них на факультативе такая тема: честность – лучшая политика. Не в смысле бытового применения абсолютной правдивости, а именно применения в политических играх. Потому что, ясен пень, в общественной жизни исповедование такого принципа ничего, кроме славы идиота, не принесет. Судя по оторопевшему виду парня, в данном случае имеет место быть именно политика.
- Я… - парень пытается спрятать растерянность за пивом, но у него не слишком хорошо получается. Келли обзывает себя старым идиотом, но сказанного уже не вернешь.
Идиот из них двоих все-таки он, Келли: пацан не при делах ни разу, он просто играет. Когда Келли был еще почти лояльным гражданином в старшей школе или даже универе, в их компании было страшно модно таскать лезвия – на цепочках, в специальных бумажных чехлах, в перчатках. Была пара деятелей, которые наловчились таскать их во рту. Никакого практического применения остро заточенные и реально опасные штучки никогда не находили, но ощущались как страшно крутые.
- Шутка, - подымает раскрытые ладони Келли, изо всех сил демонстрируя свою лояльность к окружающим, - дурная, - уточняет он, глядя на по-прежнему круглые глаза парня.
- Тебя как зовут-то? Или хоть как называть?
- Морфей, - отвечает пацан, успокаиваясь и снова чему-то хмурясь. Келли радостно улыбается.
- Так вот от чего ты на стенку полез, да? Дэв сказал, что Морфей знает всех стрелков и наверняка найдет любого.
Морфей кивает на автомате, потом спохватывается, хмурится еще сильнее и спрашивает:
- Что тебе нужно?
- Мне нужен пилот, - сообщает Келли, честно глядя в лицо собеседника. Тот снова округляет глаза, теперь, правда, от удивления.
- Что тебе нужно?
- Не что, а кто, - поправляет Келли,- хотя и без разницы. Мне нужен пилот. Не космический, понятное дело, а умеющий водить воздушные аппараты: катер, вертолет, платформу.
Удивление на лице Морфея не уменьшается. В смысле, если тебе нужен пилот, то ты идешь в соответствующее агентство и нанимаешь, кого понравится.
Келли понимающе кивает.
-
-
11.11.2013 в 01:40- Контрабанда, что ли? - с несколько брезгливым любопытством интересуется Морфей.
- Не-е, - усмехается Келли, - никого и ничего, кроме меня, катер не повезет. Но лететь надо над пустыней.
А вот теперь Морфей думает, что он, Келли – псих, что, в принципе, недалеко от истины.
- Ты псих?
- Нет,- Келли обнаруживает, что почти допил банку. На голодный желудок пиво пошло не совсем правильно, и теперь у него слегка шумит в голове. Он тащит картофельные палочки из пластикового стакана, стараясь не думать, а вернее просто не думая, сколько они там торчат, эти палочки, и не стали ли они давным-давно декорацией, и поясняет, - катер туристический, разрешение на турполет на борту будет. Но мне нужно, чтобы пилот слегка уклонился от курса и высадил меня в нужном месте.
- Какого черта, - не удовлетворяется объяснением Морфей, и Келли торопится закончить.
- Лететь надо завтра или никогда. У меня просто нет времени выйти на продажного и не слишком дорого пилота.
- Ага, - кивает Морфей, - а я, ты считаешь, могу найти тебе дешевого. А с настоящим ты что делать будешь?
Келли пожимает плечами:
- Его придется связать и оставить в ангаре. Или полететь вместе с ним, - Келли представляет эту картину: пилот с кляпом во рту и выпученными глазами на полу кабины, а над ним тусуются два парня, один из которых остается в пустыне хрен знает где. А второй летит обратно, и что? Сдает пилота под запись?
- Нет. Определенно, настоящий останется в ангаре.
- Идиотизм, - заключает Морфей, - какой идиот на это согласится?
- В том-то и дело, - проникновенно говорит Келли, все сильней ощущая, что пиво было не просто плохой, а очень плохой идеей, - в том-то и дело. Стрелок знает таких людей, которые бы согласились. Не ради кредитов, а ради самого дела.
- Какого дела? - Парень начинает злиться. Какого черта он поперся с каким-то идиотом, который ищет знакомого по тупой, как пробка, отмазке, и теперь с ним разговоры разговаривает? Келли открывает рот, чтобы вмешаться в размышления Морфея, когда выражение лица у последнего меняется: он смотрит на Келли с угрюмой подозрительностью, напрягается всем телом, и Келли едва удерживается от стона.
Ну конечно! Дело! Ну, вот если бы ему кто такое ляпнул, о чем бы он подумал? Правильно: о плохой, очень плохой контрабанде, которая связана с террористами или с нелегальной деятельностью чиновников, полицейских и так далее. И если среднему гражданину сомнительно чтобы пришли в голову такие соображения, то не среднему, а парень явно относится к фрикам, это точно придет в голову.
- Подожди…
- Отвали дядя, - грубо отвечает парень и намеревается встать. Келли таки стонет в голос – ну не за руки же хватать? – судорожно рыщет по карманам, и, разыскав визитку клуба, пишет свой номер.
- Поговори со стрелком. Пожалуйста, поговори сегодня, скажи, что я знаю Черного, что «Нона» стреляет всем, что помещается в ее ствол, что в конце сломался навигатор, и последние выстрелы он делал на глаз. На, - он протягивает Морфею визитку и старается вложить во взгляд все свое отчаяние и надежду, - поговори с ним. Сегодня. Пожалуйста.
- А жучка здесь нет?- интересуется Морфей, и Келли закатывает глаза.
- О, Песчаная Дева! Нет. Здесь жучков нет. Но ты можешь переписать или запомнить номер
- А с телефона снять номер и местоположение звонящего.
Келли не выдерживает: вскакивает и, схватив Морфея за лямки жилетки, неожиданно сильно встряхивает.
- Парень, я тут не в игрушки играю. У меня человеческие жизни на кону. А если у тебя паранойя – звони с гейм-клуба, с бара, по скайпу. Да хоть с библиотеки!
Выходка Келли производит на парня положительное впечатление. Он молча отцепляет его руки от жилетки, берет визитку с выражением мрачного сомнения, и, пробежав пару раз глазами, кладет на стол.
- Я позвоню.
Келли усаживается обратно за столик, не обращая внимания на любопытные взгляды двух давешних посетителей и беспокойный взгляд бармена, допивает пиво, бросает на стол кредиты и только потом выходит. С чувством собственного достоинства и никуда не торопясь.
Мысли о возможной слежке за ним – типа, подцепил подсадную утку от Сталлера и теперь у него на крючке – тоже явно относятся к маньячным фантазиям. С другой стороны, пару часов назад он имел разговор с типом, который утверждал, что относится к близкому окружению этого самого Сталлера, и передал ему информацию ценнее всякого золота. Тип мог оказаться совсем другим человеком, в принципе, хотя и непонятно, почему он тогда заинтересован в передаче информации. За типом, если он говорил правду, могла вести слежку собственная СБ Сталлера, и установить слежку за ним, Келли, и подвести нужного человека. Но Келли сомневается в своих подозрениях, потому что для нормального осуществления такой комбинации вполне хватило бы рискового пилота-контрабандиста, который преспокойно нашелся бы по первому объявлению. Подставлять Морфея, недоверчивого и толком ничего не пообещавшего, учитывая стремительное приближение часа икс, не имеет никакого смысла.
Под ноги попадается пустая смятая банка и Келли, приноровившись, начинает гонять ее по заплеванному тротуару. Окраина благополучного района не слишком-то отличается от неблагополучного, так что никакого эстетического удовольствия от созерцания улиц здесь не получишь. Но, во-первых, мобильник, спертый поутру у какого-то ротозея – дешевая бумажная модель, заряд на десять звонков – работает, как и положено, только в границах района Форбос, а во-вторых, Келли занимает одна мысль.
Вот он, работает чаще в городе: Старый Город, Танагура, Мидас, Соленое Побережье. Тихий сопровождает Черного по пустыне намного чаще. То есть, Келли знает Черного почти четыре года, первые два он в городе и не появлялся. С Черным он исходил и тракт, и базы, и озы, и Южные Горы, и даже легендарные Воздушные Колодцы. Но все-таки он чаще остается на побережье и договаривается насчет товара, цены, доставки, людей и так далее. Соответственно, чаще имеет дело с разными сомнительного толка товарищами: гражданами, негражданами, «топляками» и личностями, которые с точки зрения амойского законодательства вообще не имеют никакого статуса. Он знает большую часть контрабандистов на побережье и в Старом Городе, он знает всех продажных и непродажных копов четырех районов, он умеет находить нужных людей в сонме толкачей, купцов, «бугров», просто желающих подзаработать и тех, кто охотно прикроет глаза в нужное время. И вот он, зная все это, не сообразит, как выйти на нужного человека.
Как, скажите на милость, Черный вышел на того стрелка-геймера, если не то что в гейм-клубах никогда не был – вообще не играл никогда. Келли в этом уверен. Как Черный его нашел? Из каких соображений? Где искал?
Догадка сваливается ему на голову всей тяжестью принятого на грудь пива и золотой луны, одиноко плывущей в небе. Он идиот, просто идиот!
Обзывая себя и дальше унизительными и совершенно незаслуженными характеристиками, Келли несется к ближайшей информационной будке. ЛИНка у него, конечно, нет, но в будке, в отличие от настоящего публичного информатория, можно использовать и телефон. Телефон издает пару предсмертных писков, оповещая о близком конце, но Келли это уже не волнует.
Новостной архив, самая обычная, доступная всем желающим информация о результатах многочисленных соревнований, проводящихся между школами, районами и отдельными общественными организациями с целью выявления лучших и воспитания у подрастающего и работающего поколения здорового духа конкуренции.
Вот он, Кайл Макклохлан, пятикратный победитель стимул-игры «Оружейная палата». А вот она, Нацуки Леновара, победитель стимул-игры «Полет». И еще с десяток возможных имен.
Бинго!
-
-
11.11.2013 в 01:40Еще раньше, когда аисты еще не приступили к своим обязанностям, и женщины, понятия не имеющие не только о том, чьего сына носят, но даже о том, откуда чадо вообще взялось, называли «отцами» детей цветы и зверей, ручьи и горы, так что первые человеческие имена были равнозначны первым названиям предметов и стихий, а роль Адама исполняли тысячи первобытных матерей.
Немного позднее, когда стадо лохматых, воинственных и любопытных потомков обезьян развалилось на множество семейств, кланов, родов, общин и других мелких формаций, появились имена собственные. А с момента осознания роли совокупления для дела продолжения рода имена стали обозначать не только конкретную особь, но и участие в создании этой особи отца и матери.
Шли тысячелетия, система идентификации конкретной особи продолжала усложняться: появилась потребность обозначения не только родителей, но и рода, указания не только места пребывания, но и места рождения, не только года появления на свет, но и профессиональной деятельности, и так далее, и так далее. Система усложнялась, требования множились, тысячи людей и организаций нещадно манипулировали системными данными, корректируя, внося или удаляя сведения, миллионы людей сходили с ума, находя в цифрах и буквах прямое отображение статуса и самоощущения, миллиарды пользовались системой, нарекая на сложность процедур идентификации и испытывая безотчетное отвращение к цифирьно-буквенной квинтэссенции своей жизни. Но система продолжала существовать.
А на обычном человеческом уровне, там, где один человек, обращаясь к другому, нуждается в обозначении существа, вновь и вновь выплывали из небытия давние простейшие способы установления личности, и слово, просто слово – растение или река, явление или предмет, снова становилось человеческим именем.
Загрузившись в кар первого высокого парня, Озера, как он понял, компания отправилась на поиски рискованного пилота четвертой категории с разрешением, или без последнего, но точно с умением водить древние летательные аппараты. Пока летели, Алек раздумывал над тем, как просто было бы добраться на этом самом каре до Черного, если бы силовые линии энергопоставки были проложены через пустыню, и как неудобно на самом деле летать над песками на гравилетах, самолетах и катерах. Машине, удерживаемой силовой линией поставки, никакие гравитационные и магнитные аномалии не страшны. Единственная реальная опасность – ветер. И песок, разумеется. Так что Алек с грустью отказывается от замечательной идеи, потому что выпускать кары с противопесчаной защитой будет делом накладным и дорогим донельзя.
Потом Алек вспоминает о геологических комбайнах, шахтных комбайнах и тракторах, и снова думает, что кар как транспортное средство не так уж и плох. Он как наяву видит каплевидные силуэты машин в воздухе, скользящие в разных направлениях, представляет, как можно было бы модифицировать парочку его компов под сервер для диспетчерской службы, а потом думает, что использовать спутники было бы еще эффективнее, и, кстати, метереологические он и сам бы мог использовать. Тут пол его оракульского обиталища вдруг начинает содрогаться, ноут со стола летит в стенку, что-то валится ему на плечо, больно впиваясь когтями, и Алек резко распахивает глаза.
- Приехали, - сообщает второй, с любопытством глядя на него. Алек кивает, сонно щурится и вылезает из кара. Перед ним крыша высотки в приличном спальном районе, чистенький лифт в стеклянном колпаке, стояки видеокамер по периметру крыши обеспечивают отличный обзор службе охраны.
Рагон тебя задери!
Алек дергается, словно собирается влезть обратно в кар, но Озеро перехватывает его за плечо.
- Не паникуй. Камеры гонят запись. Не на грядке выросли, - с очевидной гордостью поясняет он и спокойно направляется к лифту. Ну не грядке, так не на грядке, хотя Алек уверен на восемьдесят процентов, что вырос парень в инкубаторе.
Они поднимаются лифтом до -надцатого этажа – Алек, к стыду своему, не обратил внимания на какой номер нажали, а кабинка внутри датчиком почему-то не оборудована. На площадке попахивает недавней уборкой, протертый пол блестит, люк отдраен до зеркального блеска, чего не скажешь о двери, к которой они подходят. Обычная дверь, «под мрамор», с потеками небрежно вытертых следов дезинфекции и длинными, на половину двери, царапинами. Алек с недоумением смотрит на последние и не может сообразить, что могло их оставить.
Кайл прикладывает ладонь к сенсорной панели. Дверь тут же открывается нараспашку. Алек успевает подумать о легкомыслии хозяина квартиры, когда из глубины прихожей на пороге появляется Оно.
Больше всего Оно похоже на вставшего на чужие задние лапы гигантского рака. Или краба. Кроме задних лап у Оно наличествуют: клешни, жвалы вокруг чего-то, напоминающего ротовое отверстие, панцирь, выкрашенный в психоделический оранжевый, голубые глаза-бусины на шевелящихся отростках. Возможно, было что-то еще, но Алеку хватает и того, что он успел увидеть.
Вопрос о легкомыслии отпадает. А о царапинах остается: у Оно клешни, так что такие следы Оно все равно бы не оставило.
- Что. Вы. Сделали. - Хозяйка квартиры с дверью «под мрамор» не спрашивает, а угрожает. Во всяком случае, шокер девица держит возле головы Алека и опускать не собирается.
- Ничего мы не сделали, - опасливо косит глазом на шокер Кайл и на всякий случай отодвигается на шаг, - может у твоего О месячные?
- Гендерный шовинист, - припечатывает девица и толкает шокером Алека – в плечо, слава Юпитер, и не включив прибор. Алек послушно двигается к указанному стульчику, удивительно неудобному, как выясняется, и усаживается. Девица снова взмахивает шокером:
- Что вы сделали?
Кайл неопределенно пожимает плечами, Озеро, который не может объяснить, что произошло, но которому очень хочется указать на виновного, тоже пожимает плечами. Правда с таким скептическим выражением лица, что и последней бестолочи становится понятно, что он что-то знает.
Алек вздыхает:
- Я нечаянно.
- Что нечаянно? - уточняет девушка.
- Ударил нечаянно, - Кайл закатывает глаза, Озеро вздыхает, голос девушки наливается металлом.
- Ударил!?
- Ну да, - кивает Алек, глядя на будущего своего пилота самыми честными и невинными глазами на Амой, - я очень испугался, я не выношу вида членистоногих, а твой друг – такой крупный и страшный…
Алек вздыхает – чего не сделаешь ради дела – и продолжает:
- Я испугался и ударил. Ментально, - и, словно торопясь объясниться и уверить в своей безопасности, добавляет, - я плохо взаимодействую с живыми существами – не получается, не та категория. Только если испытываю сильный страх.
Правда в словах Алека есть, так что его совесть продолжает задумчиво молчать. Девица смотрит на него круглыми от удивления глазами и переспрашивает:
- Так ты что, телепат?
Алек с удивлением смотрит в ответ: а что? По его внешнему виду не заметно, что он с Каринезы?
- Ну да.
- Но телепаты… блин, это же выдумка! – восклицает девушка. Шокер она опустила и, судя по живой реакции, печаль и гнев по поводу впавшего в кому любимца с клешнями, успели отойти в прошлое. «Выпендреж, значит», - отмечает про себя Алек, но ответить не успевает.
- Здрасьте, выдумка! А элитные четверки? - говорит Кайл.
- А каринезцы? - вносит свою лепту Озеро, - не все, но многие из них телепаты.
- Эмпаты, чаще всего, - уточняет Алек, - у меня тоже больше эмпатия. Поэтому и воздействие появляется только при очень сильных чувствах, особенно отрицательных.
Его слова о плохом взаимодействии с живыми существами, похоже, дети пропустили мимо ушей. Алек решает не акцентировать внимание на этом вопросе.
- Ты не с Каринезы, - решительно произносит девушка. При взмахе рукой она задевает шокером бедро, смотрит на прибор с некоторым недоумением и прячет в карман широких брюк. Алеку хочется горестно вздохнуть: от кого зависит судьба Черного и людей в пустыне?
Потом Алек думает, что от одного из этих детей судьба Черного уже зависела, и все прошло хорошо. Так может, это действительно судьба?
- У каринезцев глаза красные. Хотя, - девушка наклоняется к лицу Алека, внимательно вглядываясь, - может, у тебя линзы?
Алек недоуменно смотрит на девушку, потом на Кайла. Сначала он просто не понимает, что она имеет в виду, а потом, неловко поднявшись, подходит к зеркалу. В плохом освещении прихожей глаза его кажутся совершенно черными.
-
-
11.11.2013 в 01:41Твердая, спеченная веками глина с трудом поддается ударам кайл и молотков. Треснув, образует крупные тяжелые глыбы и массу мелких острых осколков. Камни вытаскивают наверх по двое, а то и по трое, мелкие осколки выгребают кусками пенопоры, как метлами. Особо они не мешают, но мелкими кусками удобно заполнять неровности, возникающие на дне. Для них это важно: напалм, который столько времени везли и несли – хранили сгущенным, и если жидкой субстанции все равно, насколько неровное дно, то для нанесения геля это имеет значение.
Если бы Рагон успел к этому времени, размазывать напалм, как крем на дешевом торте, не пришлось бы. Но караван не мог нести достаточное для задуманного количество, и часть они потеряли во время последнего нападения. На двух байках рагоновских удальцов, что погибли первыми, и на третьем, который взорвали позднее, когда вели бой с группой Мирта. Удивительно было уже и то, что во время атаки, несмотря на плотный обстрел, никому из нападавших не удалось попасть в чей-нибудь контейнер и не устроить из несчастного горящий факел. Но люди слишком устали, чтобы сейчас удивляться этому. Да и вообще было не до удивления.
Черный неловко, боком, сидит на краю площадки, наблюдая за работой своих людей и в точности соответствуя образу руководящего лидера – раздает указания. Образ здесь ни при чем: откат настиг его, как только каравану удалось забраться на площадку и сложить груз в середину. Черный, без устали снующий между грузом и краем площадки, куда стаскивали контейнеры с напалмом, внезапно остановился, схватился за грудь и рухнул на землю. На минуту замерев на месте, люди смотрели на неподвижное тело дарта на земле, потом кто-то закричал, кто-то потребовал воды, Флетч, ближе всех находившийся к Черному, упал на колени перед его телом и стал осторожно расстегивать плащ на его груди. Тихий, с другой стороны уже щупавщий пульс на шее дарта, обозвал его непонятно, потребовал принести воды и содрал маску с Черного.
Белое, как мел, лицо дарта вместе с лиловым оттенком губ и ноздрей оптимизма не внушали. Тихий вылил половину фляги ему на лицо и грудь, потом пощупал пульс, приложил респиратор ко рту и выкрутил верньер подачи кислорода на максимум, но предпринятые меры ни к каким результатам не привели. Тихий жестом потребовал у Флетча помочь и, придерживая голову Черного, стал делать искусственное дыхание, пока Флетч толкал грудную клетку дарта в такт выдохам Тихого. И все это время на площадке стояла глубокая полная тишина.
Когда Черный открывает глаза, первое, что он видит – наклоняющегося к нему Тихого, и первое, что ощущает – прикосновение его губ к своим. Потом он ощущает ломящую боль в районе сердца и чьи-то руки там же. И то, что он видит, и то, что ощущает, настолько далеко расходится с привычным положением вещей, что Черный не сразу соображает, как и на что реагировать. А когда соображает – действует без раздумий.
Тихий отшатывается и падает на задницу, когда крепкий кулак дарта впечатывается ему в челюсть, а громкий вопль оглашает пустыню:
- Какого рагона ты творишь?
Сесть Черному удается только со второй попытки, а оглядевшись, понять, что сообразил он что-то неправильно. Флетч расплывается в счастливой улыбке, воздух внезапно оглашается многочисленными радостными криками, а Тихий, облегченно выдохнув, потирает челюсть и смотрит печально.
- Какого рагона? - спрашивает Черный еще раз, правда намного тише.
- Ты свалился, - поясняет Тихий со всем своим обычным спокойствием, - подумали, что ты умер.
- Нет. С чего бы, - возмущается Черный, чувствуя на себе взгляд Тихого так сильно, как если бы он опять вздумал делать свое искусственное дыхание.
Флетч осторожно касается его плеча.
- Испугались. Ты лежишь весь синий, не шевелишься, не дышишь. Мало ли что…
- Все нормально. Вырубился просто. Выспаться надо.
Черный отводит глаза: врать он не умеет, вот что. А уж Тихого вообще никогда не удавалось провести. Так что позднее, когда Флетч вскакивает на ноги и тоже что-то восторженно орет, и когда потом общие вопли утихают, и сердитый голос Вуда призывает всех срочно вернуться к срочным делам, и когда караванщики возвращаются к переноске груза и каждый раз, проходя мимо сидящего на песке Черного, периодически прикладывающегося к респиратору, окидывают его фигуру нелепо счастливым взглядом – он все время ощущает этот взгляд Тихого. Ему чертовски стыдно.
- Ты встать-то можешь? - интересуется тот, глядя куда-то себе под ноги.
- Не уверен.
Тихий кивает. Мысли его довольно печальны. Когда Черынй поднял их с привала и погнал в бурю, он понял, что тот что-то принял. Что-то из стимуляторов или транков, и пока они шли, опасался, что вот сейчас или через несколько минут передадут по цепи, что дарт свалился или умер. И когда они благополучно добрались до Острова Кораблей, когда буря осталась позади, а едва стоящий на ногах Черный, белозубо улыбаясь, заявил, что все, они дошли, когда он объяснил, что и как они должны сделать, и, передохнув, как и все, с десяток минут, вскочил на ноги и ринулся выполнять собственные распоряжения – Тихий решил, что пронесло, что дрянь, которой тот накачался, не смогла его свалить. Ведь это же Черный! Тот самый, кто разговаривает с Песчаной Девой, тот самый, кто пересек пустыню в Северный Ветер, тот самый…
Тихий констатирует, что попал под то же могучее очарование Черного, что и все остальные. Только с той разницей, что объяснял его себе не покровительством богини, а сверхъестественной силой духа, который выше и сильнее тела, и так далее, и тому подобное...
- Тебе… нужно что-то? - уточняет Тихий. Черный отрицательно качает головой, прислушиваясь к реакции своего тела. «Не уверен» в данном случае – художественное преувеличение. Он может встать, если будет в том очень большая нужда. Но на этом все его подвиги и закончатся. Черный практически не чувствует левой ноги ниже линии перелома, тело ощущается, как набитый опилками мешок – неповоротливое и вялое, а сердце в груди колотится так, что можно считать его удары без всякого ритуального прикладывания ладони.
Но, по чести говоря, Черный скорее удивлен тем, что так легко отделался. Если не случится еще чего-нибудь, конечно.
- Нет, - Черный, заметив недоверие на лице Тихого, уточняет, - кажется, нет.
Он понятия не имеет, есть ли у принятого препарата нейтрализатор. И даже если есть – что это изменит? Тихий снова кивает.
- Каналы нужно вырыть по всей окружности площадки, кроме той ее части, что защищена скалами. Шириной не менее трех ярдов. А глубиной не больше ярда – глубже просто нет надобности. И распределить напалм. Не подряд, иначе не хватит, а рассчитывая на объем пламени.
- Да, - просто говорит Тихий, и Черный думает, что болтает он языком от стыда. Тихий прекрасно знает, что нужно делать.
А когда и как он объясняет это всем остальным, Черный не замечает. Но его люди продолжают укладывать груз, а потом рыть каналы, и не задаются вопросами о том, почему дарт предпочитает наблюдать, а не бегать вместе со всеми, как обычно. И даже лишнего взгляда никто не кинет.
Каналы прорыты уже почти на две трети нужной длины. На первом участке приступили к распределению напалма, и здесь действуют неспешно и предельно аккуратно – гелеобразный напалм не склонен к спонтанной детонации, но даже следы его, оставшись на одежде или обуви, представляют смертельную опасность. Горящий напалм погасить почти невозможно, и те, кто обращался небрежно с огнем дьявола, плохо заканчивали.
Черный оглядывается. Буря, откатившись на северо-запад, оставила на горизонте волнистый дымный след. Не так чтобы много шансов на то, что Саймон вернется обратно, но бывает и такое. На юге, востоке и западе небо чистое и ясное, серо-стального цвета лета, и Черный, разглядывая блестящую сталь неба и матовое серебро песка, думает, что вернется буря или нет – все решится раньше. И от того, кто первым появится на горизонте, с запада или востока, зависит судьба его людей, судьба этой войны.
Черный качает головой: он ошибается – судьба его людей зависит от того, кто придет первым. Но война – нет. Они будут сражаться, сражаться до конца, они останутся здесь навечно, если понадобится. Но война за свободу здесь не закончится.
Если у них есть связь, если есть связь между всеми отрядами Сталлера, знают ли они, знают ли в тех лагерях, что караван ушел с тракта после нападения? Наверняка, да. А знают ли они о том, что караван достиг Острова Кораблей и остановился? Знают ли они о том, что Рагон отправился за своими людьми? Кто придет по их души? В каком составе?
Во время бури связи у них не будет, но как скоро информаторы Сталлера передадут данные? И откуда, рагон его затрахай, он, его люди так быстро узнают обо всем? Откуда он взял столько шпионов?
-
-
11.11.2013 в 01:43Келли обходит квартал второй раз, приспосабливаясь двигаться в слепых зонах или прячась за спинами сограждан покрупнее. Впрочем, коренные амойцы «топляку» никак не сограждане, так что никаких угрызений совести Келли не ощущает. Ни тогда, когда использует чужие спины, ни тогда, когда сбивает с ног хрупкого вида девушку, страстно и долго извиняется, сопровождая новую знакомую вплоть до ее дома, ни тогда, когда пользуется украденной у нее карточкой доступа, чтобы проникнуть в общий для квартала подземный гараж, а уж из него – в нужное ему здание. Какая там совесть, когда дом горит?
На двадцать восьмой этаж Келли выбирается пешком, сначала по технической лестнице, пользуясь отсутствием настоящего ЛИНка, потом по обычной лестнице, потом по пожарной и снова по обычной. Если бы в системе дежурил настоящий человек, то уже давно заинтересовался бы странными передвижениями посетителя. Но следила явно машина, а машина не в состоянии оценить незапрограммированные странности в поведении.
Келли раздумывает перед дверью: модифицированный мрамор, остатки растворителя, декоративные нарочитые царапины на поверхности – что именно он скажет неизвестной ему Нацуки Леноваре, он пока не знает. Потом решительно нажимает квадратик связи на панели. Он найдет, что сказать хозяйке квартиры, лишь бы она дверь открыла.
Или хозяину: Келли привык к тому, что система имен и родов на Амой претерпела необыкновенную перверсию, так что сказать по звучанию имени, кому оно принадлежит по половому признаку, практически невозможно. Изнутри не раздается ни звука, и Келли нажимает еще раз.
Квартира молчит. Келли вздыхает, усаживается на широкий подоконник псевдоокна и пытается обдумать ситуацию. В списке, который он скролил с монитора, еще пять имен, и вряд ли их владельцы намного хуже того, кто заявлен победителем. Так что имеет смысл встать и идти искать следующего. Или подождать звонка Морфея. И почему он решил, что первая же попытка будет удачной?
Дверь приоткрывается и в проеме показывается… зеркальце. Келли чувствует, как у него сам по себе приоткрывается рот, и продолжает сидеть на месте, пока хозяин зеркальца, покрутив его во все стороны, не убеждается, что незваный гость, а он, Келли, без сомнений гость незваный, находится достаточно далеко и не пытается попасть в квартиру без разрешения. Владелец спрашивает глухим голосом.
- Вы кто?
Кажется, хозяин глухого голоса добился этого эффекта не путем поедания бесчисленного количества мороженого, а заткнув себе рот шарфиком. Келли хочется засмеяться, или покрутить головой: детский сад какой-то, школьные годы чудесные. Так что он старается ответить в том же стиле.
- Татарин.
- Кто? - искренне недоумевает голос.
- Татарин, говорю, - Келли хмыкает и противным голосом учительницы из популярной рекламы сообщает, - а в школе надо было не только в элиту играть, но и учиться.
Голос раздражается, теряет глухоту и превращается в звонкий девичий голосок. Даже приятный.
- Какого рагона?
О, свои люди. Договоримся.
Когда динамик «Умного дома» издал предупреждающий звук, все на миг замерли, как отключенные роботы. Кайл метнулся к глухой стене, где, надо полагать, находился какой-то тайник. Озеро остановился возле окна – интересно, что он там пытался увидеть? – Алек, впечатленный своим отражением в зеркале, сидел посреди комнаты на неудобно высоком стуле и мысленно перебирал варианты. Хозяйка квартиры, вытащив шокер из кармана, рванулась к выходу, даже не взглянув на монитор. Правильно сделала: на экране отражалась девственно-пустая лестничная площадка, из чего следовало, что та прога, которая маскировала их собственное вторжение через крышу, скрыла и следующего посетителя.
Детский сад, неужели так сложно было список ввести? Хотя если к победительнице симулирующих игр четвертой категории все «гости» попадают так, как попал он сам, толку в списке никакого. Алек задумывается о решении этой небольшой проблемы, когда слышит разговор хозяйки с «гостем».
- Татарин, а в школе надо было не только в элиту играть, но и учиться.
- Какого рагона? - удивляется девушка, а Алек мысленно тянется к посетителю. И тут же одергивает себя: он устал, он почти не слышит самого себя и домофон на стенке, его радужка изменила пигментацию – как такое вообще может быть? – так что незачем даже пытаться понять, кто там за дверью. Хозяйке придется разбираться самой.
- Красного, - весело сообщают из-за двери, а в комнате оставленный на столе мобильник заходится истошным мявом.
Алек невольно вздрагивает, Кайл и его товарищ, явно привыкшие к мерзопакостным звукам, только с досадой смотрят на аппарат. Кайл, так и не воспользовавшись тайником, почти неслышно передвигается к столу и смотрит на экран. Судя по некоторому облегчению на его лице, звонящего он знает.
Алек чувствует, что пора вмешаться.
- Погоди, - приказным тоном говорит девушка, захлопывает дверь, что-то на ней активирует, судя по звукам, и мчится в комнату.
- Кто? - шипит Озеро, девушка машет рукой, пожимает плечами: « Не знаю», смотрит на экран трубки и только потом включает громкую связь.
То ли дети решили, что он, Алек, им больше не опасен, то ли полагают, что в надвигающемся конфликте он выступит на их стороне. В принципе, основания для этого у них есть, но если бы хозяйкой квартиры или Кайлом был он – действовал бы иначе.
- Привет.
- Привет, - далеко не приветливо отзывается девушка, - чего тебе?
- Я Стрелка ищу. Не знаешь, где он?
- Без понятия, - решительно отвечает девушка, кидая косой взгляд на Кайла.
- Мне… предупредить его, что ли, надо. На меня вышел один тип, вроде не коп, вроде и не блатной, но стремный. Я вообще сначала думал, что он «топляк», - Кайл и девица при этих словах заинтересованно смотрят на Алека, но тот лишь пожимает плечами. Вероятность того, что это звонит Котелок, приближается к нулю. А больше он ни с кем не контактировал.
- Но потом решил, что нет. Короче, он ищет Стрелка и просил кое-что ему передать. Типа сигнала или условия какого-то.
- Мне до этого дела нет, - холодно утверждает девушка. Видимо, звонящий вызывает у нее неприятные чувства.
Выключенный телефон летит на стол, скользя по всей поверхности, девица остается стоять, яростно блестя глазами, уперев руку в бок и продолжая накручивать локон на палец. Алек тут же пересматривает свое решение: нет, наоборот, чересчур приятные чувства, с которыми девица не знает, что делать.
- Че ты выключила? Хоть бы узнала, что Морфею от нас надо, - укоряет девицу Озеро и тут же жалеет об этом: девица подскакивает к нему вплотную, скалит в ярости зубы и толкает его в грудь кулаками.
- Ах, надо было узнать! Ах, надо было полюбезничать с этим придурком! Ах, чего и почему?! Тебе надо – ты и любезничай! - и с последним воплем скрывается на кухне.
Кайл и Озеро переглядываются, Кайл пожимает плечами, Озеро в сомнении смотрит в коридор. Мысль обратиться к девушке за разъяснениями или с утешением кажется ему плохой. Алек, посмотрев на одного и другого, указывает на дверь.
- Там татарин.
- Что? - удивленно спрашивает Озеро? и Алек хмыкает: похоже, парень забыл о «госте».
- Посетитель. Незваный гость,- поясняет Алек. Парни снова переглядываются.
- И что с ним делать? - интересуется Озеро.
- Замочить, - советует Алек. Судя по недоумению в глазах собеседников, с этим видом древнего жаргона дети не знакомы, - убить, то есть.
- Ты сдурел? - нелепость и непонятность развивающихся событий окончательно выводит Озеро из себя, и он начинает говорить очень громко, - совсем ополоумел?
- Шутка, - коротко отвечает Алек и обращается к более вменяемому Кайлу, - но что-то надо делать. Этот парень ведь не просто с улицы зашел, правильно? И если она его не впускала, а домофон ваш вроде бы ничего не спрашивал, то у него или универсальный ключ от всех дверей, или он попал сюда так же нелегально, как и мы. Верно?
Шутку об универсальном ключе парни не поняли. Но со всем с остальным согласились.
- Значит или свой, или под своего подделывается, так? И в любом случае должен сказать от кого пришел, как нашел, верно? Это ведь можно сделать, и не открывая дверь?
Кайл кивает, Озеро, все еще разгневанный, сердито возмущается:
- А ты что тут указываешь? Ты сам тоже неизвестно кто и неизвестно откуда. А теперь еще указываешь, что делать.
- Я не указываю, я предлагаю, - кротко возражает Алек. Кайл перебранку уже не слушает, а направляется к двери. Алек и Озеро тут же следуют за ним.
Кайл наклоняется к лючку громкой связи и говорит:
- Эй, гость незваный.
С той стороны слышен смешок и молодой мужской голос весело комментирует:
- О, какая быстрая реакция. Сами вспомнили или успели посмотреть в инете?
- Догадайся, - предлагает Кайл, - но хоть ты и татарин, а откуда пришел сказать можешь. Так откуда?
-
-
11.11.2013 в 01:43Этого не может быть. Просто не может.
-Из каких? - явно не понял намека Кайл и голос продолжает витийствовать.
- Из далеких. Оттуда, где ты и в страшном сне не был.
- И что тебе надо, татарин из далеких песков? - поддерживает выбранный тон Кайл.
- Ковер-самолет, - бодро ответствует голос. Потом опять смеется и поясняет, - в смысле, ковер-самолет я раздобуду. А вот пилота самолета у меня нет.
Оторопевший Кайл на миг отодвигается от двери, смотрит на панель с таким вниманием, словно она может объяснить нелепый смысл слов собеседника или раскаяться и уверить спрашивающего в том, что неправильно передала сигнал. Панель молчит, и Кайл отвечает – совершенно спокойным, серьезным голосом:
- У нас тоже.
- Точно? А я встречал имя Нацуко Леновара в списке победителей стимул-игры «Полет».
Лицо Кайла становится на редкость задумчивым. Озеро, до этого молча слушающий затейливую беседу, хмурится и нетерпеливо дергает приятеля за рукав:
- Пошли его на хрен. Тебя ищут, Гордячку ищут – тут какое-то дерьмо.
Кайл медленно кивает головой, то ли соглашаясь, то ли автоматически. Алек не очень понимает его реакцию, но молча, напряженно следит за ним. Если он прав, если эта фантастическая невозможная вещь все-таки происходит, то он знает, кто за дверью. Вот только помочь не может: если он прав, то гость за дверью Алека в лицо тоже не знает.
- Ну и что? - не обратив внимания на предупреждение приятеля, произносит Кайл.
- Ну так, может, она согласится полететь? Мало ли… вдруг ей нужны новые впечатления там… или она любит устанавливать справедливость…
За дверью замолкают, Кайл напряженно ждет продолжения, а Алек судорожно пытается найти какое-нибудь вразумительное объяснение или нужный вопрос, потому что такие чудеса – это точно прерогатива Песчаной Девы, а он, Алек, в ее любимцах никогда не ходил.
- Или мечтает летать. Шансы на настоящие полеты, в общем-то, невелики.
Кайл вздрагивает всем телом и отодвигается от двери. Что бы ни имел в виду говорящий – он попал в точку. Во всяком случае, именно это предложение когда-то сыграло решающую роль в вербовке победителя районной игры в артиллерийские стрелки.
В холл влетает девица и, обнаружив всю троицу застывшей у дверей, сердито хмурится, но спрашивает, понизив голос:
- Что происходит?
Кайл рассеянно оглядывается на нее, отворачивается, продолжая что-то обдумывать, Озеро неуверенно смотрит на хозяйку – Алеку кажется, что и Озеро, и Кайл что-то такое поняли из слов «гостя», и это что-то касается самой девушки, но говорить об этом они почему-то не хотели бы.
Наконец Кайл со словами: «Подожди», отключает связь и жестом указывает на комнату.
- Что происходит? - повторяет девушка, куда более громким и настойчивым тоном.
- Хрень происходит, - зло бросает Озеро, - Морфей ищет Кайла, потому что его кто-то там ищет. Тебя ищет этот тип, который неведомо как просочился сквозь защиту, - на миг остановившись, он морщится и продолжает, - и мы тебя ищем, то есть нашли, потому что вот этот тип тебя ищет, который знает того самого знакомого Кайла, и ищет не тебя, а пилота…
- Ковра-самолета, - заканчивает Кайл, и внимательно глядя на девушку, уточняет, - и предлагает тебе лететь, потому что шансы на полет невелики.
Что-то это значит: девушка бледнеет, сникает, потом вскидывает голову с выражением гнева и гордости. Алек пытается вспомнить что-нибудь из законов или правил, которые запрещали бы гражданам заниматься пилотированием летательных аппаратов. На ум ничего дельного не приходит: ни по гендерным признакам, ни по статусным, ни по происхождению – никаких запретов в законодательстве Амой на этот счет не существует. Тем более, если дело касается малых летательных аппаратов, где вообще можно использовать простейший механический интерфейс, безопасный даже для младенцев.
- А это мы еще посмотрим, - холодно произносит девушка, не замечая ни старательно прячущего взгляд Озера, ни печали, промелькнувшей в глазах Кайла,- и куда ж ему нужно лететь, что он аж сюда добрался?
Кайл открывает рот, чтобы ответить, мол, пока не знаем, не спросили, и застывает, глядя на Алека. Алек пожимает плечами:
- Он сказал, что он из дальних песков, - медленно произносит Кайл, - а ты – тоже из дальних песков. Но я тебя не знаю.
- Ты и не можешь меня знать. Мы никогда не встречались. Но возможно, ты знаешь того, кто сейчас торчит за дверью.
- И которому тоже нужен пилот, - заканчивает Кайл, - не слишком много совпадений?
Алек согласно кивает:
- Слишком.
- А ты не боишься встретиться с тем, кто за дверью?
Мелькнувшая ассоциация с Серым Волком заставляет Алека хмыкнуть, сдерживая смех – мальчишки и так на взводе, и ответить максимально правдиво:
- Боюсь. Мое дело и так не терпит отлагательства, и если этот второй – сторонник Черного, то мы сумеем объясниться. А если нет – все запутается еще сильнее, а времени для выяснения у нас нет.
Кайл кивает и задумчиво трет подбородок. Девушка хмыкает и хватает мобильник со стола.
- Эй, - неуверенно говорит Озеро, но она только отмахивается.
- Если есть еще и третий, то нам лучше знать об этом заранее, нэ? Пусть скажет, зачем кому-то там нужен Стрелок.
На звонок отвечает почти сразу, но вместо приветствия молчат.
- Я знаю, где Стрелок и могу ему передать.
- А без игры в испорченный телефон никак нельзя? - ворчат из трубки.
- Извини, Морфей, но никак. Я не убеждена, что говорю именно с тобой. Хотя, надо сказать, кто бы ты ни был, ты хорошо имитируешь нашего придурка.
- Зато я уверен, что говорю именно с тобой, - сообщает собеседник и на секунду замолкает.
- Ну? - нетерпеливо подгоняет девушка.
- Тип, который ищет Стрелка, сказал, цитирую: «я знаю Черного, знаю что «Нона» стреляет всем, что помещается в ее ствол, что в конце сломался навигатор, и последние выстрелы он делал на глаз».
Кайл неожиданно улыбается: совершенно счастливо, искренне, как умеют улыбаться только дети, кивает головой и машет руками, подтверждая истинность переданной информации. Девушка угрожает ему кулаком и отвечает с прежним недоверием и пренебрежением:
- Идиотская фраза, но я передам. Все?
- Нет, - голос вновь замолкает и звучит куда глуше, - тип ищет пилота и рассчитывает на то, что Стрелок ему порекомендует такого пилота.
- Обалдеть, - насмешливо фыркает девушка, - так это ты не его, а меня предупредить звонил? Заботливый ты наш.
- Дура, - коротко бросает голос и отключается. Девушка удовлетворенно слушает гудки и тоже отключает телефон.
- Ну и как, нам стало понятней или не очень?
- Да. Тот, кто ищет меня через Морфея, совершенно точно знает… то есть в курсе, короче. Ему можно доверять.
- В чем? - с непередаваемым сарказмом спрашивает девушка, - в том, что он знает, где ты был и что делал? Прошлым летом? - добавляет она, намекая на что-то неизвестное Алеку.
Кайл краснеет с поразительной интенсивностью, но только отрицательно качает головой.
- Я не могу сказать тебе пока… не могу, в общем.
- А этот, - они указывает пальцем на Алека,- этот тоже знает?
- Да.
- А мы - нет, - с обидой говорит Озеро, и Кайл виновато опускает глаза. Алек решительно вмешивается.
- Не то дело, о котором можно говорить. Даже с самыми близкими друзьями, поверьте. Ваш приятель все сделал правильно.
- Но это не помогло, - огрызается девушка, - вот он вы, из далеких песков, вырубающий моих зверей взглядом, вот он, - кивок в сторону двери, - который тоже из песков и которому нужен пилот. И вот он третий, который по телефону, и которому, слава Юпитер, тоже нужен пилот и, видимо, по тому же делу. Причем, вы, первый, и третий точно знаете этого неведомо кого, которому Кайл верит, как самому себе, и который втравил его в такое дерьмо, о чем он даже говорить боится!
-
-
11.11.2013 в 01:43Если бы не то, что тот, неведомо кто, пытается защитить людей, живущих в пустыне, если бы не то, что дерьмо, в которое втравили Кайла, не спасло жизни этих людей, если бы не то, что дерьмо, в которое он, Алек, пытается втравить девушку, тоже не поможет спасти кучу человеческих жизней.
Так что она права, конечно, но и он, Алек, прав. И Черный прав. Все правы одновременно.
- Как вы относитесь к человеческой жизни?
Вопрос звучит несколько неожиданно. Кайл, который все-таки решил объясниться, замолкает и вопросительно смотрит на Алека. Тот повторяет, обращаясь в основном к хозяйке квартиры:
- Как вы относитесь к человеческой жизни? Можно людей убивать? Нужна ли причина для того, чтобы убить человека? Какая причина нужна для того, чтобы убить человека? Одного? Пятерых? Тридцать? Все поселение? Всю пустыню?
Девушка растерянно переводит взгляд со своих друзей на Алека и обратно. Вряд ли она когда-нибудь об этом задумывалась, да и сейчас времени на то, чтобы обдумать все предложенные вопросы и точно ответить, у нее тоже нет. Алек просто старается подавить сопротивление.
- Я имею в виду, вы выстрелите в человека, который просто идет по противоположной стороне улицы? - и, дождавшись отрицательного кивка, Алек продолжает, - а человека, который толкнул вас? А ударил? А попытался ударить ножом? А человека, который на ваших глазах ударил ножом другого человека? Или ребенка?
Выражение отвращения, гнева и ярости на ее лице усиливается по мере увеличения тяжести вопроса. На последнем она срывается, резко взмахивает рукой и кричит.
- Прекратите! Что вы хотите?
- Объяснить, почему ваш друг влез в это дерьмо. Потому что вы, конечно, правы, это дерьмо. Но гибнут люди, понимаете? Эти люди даже не в городе вашем живут, их даже армейцы не трогают, потому что это мирные люди. А теперь появились какие-то непонятные банды, которые за каким-то чертом вырезают поселения, охотятся на людей прямо на тракте и на озах, и самое гадское то, что у этих ублюдков есть оружие, а у нас нет. Откуда оно, на фиг, возьмется? Откуда они его достали?
И половины из того, что он говорит, девушка не понимает. Алек это вполне осознает и продолжает давить:
-Мы кое-как обороняемся: все это мелкое ручное оружие, чанкеры, гвоздеметы – фигня, конечно. Но когда предупрежден об опасности, с этим можно сражаться и победить. Но предупредить – это самая главная проблема! Я узнал, что к каравану идет банда, большая банда, поэтому им нужно остановиться и занять оборону. На тракте или просто посреди песков шансов выжить не будет. Но я здесь, а они, - Алек в отчаянии машет куда-то на восток, - а они там. И я не могу ни хрена их предупредить. И единственный способ – своровать катер или платформу и лететь.
- Самоубийство,- горячо говорит Озеро, и для убедительности крутит пальцем у виска, - это просто кровавое самоубийство.
Кайл молчит. По его лицу сейчас трудно понять, о чем он думает, но он уже был там, в пустыне, он уже был там, с теми людьми, которые защищались от банд, которые сражались и не хотели никому сдаваться. Он уже был там, он сам согласился, так что он понимает, о чем говорит Алек. А девушка потрясенно молчит, не замечая, как прижимает трубку мобильника к груди обеими руками, и слушает Алека, как слушала в детстве страшную сказку. Ужасно, непонятно, отчаянно страшно за героев. Но ведь все кончится хорошо?
Должно кончиться хорошо, если она утром сядет за консоль украденного катера и полетит над пустыней.
Она неожиданно шумно вздыхает, недоуменно смотрит на трубку, которую судорожно стискивает в руках, бормочет:
- И возможно, это твой единственный шанс, да? - с непонятным выражением смотрит на Кайла, и тот отвечает таким же непонятным взглядом.
- А если ничего не получится?
Облегчения Алек не испытывает. Ему не все понятно, это не взрослые люди, а всего лишь, мама Юпитер, подростки, которые никогда в жизни на самом деле ничего такого не делали, а только играли. Так что отвечать за себя и свое умение могут только со ссылкой на качество работы стимулятора, но рагон вас всех забери, у нас что, есть выбор?
- Я зарезервировал вертолет на туристической фирме, вполне легально, - кривит душой Алек, - маршрут, конечно, нелегальный, но если симулировать потерю связи со спутником, а это часто случается, шансы есть. Системы сканеров на столь низкие траектории практически не реагируют. Так что можно разыграть потерю ориентации, поломку чего-нибудь и так далее. Главное, соблюдать определенные правила. А дополнительное разрешение на низкие траектории есть.
- Интересно, откуда, - вмешивается Озеро, - разрешение только в Департамента можно добыть. А для этого или кредиты надо, или ты сильно крутой хакер должен быть.
Алек ответить не успевает, когда спрашивает Нацуко:
- Я не это имела в виду. Если я долечу, если мы долетим, но будет поздно? Что тогда случится?
И Алеку на мгновение становится удивительно стыдно и удивительно же хорошо.
Самым разумным было бы развернуться и пойти поискать следующего кандидата. Или дождаться звонка от Морфея. Или, наплевав на серный запах, заключить сделку с Нейманом, будь он неладен. Но ни один из этих разумных выходов Келли не нравится.
Близится утро. Очень скоро где-то там над ровной линией горизонта подымется Гланн. Здесь, за многоэтажными громадинами зданий, солнце появится лишь спустя час. В пустыне, если не будет бури, солнце подымется в розовой дымке, как невеста, песок вспыхнет горячим алым, а потом оранжевым пламенем, посветлеет в золото, в серебро, и несколько драгоценных удивительных минут эта неласковая сухая земля будет казаться самым прекрасным местом в мире.
Увидит ли он, Келли, еще хоть раз такой рассвет? А если не раз, то сколько? Видит ли сегодняшний рассвет Черный? Келли уверен – нет, он знает, что да – что увидит еще немало, что они победят, выиграют, что он сдохнет ради этого и согласится и на Неймана, и на черта, и на саму Юпитер, если понадобится!
Келли слезает с подоконника, потягивается и вальяжной походкой направляется к двери. То, что из квартиры его почему-то не видят, он уже понял. Хотя и странно, что системы наблюдения в таком богатом доме не работают в должном режиме. Надо полагать, что и остальные устройства не слишком правильно отрабатывают свою стоимость.
Сенсорный замок имеет хитрость: во всяком случае, обычным способом – вырубить импульсом и воспроизвести последний отпечаток ладони – открыть его оказывается невозможным. Келли пару секунд раздумывает и решает прибегнуть к самому простому способу, тому самому, который на общей прародине всех амойцев и каринезцев назывался «против лома нет приема». Он ставит шокер на максимальный импульс, высекает искру своей простенькой примитивной зажигалкой и нагревает пламенем панель. Через некоторое время замок, а вернее система безопасности квартиры приходит к выводу, что начинается пожар, и дает приказ об отпирании механических запоров. Одновременно внутри квартиры раздается мелодичный писк – чтобы не волновать, что ли? – мягкий женской голос просит не беспокоится и выйти наружу, дабы уважаемые жильцы квартиры не пострадали при работе противопожарной системы.
Собственно, что вещает голос, Келли не слышит, а пользуясь собственным и не только опытом, высчитывает время, а затем применяет к сенсорному замку тот самый прием лома: максимальный импульс шокера гасит сопротивление как замка, так и всей системы, и дверь от толчка бесшумно приоткрывается.
Внутри квартиры слышны голоса как минимум троих человек. Один из них выражает удивление по поводу ложной тревоги и требует проверить прогу. Второй, вернее вторая, жалуется на отсутствие кого-то О, третий напоминает о деле. Келли, подумав, прячет шокер во внутренний карман и, прежде чем войти в комнату, громко говорит:
- Это я. Я пришел к вам в гости!
Судя по гробовому молчанию, хозяева ему не слишком рады. Келли философски пожимает плечами – не всем он нравится, и спрашивает:
- Войти можно? Я не вооружен.
Второй голос невнятно шипит, первый разражается ругательствами. Выслушав пару выражений, Келли решает, что его собственный запас гораздо обширнее и оригинальнее, так что он чувствует прилив законной гордости, но от передачи опыта воздерживается. Вместо этого указывает:
- Нехорошо так выражаться в присутствии дам. Некрасиво, - и входит в комнату, пусть и не подымая рук, но удерживая их на виду, от греха подальше.
Первое, что ему бросается в глаза – труп неведомого животного. Крупный такой трупик, в панцире, с клешнями, жвалами и прочими радостями жизни. Келли радуется, что не был знаком с трупом при жизни, и переводит взгляд на обладательницу женского голоса и, надо полагать, хозяйку квартиры.
Девушка ему нравится. Довольно высокая, темноволосая, с тонким изящным носиком. Широкие брюки болтаются на худой фигуре, длинный свитер-туника напоминает те кузнечные фартуки, которые он видел в хозяйстве Белки. Из-под штанин выглядывают босые ноги с браслетами-фенечками и колечками с розовыми сердечками. Девушка, без сомнений, напугана, но глаза у нее свирепо блестят, и говорит она громко, уперев руки в бока и выпятив плоскую грудь.
- Нехорошо вламываться в чужую квартиру без приглашения, мистер незваный гость! Убирались бы вы отсюда подобру-поздорову!
-
-
11.11.2013 в 01:44Ответить Келли не успевает. Четвертый человек в комнате, молчавший до сих пор, отступает от стены и радостно вопит:
- Келли! Живой! Юпитер, блин, ты и вправду выжил!
И Келли с удивлением вспоминает, что это и правда Кайл, стрелок-геймер, которого нашел Черный, а он, Келли, вез его вместе с оружием и все гадал, ширяется ли странный гражданский, и если да, то чем и где достать. И что Кайл в последний раз видел его в положении отчаянном. И то, что этот, в сущности, еще мальчишка, но мальчишка, который держал настоящий бой, так ему обрадовался, неожиданно трогает Келли. И мысль, что пацан тоже жив-здоров, мысль, которая раньше ему казалась ненужной, ведь что может случиться с примерным во всех отношениях гражданином, тоже вызывает радость.
А ведь действительно, могло случиться. Нейман намекал, очень осторожно, вскользь, что покровители Сталлера не просто высокие люди, так что Юпитер знает, как рисковал парень, если бы, например, проболтался в неподходящей компании. Келли улыбается в ответ, по-настоящему, нормальной улыбкой и не уклоняется, когда Кайл осторожно хлопает его по плечу, явно не зная, где и как можно прикасаться к человеку после такого ранения.
- Тоже раз тебя видеть, парень. Как глаз? И где волосы?
Кайл коротко острижен. Явно снял дреды до основания и не воспользовался услугой наращивания. Собственные волосы у него каштановые и мелко вьются. Он несколько смущенно проводит ладонью по волосам и так же смущенно, не от мира сего, улыбается.
- Да… забились. Ни вымыть. Ни… ничего не получалось. А глаз давно прошел.
Глаз, вернее вокруг глаза, Кайл надавил нарамником визора. Сначала это как-то не было заметно, но уже к началу битвы казалось, что вокруг глаза зреет весомый, качественный такой фингал.
- Ага, - глубокомысленно кивает Келли. О чем еще таком спросить, чтобы не выглядеть сентиментальным идиотом, он не знает. Кайл, судя по всему, тоже: мнется, не знает, куда деть руки и улыбается, и Келли вдруг понимает, что надо делать.
Он встает по стойке смирно, как учили в лицее: спина выпрямлена, лопатки сведены, руки вытянуты по швам. Из этого положения Келли торжественно, почтительно склоняется в глубоком церемониальном поклоне, и когда выпрямляется, встречает взгляд Кайла – серьезный и взволнованный.
- Все, кто был тогда в дороге, все, кто сейчас в дороге, всегда будут помнить то, что вы сделали. И всегда будут благодарны.
Кайл краснеет от смущения и радости, пытается вернуть поклон. Получается у него не очень: слишком быстро наклоняется, спина горбится. Вместо достойного поклона получается пародия, и Кайл поспешно выпрямляется. Келли кивает, показывая, что все понял правильно, и поворачивается к остальным.
- Меня зовут Келли. И я действительно пришел из пустыни. И мне действительно нужен пилот, чтобы передать срочные сведения.
Девушка презрительно фыркает, сидящий на табуретке парень постарше, мало похожий на гражданина, несколько раз кивает с удивительно взволнованным и изумленным видом. Парень, что повыше, криво усмехается и указывает рукой на сидящего:
- У нас один такой уже есть. В смысле, тоже желает найти пилота и передать срочные сведения. Так может, вы знакомы?
Келли внимательно оглядывает сидящего, цепко ухватывая пропущенные детали. Парень не просто старше, но и явно не в городских условиях жил. Специфического загара на его лице нет, но кожа обветренная и загрубевшая. И скорее всего парень – наркоман, или совсем недавно сидел на наркоте.
Что этот тип делает здесь? И кому и что он рассчитывает передать?
- Я – Оракул, - представляется парень, вставая с табуретки, - Пифийский Оракул. Ты меня не знаешь, но слышал обо мне. А я слышал о тебе, Келли о‘Коннор.
- Пифийский Оракул – каринезец, - с сомнением уточняет Келли.
- Да. Я не знаю, что произошло, но, - он оглядывается на труп краба, мирно покоящийся в углу, и пожимает плечами, - может, просто слишком долго работал, может, еще что. Но глаза теперь темные. Но я… знаю вещи, которые могу знать только я.
Девушка громко вздыхает и сердито хмурится,
- Просто великолепно! Они не знали друг друга в лицо, но при встрече выяснили, что братья-близнецы. Один из вас случайно не принц Хаверны? А второй нечаянно не воин Зависти? Дамская опера какая-то!
Оба гостя-татарина переглядываются друг с другом, не понимая, о чем толкует хозяйка квартиры, та закатывает глаза, всплескивает руками и громко требует:
- Пока вы мне не объясните, что значит весь этот танагурский театр оперы и балета, я с места не сдвинусь!
Оракул кивает, глядя на девушку.
- Хорошая девушка.
-Ага, - соглашается Келли, - она мне тоже нравится.
- Вы психи. Вы ненормальные идиоты! - Озеро хватается руками за волосы, что, как выяснилось за эту богатую событиями ночь, является для него показателем наивысшего отчаяния, - вы идиоты! И ты, - он кидает косой взгляд на Нацуко, - тоже идиотка.
Девушка с раздражением смотрит на него, пожимает плечом, продолжая деловито юзать управляющую консоль. Вертолет как средство передвижения редко используется как в реальности, так и в играх. Система ей знакома, большой игровой опыт позволяет ей довольно быстро ориентироваться в схеме управления, но на практике обычно возникают разнообразные сложности. Пока что все более или менее привычно.
Алек, чинно сложа руки на коленях, наблюдает за ее работой, одновременно стараясь разобраться, насколько сам может быть полезен. Связи, того специфического странного ощущения общности с некоей частью электронных сложноорганизованных устройств, он еще не чувствует. Но ощущает, что это устройство здесь есть и действует.
Келли с рассеянно-довольной улыбкой бродит по вертолету, мешая Нацуко и задевая Алека то рукой, то краем плаща. Алек молчит, ему все равно, Нацуко шипит, требуя, чтобы он убирался из вертолета. Келли, не обижаясь, покорно вылазит наружу, бродит по ангару, с любопытством рассматривая окружающее: от узкой галереи на стенах до глазков выключенных камер и кусков изоленты, зачем-то закрепленных на стенде. Присаживается перед лежащим на полу пилотом, связанным скотчем и развернутым лицом к стене – чтобы меньше видел. Пилот ощущает его за своей спиной, напрягается, видимо ожидая удара или чего похуже: мало ли что придет в голову чокнутым фальшивым туристам. Келли гладит пилота по плечу, наверное, чтобы утешить, потом поднимается и снова лезет в вертолет. Он на взводе. Он готов уже на стенку лезть.
Кайл подпирает вертолет спиной, молча наблюдая за работой подруги и маневрами Келли. Когда последний в четвертый раз обходит ангар по периметру и снова лезет в аппарат, он придерживает его за рукав и отводит в сторону:
- Леновара права. Если вы появитесь слишком поздно, что произойдет? Вы… они погибнут? - Кайл говорит серьезно и почти спокойно, но на последнем слове голос у него срывается, и лицо предательски кривится. Келли опять думает, что их стрелок – совсем пацан. К тому же, пацан, который рос в благополучном районе и как-то вот привык, что жизнь людей в какой-то мере представляет слишком большую ценность, чтобы можно было кого-то просто так ее лишить. Какого бы героя войны он не изображал в играх и как бы хорошо не показал себя там, на такыре, но о смерти, о том, что он кого-то убивал на самом деле – Келли уверен! – он подумал только сейчас. Вернее, чуть раньше, после того, как вернулся домой. И даже тогда смерть чужих людей наверняка не казалась ему трагедией: он ведь их не знал. А сейчас могут погибнуть те, кого он успел узнать. Погибнуть на самом деле, и ничего удивительного в этом нет, коль скоро он сам убивал людей.
Келли вдруг с удивлением понимает, что пацан нуждается в утешении. Или ободрении. Именно он, а не Нацуко, которая сейчас будет рисковать жизнью и тем более не он – битый жизнью и людьми зрелый дядька, даже если на самом деле между ними разница меньше чем в семь лет. И не Алек, который вообще чего только не успел увидеть в своей инопланетной и амойской жизни – на пять, на десять человек хватит.
- Они будут сражаться.
- Да. Я понимаю. Я имею в виду, что если вы опоздаете…
- Они будут сражаться, - твердо повторяет Келли, - то, что везем мы, имеет значение для дальнейших событий.
- Алек говорит, что те, другие люди могут догнать Черного в течение нескольких часов.
- Могут. Но это ничего не изменит. Они будут сражаться. Но кто-то может погибнуть.
Ничего более утешительного Келли сказать не может, и считает, что не нужно. Почему-то ему сразу становится гораздо спокойнее.
- Готово, - буднично сообщает Нацуко, отрываясь от консоли, - залезайте, господа пассажиры.
-
-
11.11.2013 в 01:46Плоская, как тарелка, площадка, меньшего радиуса, чем такыр, и за спиной больше нет старинного миномета, но склоны высотки намного круче и неглубокие широкие каналы вокруг площадки заполнены напалмом. В глубине площадки и по открытому краю выкопано что-то вроде окопов, а глина, с таким трудом разбиваемая кайлами, служит наполнителем для «навесов» и укрытиями, хаотично расположенными по территории – Тихий утверждает, что такое расположение тактически более выгодное. «Лягушки» есть у каждого из караванщиков, гранаты у каждого пятого. Винтовки у Черного, Вуда, Сиггела, Врона, Саиты и Флетча. Винтовок больше, но боеприпасов мало, так что решили обеспечить патронами лучших стрелков.
Пулемет у Тихого. Убедившись в его исправности, Тихий несколько раз меняет позицию, примеряясь, где и как лучше расположить оружие для наиболее эффективной стрельбы, а Вуд и Сиггел снизу оценивают, насколько хорошо просматривается стрелок и его оружие. То же самое они делают, вернувшись на площадку: наблюдают за стрелками, которые ползают по окопам. И Черный, елозя пузом по глине, думает, что опыта успешной охоты на рагонов, оказывается, совсем недостаточно для того, чтобы успешно спрятаться от внимательного взгляда противника. Интересно, а боевиков Сталлера так обучали? Судя по данным Алека, людей в лагеря собирали с начала весны, и, наверное же, обучали с того же времени. А значит, опыта ведения боев у них должно быть на пару месяцев больше. Сколько у них шансов на победу? Сколько шансов на то, чтобы выжить? Чтобы продержаться хотя бы десять часов?
Они сдохнут здесь. Если Рагон со своими людьми не явится, если Белка не успеет – они сдохнут здесь. Их противник на этот раз будет превосходить их не только в вооружении, но и в численности как минимум втрое, а может и больше, а все, что они могут ему противопоставить – один пулемет, шесть винтовок, пару десятков гранат, напалм, и собственное желание выжить. И в какой-то момент Черный внутренне удивляется, как ему вообще пришло в голову, что они могут победить? Что они смогут справиться с таким количеством врагов? Что смогут отстоять пустыню? А потом Ольха орет снизу, что видит над кучей глины чью-то задницу, и что, судя по красоте очертания, это должно быть задница Сиггела, и все шестеро тренирующихся стрелков дружно распластываются на земле, а потом дружно же ржут в голос, и Черный выбрасывает эти мысли из головы.
Они живы. И сделают все, чтобы и дальше выжить.
Короткую летнюю ночь делят на вахты по четыре человека, по очереди оглядывающих горизонт в лазерный прицельник, установленный на пулеметную треногу. Бинокли без установки ночного видения были бесполезны, да и караванщики больше полагались на слух. Кто бы ни покровительствовал людям Сталлера, точно знать, где расположился караван Черного, бандиты не могли. А значит, и передвигаться будут на байках, не скрываясь. Вывод логичный, но на всякий небывалый случай часовые периодически осматривают горизонт.
Стрелков от вахт решили освободить: как никому другому им нужно выспаться и отдохнуть. Черный соглашается, соглашаются с предложением Врона и остальные, что не мешает Черному почти всю ночь рассматривать звезды над головой и ждать, когда откат снова скрутит его. Отката нет, и он наблюдает за движением ночных теней, за медленным восходом золотой луны, за часовыми, тихо переговаривающимися между собой. Он чувствует спокойствие, то самое спокойствие и завершенность, которые ощущал, когда решение принято, все обстоятельства взвешены, и остается только дождаться нужного часа и действовать без промедлений. Это спокойствие ощущается как сила, но оно приходит только тогда, когда смерть необыкновенно близко, и Черный не ищет в нем ни поддержки, ни надежды.
Надежда в другом, всегда в другом. И когда утром на востоке подымаются клубы пыли, а через какое-то время становится слышен дальний рокот надрывающихся двигателей, Черный чувствует, как эта обещанная надежда накрывает его с головой.
Кайла они с большим трудом выпихнули. Тот настойчиво лез в вертолет, утверждая, что тоже может быть полезен, что у него уже есть опыт и вообще. Что «вообще», конкретизировать не удалось, но Келли заверил гражданского, что он сможет быть полезен Черному в будущем, когда их умельцы смогут клепать собственное оружие. Последнее было явным преувеличением, но зато и проверить его не представлялось возможным. Кайл, то ли поверивший, то ли просто сдавшийся, отошел в сторонку, а вздохнувшие было пустынники, были атакованы Озером, который внезапно решил, что Нацуко будет с ним спокойнее.
Переглянувшись, соратники стали дружно теснить нежданного союзника от вертолета и шипящей от злости Леновары. Доводом для убеждения теперь послужила явная неопытность добровольца в делах чисто пустынных: респиратор, кислородные баллоны, маски и так далее. Довод был натянутый, но опыта у пацана действительно не было. Так что избавившись и от второго союзника, оба пустынника наконец влезли в кабину.
- Придурки, - бросает сквозь зубы Нацуко, запуская моторы. Вертолет, в отличие от других средств передвижения, издает специфические и весьма громкие звуки. Винт с лопастями на кабине начинает вращаться, ускоряясь необыкновенно быстро, вертолет отрывается от пола и Келли с ужасом понимает, что они как бы взлетают, а над головой, вообще-то, крыша ангара. Алек, который понял это на миг раньше, дергает Нацуко за руку, та, не понимая, отталкивает его от консоли управления, и Алек, неловко падая на одно колено, отчаянным усилием посылает мысленный импульс куда-то туда, где по его ощущениям находится модуль, контролирующий скорость вращения пропеллера. Вертолетный винт резко останавливается, вертолет, крякнув амортизаторами, опускается вниз, все трое горе-воздухлоплавателей, застывают с разным выражением лица. Из ангара интересуются:
-
-
11.11.2013 в 01:46Кайл, кажется. Келли думает, что, возможно, решение не брать с собой Кайла было не слишком разумным. Нацуко озадаченно трогает квадратики сенсоров на панели, смотрит на Алека, сидящего уже на заднице посреди кабины и холодно спрашивает:
- Что ты сделал? И не говори мне, что помимо членистоногих, ты боишься еще и винтокрылых.
- Нет, не боюсь. Но я испугался.
Второй раз ссылка на испуг явно не работает. Нацуко с тем же выражением презрительного недоверия, с которым смотрела на него при встрече, пожимает плечами, крутит пальцем у виска и поясняет:
- Ворота в ангаре открываются на высоту двигающегося аппарата. Автоматически, - холодно-презрительного взгляда удостаивается и Келли, а девушка отворачивается к панели управления, - идиоты.
Пристыженные, Алек и Келли переглядываются: хорошая девушка.
«Хорошая девушка» оказывается права: когда пропеллеры, выйдя на заданную скорость, подымают аппарат в воздух, ворота распахиваются на высоту четырнадцати ярдов, позади и сверху открываются щели, уравнивания воздухопоток, и вертолет плавно выносит за пределы здания. Аппарат продолжает подыматься, пока не достигает нужной высоты, и уверенно ложится на заданный курс.
Когда Леновара поворачивается к пассажирам, лицо у нее удовлетворенно-высокомерное. Для человека, у которого только игровой опыт полетов, она без сомнений справилась прекрасно. А оба пустынника, глядя на своего пилота, понимают, почему этот нелегальный полет в дальние дали – ее единственная возможность. Обильно текущая из носа и правого уха кровь превращает лицо девушки в подобие маски демона, и, похоже, сама она кровотечения не ощущает.
Синдром Каумана. Келли одобрительно улыбается, показывая сжатый кулак. Нацуко тоже улыбается в ответ – зубы у нее в крови – и отворачивается к консоли. Келли наклоняется к Алеку и, пытаясь перекричать шум винтов, но так, чтобы при этом Нацуко ничего не услышала, спрашивает:
- Сумеешь перехватить управление?
- Перехватить – да, а управлять нет.
- Угум, - Келли кивает и толкает его в плечо, - тогда иди и наблюдай. Внимательно.
- Хоть бы знак какой подали, - сплевывает на песок Сиггел. Они стоят на краю площадки, на возвышении, образованном одним из готовых «навесов», и наблюдают за приближением отряда. По всем расчетам это должен быть Рагон: мастерские Белки расположены на юго-запад, а Сталлеровские бандиты, даже если сошли с тракта в последний момент, появятся где-то с севера или на пару румбов к западу. Но, к сожалению, все вышеперечисленное относится именно к расчетам, а на самом деле люди Сталлера могли быть предупреждены и о буре, и о перемещениях самого Черного, и о кочевниках Рагона, идущего к ним с востока. А проехать на байках по тракту дополнительные миль двадцать, а потом уже ехать по пескам хорошо технически оборудованному отряду не составит большого труда.
- Угу. Флагом тебе помахать? Или венок, может, на рогатину водрузить? - ворчит Вуд.
Венок – кольцеобразное украшение из проволоки, камней, костей, ярких сигнальных лент и вообще чего попало, как правильно заметили, водружали на шест или кайло, или рогатину, во время свадьбы. Рогатину везли на первом байке или несли в руках, и считалось крайне дурным делом напасть на абру, где ведущий несет такой венок. Обманывать таким образом мимо проезжающих кочевников тоже не считалось примерным делом. Поэтому часто свадебный кортеж свободно следовал до выбранной для бракосочетания озы, а на обратном пути вынужден был отбиваться от нападений.
- Черный, что скажешь?
Черный отрицательно качает головой. Его легендарное чутье молчит, и за клубами поднятого песка и пыли он не в состоянии понять, кто к ним движется, враг или друг. Черный думает, что это уже не важно: и друга, и врага они встретят достойно, так что он поворачивается к Тихому и приказывает.
- Быть наготове. Когда приблизятся на три фарлонга – приготовить заряды. Рассредоточиться по площадке.
Черный опять ловит себя на мысли, что зря говорит все это вслух: ни Сиггелу, ни Тихому, ни Вуду его распоряжения не нужны. Он думает, что из этих людей, его людей, получилась отличная команда, так что если его сейчас снимут выстрелом или он окочурится от отката – ничего не изменится. Именно это и непонятно Сталлеру или тому, кто стоит за его спиной.
А еще Черный думает, что может оставить караван, если окажется, что он нужен в другом месте. Это немного странная мысль, додумать ее он не успевает, когда Сиггел соскакивает с насыпи и орет во все горло, как будто здесь кто-то посмел отвлечься и кто-то мог бы пропустить приказ, сказанный даже самым тихим шепотом:
- Ольха, Шарик, Мальт, Кимра, приготовить заряды! Терек – разогреть стержни! Всем занять свои места!
Черный и Вуд тут же слезают с насыпи: смысл отдавать приказы, если сам их не выполняешь, Караванщики споро разбегаются по своим местам, занимая позиции в окопах и проверяя снаряжение: в основном, респираторы и кислород. Если удастся правильно и быстро зажечь напалм, в ближайшие несколько часов стрельбы не будет. Пламя надежно отгородит караван от противника, и тому придется либо ждать, пока напалм выгорит, либо изобрести и смонтировать на ходу летательные аппараты. Всерьез Черный в такую возможность не верит, но допускает, что кроме летальных могут быть и еще какие-нибудь аппараты. Например, если бы он штурмовал огненное препятствие или водное, то использовал бы что-то вроде того танка с ультразвуковым щитом. Тот они, правда, быстро угробили, но Белка смог бы соорудить нечто похожее.
Расположившись за глинистой осыпью, поблескивающей на солнце розоватыми кварцевыми вкраплениями, Черный думает, что рагона лысого сталлеровские бандиты и всех их покровители вместе взятые могли предусмотреть такую необходимость. Даже если у них есть связь, даже если следили за движением каравана и в точности знают, где находится Черный, кому из них могло придти в голову, что Черный отведет своих людей на Остров Кораблей? Кому могло придти в голову, что отгородится от пустыни кольцом огня? И даже если предположить совсем уж невероятное: ну например, что Никлас не просто так себе шпион, а сам по себе ходячая передающая информационная станция, ну даже если так – времени у них не было найти и доставить нужную технику, времени у них нет раздобыть нужное оружие. Рагона лысого!
- Рагон! – орет дозорный и Черный, подхватившись на ноги, тоже орет неведомо что от радости и несется к краю, так же, как и все остальные тридцать человек. И размахивает руками, и победно вопит, потрясая винтовкой, потому что вот они – люди Рагона, точно люди Рагона! И Красный Рагон едет на первом байке, оторвавшись от остальных, и его огненная шевелюра горит, как тот самый флаг. И Черный думает, что Рагон точно снял повязку специально, чтобы он, Черный, не стал палить по его ребятам, если вдруг не опознает. И что если бы на плато были не они, Рагон бы сейчас уже мертвяком валялся, а его люди разворачивались бы в пустыню. И это было бы чертовски больно, но война от этого бы не закончилась.
-
-
11.11.2013 в 01:47- Че те, флага не хватало? - орет Вуд, припомнив свои же рассуждения с полчаса тому назад, - или может венок тебе повесить?
Рагон сплевывает успевший набиться в рот песок, толчками продвигает байк на пару шагов вперед, чтобы выбраться из облака оседающей пыли, и так же громко отвечает:
- А че? Веночек можно. Хоть понятно было бы, что не в засаду суемся.
Рагон снова сплевывает, находит взглядом Черного в толпе встречающих, и, обращаясь уже к нему, докладывает:
- Бойцов сорок. Чанкеров, бомб малых столько же. Напалма привезли тридцать контейнеров, на полпустыни, блядь, хватит.
Черный чувствует, что улыбается, как пацан, на все тридцать два. И как ему хочется слезть с площадки и обнять краснобородого разбойника. Вот же Рагонище, успел, а! Успел!
- …данные нуждаются в корректировке, - заунывный голос диспетчера способен мертвого из песков поднять, лишь бы заткнуть говорящего. Алек объясняет, что туристическая фирма, аппарат которой они арендовали, пользуется не самой большой популярностью среди диспетчерских служб. На наивный вопрос Келли о причинах подобного явления, тем более удивительного, что летать над пустыней тяжело, опасно, а без сопровождения спутниковых служб наблюдения сродни самоубийству – так вот, на вопрос Келли о причинах загадочного явления Алек, сморщившись, как пришедшая в негодность гелевая маска, углубляется в перечисление нарушений рекомендательных и должностных инструкций, которые ровным счетом ничего не говорят Келли, но, похоже, что-то поясняют их истекающему кровью пилоту. Потому что Нацуко, проглотив комок в горле и облизав губы, высокомерно бросает:
- Они таскают туристов по типа экстремальным турам. Имитируют всякие нарушения, катастрофы там, отказ аппаратуры, а диспетчеры этого терпеть не могут. Понятно, что чуваки врут, но по инструкции они там тоже должны сразу меры принять и все такое.
- В смысле? - Келли переводит недоуменный взгляд с Алека на Нацуко и обратно.
- В смысле, что если бы они молча глотали то, что эти пилоты, - Нацуко выплевывает слово со всем возможным презрением. Презрение выглядит неубедительно – девица выплевывает вместе с капельками слюны крошечный кровавый сгусток, оставляющий на подлокотнике ложемента яркое красно пятно. Нацуко делает вид, что не замечает, а может и впрямь не замечает, и продолжает, - выдают в эфир, то были бы обязаны немедленно потребовать экстренную посадку аппарата – раз, вызвать военные спасательные службы – два, и в любом случае передать управляющий интерфейс Большой Маме. А если такое несчастье случится – конец успешному бизнесу.
Келли хочется придушить Нацуко прямо в кресле. Удерживает его лишь осознание собственной вины: это он не удосужился заглянуть в медкарту успешного стим-игрока и выяснить, что же там не так с талантливым пилотом. Причем вина целиком его, Келли: Алек не смог бы этого сделать, потому что вышел на девчонку по другим каналам.
Алек согласно кивает: пилоты развлекательных туров, как наземных, так и воздушных, часто грешат фальшивыми авариями. А туристы и граждане Танагуры редко когда интересуются статистикой полетов. В общем, хочешь быть обманутым – будь им.
- Вся эта переговорщицкая мура – просто отработка инструкции для случая настоящей аварии.
- Иначе компания рискует разориться на страховке, - добавляет Келли.
- Мы получили данные о перемещении района бури и отклонились от первоначального пути, - бубнит Нацуко в микрофон. Диспетчер на минуту замолкает от подобной наглости, но быстро приходит в себя и продолжает.
- Вы может переместиться в район 2-S: согласно метереологическим сводкам, буря уходит на северо-северо-запад, и значит, ваш предыдущий курс минует опасный район.
- Согласно последней резонансной съемке, в районе 2-S находится магнитная аномалия.
- Для аппаратов вашего класса аномалия не представляет угрозы, - сквозь равномерно-четкий, занудный тон диспетчера прорывается что-то вроде презрения или досады. Нацуко хмыкает, тоже с презрением и продолжает:
- Мы используем модули-резонаторы. Так что еще как представляют.
- Вы используете импульсные модули, - уточняет диспетчер.
- Я пилот на аппарате, кому лучше знать, что на нем стоит, - надменно произносит Нацуко, одновременно вводя следующую корректировку. Если Келли все правильно понимает, то показания, высвеченные на мониторе – плоском, физическом – указывают, что вертолет не просто покинул предписанный район дислокации, но и уклонился от проложенного до Соленого Побережья курса не менее чем на двадцать градусов. Келли полагает, что Алек чертовски удачно выбрал турфирму и оператора, и если бы диспетчера не привыкли к специфическому стилю работы компании, то вертолет-нарушитель уже бы к черту сбили. Ну или посадили бы с помощью гравиловушек. А для них это было бы равносильно расстрелу в воздухе.
Алек, словно прочитав его мысли, а может и вправду прочитав, кивает головой и шепчет, четко артикулируя: «Большая Мама». Келли недоуменно приподымает брови: он уже понял, что этим прозвищем группа Кайла или, может, все модники от киберпространства называют Юпитер, и считает, что в некотором смысле прозвище вполне справедливо, но не понимает, в каком контексте использует его сейчас Алек. Последний же, закатив глаза, снова артикулирует и приставляет ладонь к уху.
Келли ошалело смотрит на Алека, потом по сторонам, потом снова на Алека. Нацуко все-таки шпион, в смысле, агент Юпитер или спецслужбы? Или на вертушке жучки? Алек укоризненно качает головой и снова приставляет ладонь к уху. Келли осеняет: ну да, переговоры, естественно, прослушиваются, и диспетчер-человек, занятый меняющимся курсом подопечного, не обращает внимания на тишину в салоне, а вот комп-наблюдатель зафиксирует это странное явление.
- Вы можете обогнуть аномалию с отклонением курса на два градуса, а не пятнадцать, как вы предлагаете, - продолжает дискутировать диспетчер. Нацуко непрошибаема:
- Я не имею права рисковать жизнями пассажиров.
Келли решает, что пара обозначить присутствие пассажиров в реальности и толкает Алека в бок:
- Что?
- Запевай.
- Что?
- Пой, говорю. Песню, - и громким, немного фальшивым голосом затягивает «Девушка, о девушка», модное на его родине, не настоящей, а на той, что была указана в выездных данных лет эдак пять тому назад. Нацуко подпрыгивает на месте, с испугом оглядываясь на пассажиров, выразительно крутит пальцем у виска. Келли успокаивающе подымает ладони и снова толкает Алека: «Включайся, мол». Алек шепчет: «Я не знаю языка», Келли воодушевленно машет рукой, в смысле «Какая, на хрен, разница», и Алек пытается подпевать, повторяя мотив.
Голос у Алека есть и довольно громкий. Собственно в этом все его достоинства и заключены, так что Келли оказался прав: никакой разницы нет в том, знает Алек язык или нет. С минуту Келли и Нацуко слушают невообразимые музыкальные рулады, потом Келли спешно прикрывает ладонью рот Алека, а из динамика доносится вопрошающий голос диспетчера:
- Что там происходит?
- Гости, - меланхолично поясняет Нацуко.
Келли мгновенно включается в игру.
- Эй, а я говорю, надо лететь на запад. Эй, водитель… нам надо на запад! Там горы.
- Горы на юге, - рассудительно замечает Алек.
- Нет, на западе. И вообще, там эта… как ее… База.
- Посещение армейских баз не входит в реестр наших услуг, - сообщает Нацуко. Диспетчер давится воздухом, а Келли, разулыбавшись, продолжает:
- Как не входит? Я летел в пустыню, чтобы увидеть горы и военных. Это прикольно.
- Горы на юге, - тянет Алек.
- Нет, на западе. И военные на западе – поворачиваем.
- Господа, мы не имеем права включать в достопримечательности действующие военные базы. Мы предоставили вам перечень объектов, вы выразили согласие и заплатили определенную сумму.
Келли изображает задумчивость: возводит брови домиком, потом хмурится, потом надувает губы и трясет рукой. Выглядит уморительно, но вообще-то бесполезно, потому что зрителей здесь нет и Алек, дергая Келли за рукав, многозначительно показывает на консоль. Ну да голо здесь нет - к счастью.
- Э-э-э, нет так нечестно. Я думал… я думал, мы увидим военных, - грустно тянет Келли. Алек хмыкает.
- Тебе своих вояк не хватает?
- Ну-у… говорят, что все армейцы на Амой – роботы, - кстати, святая правда, вспоминает Келли, так действительно говорят, - на Амой вообще все роботы.
Теперь Алек изображает глубокую задумчивость.
- Так что… те цыпочки в борделе - тоже роботы? Так я что, трахался с пластиковой куклой?
- Не исключено.
-
-
11.11.2013 в 01:47Диспетчер, скорее всего, выглядит сейчас примерно так же. И на очередное отклонение от курса пока не реагирует.
- Поворачиваем обратно, - делает вывод Алек. Келли делает круглые глаза, и Алек с досадой морщится. Он отреагировал чересчур правильно.
- А восход?
- Какой восход?
- Ну, или закат. Какая разница? - экспрессивно возражает Келли, - который самый красивый в пустыне.
- И что?
- А то, я заплатил, знаешь ли, и еще ничего не увидел?
- А цыпочки?
- Да иди ты со своими цыпочками! Какая тебе разница, кого ты там трахал?
- Как это, какая разница? Я не на роботов смотреть сюда прилетел!
- Так ты и не смотрел…
Нацуко слышно как диспетчер выдыхает сквозь зубы, чтобы удержаться от смеха. Она тоже улыбается удовлетворенно, сплевывает в бумажный комочек салфетки кровь и кидает его на пол. А затем приступает к следующему этапу плана.
- Господа, мы входим в район магнитной аномалии. Займите места и пристегнитесь – может трясти.
Диспетчер таки фыркает, но не комментирует: за бесплатный цирк он готов простить пилоту отклонение и от курса и от графика. С появлением туристов в пустыне дежурства стали хоть как-то разнообразнее, так что он пропускает все следующие команды пилота, и даже когда в переговоры включается запись ветра, имитирующая нарушения связи, и последующая тишина – диспетчер никак не реагирует: всем людям надо деньги зарабатывать.
Через полчаса связь «восстановится», и диспетчер, указав на очередное изменение курса, будет минут с десять наслаждаться весьма художественным описанием происходящего из уст двух придурков-инопланетян. Еще через полчаса, когда заявленный график окончательно полетит к черту, диспетчер серьезно, но пока без беспокойства предупредит пилота о приближении к закрытым районам и о нарушении графика. Пилот продемонстрирует полное согласие с диспетчером и полное несогласие с пассажирами, которые опять скандалят. Еще десять минут уйдет на перебранку, а затем раздраженный донельзя голос пилота сообщит о поломке в системе навигации и необходимости ориентироваться по графическим картам. Диспетчера сплющит от смеха – графическая карта, о Юпитер! – он отключится, чтобы отсмеяться, успокоиться и передать запись переговоров своему знакомому, скучающему над группой любителей парковой архитектуры. Вместе они повеселятся еще около пятнадцати минут и, поболтав о том, о сем – лекция по развитию садоводства и парковой культуры загружена в служебный модуль вместе с информацией обо всех возможных маршрутах, точках выхода, связях и должностных инструкциях, и общаться по личному каналу не мешает – переключатся на служебные каналы. И тут выяснится, что воздушный аппарат КК-11, серийный номер такой-то, компании такой-то, на связь так больше и не выходил. Еще минут десять-пятнадцать диспетчер ждет включения, предполагая, что пилот решил проучить туристов как следует, затем начинает настойчиво добиваться связи, поглядывая на голозапись маршрута и чертыхаясь про себя – чертовы туристы предпочли допотопную вертушку. Ну да, конечно: низко летает, все видно, а то, что это старое, как святое дерьмо, корыто плохо берется сканерами, так это никого не волнует – и пилот не отзывается. Дежурный, уже готовый включить аларм, проклиная все на свете, и в особенности сукиного сына, не желающего выходить на связь – все, штраф обеспечен, е-мое, и хорошо, если только денежный – наконец получает ответный сигнал.
- … и развернемся. Прошу не занимать полосу.
- Какого черта? - орет диспетчер, - какого черта вы не выходили на связь?!
- Сигнал утрачен, - спокойно отвечает пилот, - аномалия.
- Какая, на хрен, аномалия? Там магнитная порода, какая, на хрен, аномалия!
- Откуда мне знать? Связи не было.
Пока диспетчер крутит головой, пытаясь сообразить, о чем, маму вашу в пень, шепчет пилот вертушки, восстановленная связь позволяет обновить данные о координатах аппарата, и диспетчер на секунду замирает, не веря своим глазам.
- Вы там что, совсем с ума спрыгнули? - шипит диспетчер в микрофон. На заднем фоне он слышит высокий капризный голос, рассуждающий о бурях и полетах – маму вашу, туристы и впрямь совсем сбрендившие, до кучи с пилотом, - что ты творишь? Возвращайся!
- Во-первых, я полет не отработал, у меня десять часов – посмотри, блин, на карту. А во-вторых, какого черта? Прогноз был…
- Какой прогноз? Какая карта? Ты в четвертом секторе! На территории армейцев, ты сбрендил? Смерти своей хочешь?
- Какой четвертый сектор? - возмущенно орет пилот, но тут же понижает голос, - какой четвертый сектор, на панель глянь. Район 13SD, какой, на хрен, четвертый сектор?
- Это ты глянь на свою карту, четвертый сектор, я сказал! - догадка смутно шевелится в мозгу диспетчера, но он решительно отказывается ей верить. Что может произойти с вертушкой, пусть даже она третьего поколения, но с обычной вертушкой с контуром безопасности, с заблокированной высотой и так далее, и так далее?
- Я, блин, смотрю! И я блин, вижу!
- Какого черта? - диспетчер медлит с минуту, взвешивая шансы – выговор, штраф, увольнение в связи с неполным служебным несоответствием – и говорит твердым жестким голосом, - 23-22, проверьте систему навигации.
- Но…
- Немедленно. Не прерывайте связь.
Нацуко морщится, глядя на таймер. По плану, развлечения с потерей связи должны были занимать диспетчерскую службу еще около получаса. Но раз не получилось, придется перейти к плану Б.
- Приступаю к тестированию…
«Тестирование» занимает не более пяти минут, к сожалению, и еще около десяти Нацуко безуспешно ругается с диспетчером, требующим немедленно разворачиваться, «туристы» на заднем фоне выражают несогласие, диспетчер, впадая в холодное бешенство, обещает собственноручно прибить туристов и собственноручно же оттащить пилота в Бюро Безопасности. Нацуко докладывает о нарушении в работе навигации – прога слетела, наладчика к расстрелу – просит переслать данные. Диспетчер, скороговоркой надиктовывая доклад, высылает карты. Чертова вертушка, сканеры ее внаглую не видят, и он не может просто переключить интерфейс пилота на спутники. Ждет результатов, видит, как курс вертушки меняется, аппарат разворачивается, и уже готовится закончить доклад победной реляцией, как курс вертушки опять меняется. Какого?..
- 22-23, что вы делаете?
- Иду на посадку, - мрачно сообщает пилот.
- Что?
- Потеря энергии в батареях.
- Что?
- Потеря энергии. Активирую дополнительный контур.
- Блядь!
Нацуко отключает связь, откидывается на спинку ложемента и кладет на нос мокрую салфетку. Кровь течет непрерывно, а ведь лететь еще не менее пары часов. Она выдержит, она уверена, не зря она по часу вертится в «карусели», наплевав на все запреты врача. Она боится только того, что не сможет нормально говорить, а через полчаса надо снова выйти на связь. И еще боится того, что, несмотря на полное незнание специфики управления вертушкой, ее новые беспокойные знакомые все-таки попытаются отстранить ее от полета.
Через полчаса Нацуко выходит на связь. Келли повторяет то, что она напечатала на наладоннике, старательно воспроизводя ее интонацию. И пока диспетчер темпераментно высказывает свое мнение о пилоте, компании, туррейсе, и повторяет требования немедленно доложить координаты – отключается. И на связь больше не выходит.
Сообщение о закрытии района 2D в связи с проведением военных учений Нацуко не получает.
-
-
11.11.2013 в 01:48Мирт, выбравшись на вершину глиняной насыпи, руководит второй частью процедуры «маскировки». Между склонами такыров и солончаков, в трещинах и низинах они прячут байки. Часть машин перевернута, прикрыта брезентом и тщательно присыпается песком и крошевом соли, чтобы служить маскировкой и укрытием для людей. Часть устанавливается в более широких коридорах, в расчете на то, что машины смогут покинуть укрытия по сигналу. Они тоже накрываются кусками пенопоры или пленки, но без особой тщательности: здесь важнее время, за которое байк можно освободить от маскировки.
Затея умная, Мирт согласен. Все, что придумал Черный, и впрямь стоит того, чтобы сделать, и сделать хорошо. Но еще он думает о том, что если они проиграют, все равно хоть кто-то останется. И этот кто-то может попытаться спастись.
- Шенг, Дод, Ключник, Тареда, возьмите с десяток… нет, лучше двадцать машин и отведите их за Последний Корабль.
Последним Кораблем называют самую западную скалу: невысокая и крутая, словно из двух сросшихся друз, наклоненных к западу. Она неприступна и не имеет ни перемычек, ни выступов, годных для убежища. Что имел в виду умник, давший ей такое звучное название, нынешним обитателям этого места неизвестно, но один из старых, ныне покойных знакомцев Черного утверждал, что это такая шутка – последний корабль никогда не достигает Земли Обетованной.
- Э? - Дод, тощий высокий парень, с дубленным темным лицом давнего жителя пустыни, неопределенно взмахивает рукой, - на хрен?
- Отведите, - Мирт хмуро смотрит на Остров, разыскивая взглядом площадку, где они строят свою «крепость». Ему хочется верить, что они выживут, хочется верить, что выиграют, но даже если нет, и не дадут ничего их приготовления – они все равно попробуют, и может быть, кто-то выживет.
У них есть еще сорок человек. И обоз. И Белка с его людьми. И его оружие. Они могут начать заново.
Черный ложится животом на глину, осторожно подтягивает контейнер к краю, не менее осторожно перекладывает его содержимое на дно вырытой канавы, заполняя оставленные промежутки. На всю пустыню напалма, конечно, не хватит, но вокруг своей «крепости» они устоят настоящий ад.
Рядом так же осторожно опускается Вуд, аккуратно распределяя следующую порцию смертельного геля. В этом деле главное – не торопиться, осторожно достать, осторожно приготовить, не прикасаться лишний раз, и размеренные, плавные движения Вуда могут служить образцом для подражания. Он даже взгляда от своих рук не отводит.
Черный хмыкает и сосредотачивается на своем участке. С самого утра эти трое: Вуд, Сиггел и Мальт, периодически сменяя друг друга, неизменно сопровождают его. Тихий, посчитав, что его настойчивое внимание Черный сочтет… чрезмерным, так откровенно приглядывать за ним не решается. А этим героям сам черт не брат.
Черный неожиданно резко переворачивается на спину, и тут же ловит встревоженный взгляд Тихого. Тот стоит на краю площадки, руководя установкой наспех сделанных катапульт, и как бы не обращает внимания на «жальников», как обозвал их и самого себя Сиггел. Тихий хмурится, отводит взгляд, без спешки и без смущения, так что стыдно становится Черному, и тот возвращается к работе.
Чертовски жаль, что нет Белки. И чертовски жаль, что он не может придумать способ, как можно изготовить мины из напалма. Черный уверен, что можно, но не представляет, как. Напалм горит, но не взрывается, и даже если приспособить взрыватель к контейнеру – ничего не получится. Чтобы нанести ущерб, напалм должен попасть на определенную площадь. Вот если бы был способ направить его, то есть привести сначала в жидкое нормальное состояние, потом направить. Или сначала поджечь, а управлять уже струей огня.
Что-то такое он видел или читал, есть где-то на задворках его памяти упоминание об устройстве управления огнем. Но потом Черный решает, что в их положении имеет смысл управлять только таким огненным импульсом, которым можно достать противника прямо с площадки, а иначе это бессмысленно.
- Насосы!
- Чего? - оторопело спрашивает Вуд, замирая на месте. Он как раз закончил с очередным контейнером и теперь аккуратно завинчивает флягу. Что имеет в виду дарт, он не понимает, и настораживается. А Черный вскакивает на ноги и, подхватив использованный контейнер, несется на площадку.
- Подожди, - орет Вуд, тоже вскакивает и бежит следом, - какие насосы?
Как только люди Рагона подняли на площадку оружие и напалм, Черный озвучил свой план. Дождаться людей Сталлера, подпустить их поближе к площадке, и, сбросив пару «лягушек», поджечь напалм в каналах. Если бандиты проявят беспечность – ущерб будет значительный. Если будут осторожны – горящий напалм не позволит им близко подобраться к площадке и использовать огнестрельное оружие с большой эффективностью. Когда напалм выгорит, люди Сталлера предпримут попытку захвата, но благодаря преимуществу – большей высоте площадки, у них остаются хорошие шансы на успешную оборону. Этот этап надо продлить на как можно больший срок.
- Почему? - искренне удивляется Вуд, - думаешь, Белка к тому времени доберется?
- Мои люди могут добраться, - указывает Рагон. Черный кивает: трусливая тактика, но у них нет выбора. Без оружия справиться с противником, превосходящим их и по количеству, и по качеству, они не смогут. Но Черный имеет в виду не только это.
- Могут добраться, а могут и не успеть. Поэтому часть наших людей мы отправим с байками прятаться. Если их заметят – они успеют смыться и вернуться, когда будет нужно. Если не заметят – они сидят в засаде и ждут сигнала. Если Белка не успеет, то мы позволим людям Сталлера…
- Говнюкам, - поправляет Рагон, задирая бороду, как всегда делает, когда собирается поспорить. Черный фыркает, но принимает «поправку».
- Позволим говнюкам штурмовать площадку столько, сколько сможем продержаться: пусть израсходуют как можно больше боеприпасов. Если успеют, то, как только Белка появляется на горизонте – сразу идем в наступление. И тогда те, что сидят в засаде, ударят им в спину. Тихий отрывается от изучения собственных колен и предлагает:
- В таком случае пулемет лучше использовать из засады. Будет больший эффект.
- Точно, - хлопает по колену Вуд, - за своими байками наши они не услышат, а нападения сзади тоже не будут ожидать.
Черный задумывается. Конечно, расположенный на более высокой площадке пулемет сможет причинить существенный ущерб противнику. Но пулеметы наверняка будут и у «говнюков», и патронов к ним – значительно больше, так что стрельбу «говнюки» могут организовать непрерывную. Кажется, Тихий называл это «подавление огневой мощью». А вот нападения со спины вряд ли будут ожидать.
Есть еще один аргумент, который Черный не озвучивает даже про себя. С пулеметом лучше всех, несравнимо лучше всех, управляется Тихий, а значит, именно ему придется возглавить отряд в засаде. Тихий не только самый опытный их боец, но и самый хладнокровный, он не позволит себе сорваться раньше времени и не позволит ни себе, ни другим рисковать попусту. И если все закончится совсем плохо, Тихий сможет продолжить их дело.
У тех, кто останется в засаде, шансы выжить выше.
-
-
11.11.2013 в 01:48Они должны выиграть, должны победить и сделают для этого все, что возможно.
- Мы не можем допустить ночного боя. В отличие от наших противников у нас нет приборов ночного видения, а у … «говнюков» они есть. Так что если они явятся под вечер, или вообще ночью, нам придется жечь напалм до самого утра. Нельзя позволить им навязать нам ночной бой.
- Здесь нельзя, - уточняет Тихий, - на площадке. А моя группа сможет напасть и ночью.
- Без поддержки и атаки с площадки они вас просто перестреляют.
- Я не говорю о настоящем бое, - подымает наконец глаза Тихий. Взгляд у него совершенно спокойный, тихий, как утренняя заря, как будто и не о настоящем сражении речь идет, - но симулировать нападение, напугать, запутать, просто заставить потратить силы на преследование или поиск напавших – запросто.
- Опасно…
- Не будут они нас ночью искать, - не соглашается Тихий, - даже если сорвется несколько человек, никто не позволит ночью отряду расползаться в разные стороны и впустую тратить боеприпас, каким бы большим он ни был. И мы рисковать не будем. Пошумим, постреляем, если получится, и тут же затаимся. Обыскивать Остров ночью – просто зря тратить силы.
- Верно говоришь, - одобряет Рагон, - тут и днем засаду на каждом углу устроить можно, что уж там о ночи говорить.
- У Сталлера наверняка есть свои охотники, - замечает Черный, - но думаю, что ночью и они не рискнут искать засаду. Хорошо. Там и решим.
- Главное, чтобы напалма хватило, - замечает Сиггел. Рагон свирепо топорщит рыжые усы:
- Хватит. На всю ночь, и еще останется.
- Но нам нужно придумать, как его в канавы добавлять. Сверху скидывать опасно: и тебя видно, и докинуть надо быстро.
- Нам нужна такая… как же ее, - Сиггел мучительно морщится, пока остальные напряженно ждут, - ну эта…
- Праща, - догадывается Тихий.
- А? Ну не знаю. Такая штука, типа большой ложки на резинке или на чем она там ставится, чтоб могла добросить снаряд куда надо.
Такую штуку смонтировали из крышек консервов, шупа, седла байка, рогатины и канатного блока. Больше всего она напоминала не пращу и не метательную машину, а простую рогатку, только большую и с намотанным упругим тросом на катушке блока. Стреляла, однако, рогатка далеко, высоко и сильно – в зависимости от того, насколько наматывали трос. Первый камень, который пошел сильно, впечатался в край площадки так, что выудить его на поверхность оказалось делом затруднительным. Четвертый, который пошел далеко, улетел чуть ли не за полфарлонга. Переглянувшись, отцы-командиры приказали соорудить еще с десяток приспособлений и организовали команды по три человека, которые и стали эти приспособления осваивать.
- А пулять-то можно не только напалмом, - задумчиво оценивает траекторию полета Рагон.
- И не только в канаву, - соглашается Сиггел.
- Можем сначала их пострелять, а потом напалм поджигать,- предлагает Вуд, и все трое с надеждой смотрят на Черного.
- Сначала оценим результаты, - рассудительно отвечает тот и топает вниз наполнять каналы напалмом. Во время боя он стреляет из винтовки, так что участие в работе пращевой команды у него минимальное. А торчать без дела Черный не любит.
Он озвучивает идею Тихому. Трио катапультной команды, бросив приготовленные для стрельбы камни на землю, внимательно слушают. Сиггел подбегает к ним через полминуты и Черный быстро повторяет предложение.
- А что, - пожевав губами, произносит Сиггел, - может получиться.
- Вряд ли, чтоб такая шутка работала на большие расстояния, - замечает Вуд. Кто-то из пращевой команды, а это человек Рагона, и имени его Вуд не знает – говорит:
- Если проткнуть юбку, воздухом мусор относит ярдов на пять.
- И насос не подойдет, - вставляет Вуд, - иначе огонь затянет внутрь. Надо использовать саму шину, а насосом накачивать.
- Пробовать предлагаю не на площадке, - подводит итог Тихий и вопросительно смотрит на Черного.
Тот согласно кивает, жестом подзывает ближайшего из копающих окопы людей и сует ему в руки свой контейнер с напалмом:
- Заменишь меня внизу.
Сам поворачивается к Тихому.
- Пошли, посмотрим.
Пробовать решили на другой части Острова. Первый опыт был крайне неудачным: направленный из узкого горла шины воздух разметал горящий напалм вместе с контейнером, превратив пару квадратных ярдов в горящее озерцо, заодно с воздушной юбкой байка и руками направляющего. Рукавицы спасли руки парня, очки и маска сохранили глаза, но ожоги и на подбородке, и на руках все равно выглядели скверно. Тихий отволок пострадавшего подальше от пламени, Черный, разворотив свою аптечку, залил водой противоожоговые пластыри и споро заклеил обожженные участки. Парень – кочевник, молодой да ранний, о чем свидетельствовали заплетенные в косу цветные кабели, молча вытерпел процедуру, и, как ни в чем не бывало, попытался достать из развороченного байка насос и накачать шину.
Тихий отобрал насос.
- Тебе лучше ничего не делать руками. По крайней мере, пару часов.
Парень пожимает плечами, смотрит на Тихого свысока.
- А вам лучше использовать трубы для направления. Разгонники или глушители, если есть.
Черный с Тихим переглядываются: отличная идея.
- Еще что предложишь?- вопрос звучит сухо и излишне по-деловому: Черный чувствует вину и одновременно досаду на то, что не может все сделать сам и все предусмотреть. Парень снова пожимает плечами:
- Там видно будет.
Черный выуживает из упаковки дерм с обезболивающим, протягивает парню:
- Говорить тебе тоже нежелательно.
«Видно» оказывается следующее: что глушители найти не представляется возможным, что разгонники лучше сплющивать, иначе напалм разносится не струей, а облаком, так что через короткое время противоожоговые пластыри украшают физиономии обоих «поджигателей», несмотря на предварительно засыпанные песком маски; что контейнер должен быть прочно укреплен, иначе улетает следом за струей; что струя бьет не больше, чем на шесть ярдов, так что годится только для ближнего боя, но учитывая, что нападающие будут подниматься – этого расстояния более чем достаточно, так что когда испытания заканчиваются, Черный сдирает очередную дымящуюся маску и довольно улыбается.
Если «говнюки» пойдут на штурм – им будет что противопоставить винтовкам и пулеметам.
-
-
11.11.2013 в 01:49- Обходиться, - горько хмыкает Вуд, Сиггел косится на него и только хмурится. Черный продолжает.
- Если у них нет гранатометов, - уточнение Черному не нравится, но и он сам, и его люди предпочитают рассматривать разные варианты. - Скорее всего, они попытаются подавить нас огневой мощью – при том количестве оружия, что у них есть, это самое очевидное решение. И мы ничего не можем этому противопоставить. Кроме того, что будем успешно укрываться. Для этого нужно вырыть линию окопов по всему периметру в человеческий рост, чтобы мы могли свободно перемещаться. Вести постоянную стрельбу они не смогут, хотя бы потому, что должны попробовать взять площадку штурмом. Я предлагаю отвечать на первую очередь чисто символически и только опытным стрелкам, а когда противник…
- «Говнюки», - сердито поправляет Рагон.
- Пусть. Решат, что сопротивление подавлено и подойдут на уровень каналов – привести в действие катапульты и поджечь напалм. Насколько большой будет ущерб, представить трудно. Но будет.
Напалм загорится не сразу. Даже если скинуть запалы сразу во многих местах. Это позволит кому-то сбежать, а кого-то, наоборот, не остановит. Так что ущерб будет: горящие машины, вопящие люди, объятые пламенем и корчащиеся в агонии, пузырящийся в огне пластик, взрывающиеся патроны и гранаты, страшная вонь горящего металла и человеческой плоти.
Ущерб, блядь, будет.
- В момент паники мы начинаем стрельбу. Винтовки, «лягушки», банки с напалмом – все идет в ход: нам дым тоже будет мешать, но в гораздо меньшей степени. Когда паника уляжется и «говнюки» начнут нам отвечать – прекращаем стрельбу и укрываемся. Такой схемы стараемся придерживаться как можно дольше. Чем больше боеприпасов они расходуют впустую – тем лучше.
Ключевое слово этой чертовой войны – боеприпасы. У них два пулемета. А дисков только четыре, так что второй пулемет использовать не имеет смысла. Положение с патронами для винтовок чуть лучше, но слова «каждая пуля на счету» - это как раз про них. Мама Юпитер, проблему представляют даже снаряды для катапульт. Подходящая емкость для них – жестянки армейских консервов – оказалась вовсе не такой уж популярной пищевой тарой, как представлялось. Пластик или полиуглерод куда гигиеничнее и дешевле. В результате пришлось вскрыть все консервы, какие смогли найти, а содержимое сложить в кожаные пояса и полиэтиленовые упаковки. Запалами послужил промасленный шнур, отлично показавший себя в качестве регулятора времени возгорания, так что через пару часов катапультные команды наловчились рассчитывать не только где, но и когда загорится напалмовая «бомба», не хуже древних греков. Хотя последние метали другие снаряды.
- И какие?
- Камни, в основном, - поясняет Тихий, - катапульты строили большие, чтобы использовать для стрельбы на большие расстояния, и не столько против живой силы противника, сколько для уничтожения глинобитный орудий и кораблей.
Черный неуверенно кивает в ответ. Он не может представить все описанное так, как это представляется Тихому. Он даже что такое глинобитное орудие, не знает. И о том, что древние галеры, на которых гордые предки нынешних обитателей вселенной бороздили волны своего крошечного голубого моря, действительно можно было утопить несколькими хорошими ударами. И уж тем более Черный не знает ни об Архимеде, чьими расчетами в свое время обеспечивалась успешная оборона города, ни о самих героических Сиракузах. Хотя если бы Тихий рассказал ему эту историю, она бы Черному понравилась.
- Напалм – наше самое действенное оружие.
- Потому что это единственное, чего у нас много, - ворчит в бороду Рагон. Говорит он тихо, слух полностью восстановился, но слышат его все присутствующие.
- Поэтому мы должны использовать его с максимальным эффектом. Наши противники обучены обращаться с винтовками и пулеметами – это мы знаем точно. Обучены обращаться с гранатами – опять-таки, мы это знаем, и знаем, что и то, и другое, они умеют делать лучше нас.
- У нас тоже стрелки есть, - ворчит Сиггел, отводя взгляд. Есть стрелки, кто ж спорит, да только, сколько тех стрелков и сколько тех винтовок. Это понимают все, так что Черный на реплику внимания не обращает.
- Наше преимущество в том, что стрелять им придется из неудобного положения: снизу вверх, точно так же, как и бросать гранаты. Это уменьшит наши потери, но не сведет к нулю. Нам же наблюдать за их маневрами будет намного проще. Достаточно лишь зафиксировать местоположение – прикинуть траекторию снаряда из катапульты наши люди могут и без непосредственного наблюдения.
- Да. Но только взрыв гранаты не сравнить с горящей банкой.
- Не сравнить, - соглашается Черный, - поэтому и стрелять придется практически непрерывно, пока «говнюки» будут в пределах выстрела.
Вуд хмыкает.
- Ну не знаю, то есть вот они примчались, да? Полезли на площадку, бросают гранаты, у нас тут тоже что-нибудь взрывается, мы стреляем, поливаем их напалмом. Я согласен. Это будет этот… эффект неожиданности. То есть, ясное дело, они рассчитывают на караван с парой винтовок. Они знают, что у нас ничего больше такого нет – сюрприз будет. Но вот они откатятся, верно? Чтоб мы их не доставали…
- Надо стрелять сначала на половину расстояния, - перебивает Сиггел, - я серьезно. Нам их обманывать надо, так ведь? Как можно дольше надо стрелять: сначала на половину дистанции, а когда они, допустим, второй раз полезут и откатятся, и будут считать себя в безопасности, и че-нить начнут удумывать, мы сможем их еще и на расстоянии жахнуть, пока они не ждут.
Штаб думает. Вуд недовольно косится на Сиггела, хотя с его точки зрения идея тоже чего-то да стоит, Тихий помалкивает, а Черный задумчиво рассматривает горизонт. То ли расстояние меряет, то ли совещается.
- Надо подумать, - выдает вердикт Черный и поворачивается к Вуду, - ты не закончил.
- Да, так вот постреляли, убедились, что не все так просто. Напалм, опять же, горит. У нас много, реально на двое суток хватит. Я к тому, чего они полезут на штурм сквозь огонь? И чего они вообще будут приближаться к нам, если знают, что через огонь хуй пройдешь, а на байке здесь прыгать не сподручно.
Ну да. Гениальность идеи дарта именно в этом и состояла. К сожалению этого недостаточно.
- Если мы будем поддерживать огонь постоянно, запасов хватит больше, чем на сутки. Если за это время люди Рагона или Белки доберутся до нас – просто прекрасно. Но они могут… не успеть. И тогда нам придется сражаться с двумя сотнями людей самостоятельно.
- Мои люди доберутся, - сухо утверждает Рагон, с вызовом глядя на собеседников. Никто не откликается на вызов: скорее всего да, скорее всего люди Рагона, оставшаяся часть отряда с меньшим количеством оружия и куда меньшим количеством напалма, доберутся сюда. Но для них всех было бы куда лучше, если бы Белка нашел их первыми. Если бы Белка вообще нашел их. Потому что Рагон знал, куда ехать, знал, где расположен Остров Кораблей и объяснил, куда ехать, его второму отряду. Но Белке неоткуда знать ни о готовящемся нападении, ни о том, где Черный решил держать оборону, ни о том, сколько людей собираются напасть, ни откуда эти люди придут.
Говоря откровенно, у них тоже нет никаких данных. У них есть только слово Черного. А откуда это известно Черному – ведомо только самому Черному.
- Скорее всего, - соглашается Черный, - и поскольку твои люди явятся с восточной стороны, то у них будет определенная фора во времени.
- Думаю, успею их перехватить и организовать совместную атаку, - вставляет Тихий. Черный снова кивает. Такой вариант был бы наиболее желателен.
- А если сам будешь занят? Мы ведь решили, что ты нападать будешь со спины, и не будешь ждать людей Рагона?
Тихий пожимает плечами:
- Будем действовать по обстановке.
-
-
11.11.2013 в 01:49В окопах выкопали углубления, где расставили контейнеры с напалмом. Там же лежат кули с песком, для того, чтобы в случае непредвиденного возгорания успеть присыпать негасимое пламя. Фляги с водой и баллоны с кислородом каждый устроил так, как ему удобней: одного горящего напалма вполне достаточно, чтобы пришлось пользоваться респиратором непрерывно. Для стрелков, по рекомендации Тихого, установили конструкции наподобие треноги: винтовка таким образом получала дополнительную устойчивость, а стрелок – меньшую отдачу.
Черный неожиданно для самого себя хихикает, делает серьезное лицо, отворачивается и хохочет в голос.
- Что? - Недоуменно вертит головой во все стороны Сиггел. Окопы закончены, справа за пару шагов от них двое из кочевников Рагона – или как их теперь называть? – складывают запасные контейнеры с напалмом, аккуратно прикрывая их кульками с песком. Смех Черного их тоже удивляет, и оба бросают работу и смотрят на дарта.
- Хей, Черный. Чего ты ржешь?
Вопрос кажется, смешит Черного еще сильнее, он буквально сгибается от хохота и тычет пальцем куда-то в центр площадки. Сиггел смотрит в указанном направлении, потом на дарта, опять в центр: ну да, впечатляет. Тот еще ориентир.
Сиггел хмыкает, кивает кочевникам.
- Возьмите с десяток людей, кликните Вуда и уберите это дерьмо куда подальше.
В самом центре площадки, там, куда вчера сгружали кислород, пищу и брезент, возвышается куча мусора: детали разобранных байков, шины, разряженные батареи, использованные жестянки, обрезки шнура, кабелей, куски брезента, одежды, железа, армированного пластика и керамики. И видно это дерьмо с самого горизонта получше всякого флага.
Вуд вместе с мусором приказал собрать и унести запасной кислород, воду и еду. Часть ресурсов, кроме кислорода, закопали там же, в центре площадки. Если жахнет кислород – людям Сталлера и оружие не понадобится, так что кислорода оставили самый минимум. Остальное спрятали на одной из соседних площадок и тщательно замаскировали: победят они или потерпят поражение, но тем, кто выживет, понадобятся и кислород, и вода.
Думать об этом не хочется. Когда на них напали на тракте, Вуд чувствовал в основном злость: мол, напали подло, со спины, из засады, закидали гранатами – они и пикнуть не успели. Дурная эта была злость, потому что никто не договаривался о правилах в этой сраной войне. И даже больше, с самого начала их просто пытались уничтожить, как только могли. Но на тракте злость не давала ему думать о чем-то еще, не давала бояться, и Вуд старался не забывать о своей злости.
Когда Черный рассказал об ублюдках – о тех, что дают деньги на оружие, о тех, что разыгрывают эту войну, как партию в карты, о тех, которые к ним в караван наблюдателя своего ебаного засунули – злости стало еще больше. И когда потом Черный потащил их через пустыню, когда поднял в бурю и велел идти, и все пошли, как послушные дети, никто и слова не вякнул – тоже больше злости было и желания дойти. Мало кому удавалось пройти сквозь бурю, когда руки собственной не видишь, не то, что идти в такой путь. Чертов Черный точно любимец Песчаной Девы, раз довел их до места, но пока шли – мысли только о следующем шаге были, а когда дошли – только о том, что дошли. И когда копали окопы, канавы, готовили напалм, катапульты – не до страха было, не до мыслей: выживешь или не выживешь. Просто надо было делать то, что надо.
Вуд с какой-то странной удовлетворенной неприязнью думает, что Черный понимал, что делает, и гнал людей не только потому, что Сталлеровских «говнюков» вычуял, а еще и для того, чтобы они все не думали. Когда тут думать, если всякая минута на счету? А сейчас вот у него три минуты свободы, пока груз укладывают и сигареты, у кого есть, курят – Рагон расстарался, его люди приволокли, интересно с кого сняли – вот и появились у него мысли: а выживет он или не выживет?
Почему-то он вдруг испытывает облегчение. Как будто если подумать обо всем том, что думалось отдельно, перебирая одно за другим, как детали в байке, то все эти мысли становятся не страшными. Как вроде бы и не о нем. Становится легко и просто, можно спокойно полежать на песке, если б не был он таким дьявольски горячим, можно потрындеть с ребятами о том, о сем ближайшие три минуты. И мысль о том, что, возможно, эти три минуты – все, что у тебя осталось, кажется нелепой бессмыслицей. Как будто, если ты об этом не думаешь, что-то изменится.
Вуд докуривает бычок до самого последнего предела, когда пальцы жечь начинает, и легко поднимается с корточек.
- Ладно. Пошли в «крепость», Черный нас, небось, уже хватился.
- Да вон он, - показывает Врон на маленькую фигурку, копошащуюся в стороне от площадки. Фигурка размахивала руками как мельница и что-то, по-видимому, объясняла оставшимся у каналов людям.
- Что-то еще придумал, - жизнерадостно говорит Врон, щурясь на дарта едва не с любовным обожанием во взоре.
- Ага, - Вуд хмурится. Восторга Врона он не разделяет: Черный выкручивается, ужом вьется меж горячих камней, как та хитроумная крыса из сказки, которой защемило хвост в ловушке. Крыса выкрутилась, обманом заставив ребенка хозяина снять затвор для того, чтобы собака прибежала и ловила кошку. А кошка побежала бы на кухню, а кухарка побежала бы за метлой, а тот маленький глупый ребенок мог бы влезть на стул и украсть горячий пирожок. Что-то такое. Помнится, у всех все закончилось плохо, кроме крысы, которая таки сбежала и утянула этот самый пирожок, из-за которого вся затея и началась.
Может, и им удастся уволочь свой пирожок. Если Черный - крыса, то действительно самая хитрая в пустыне.
Придумка не оригинальная, в общем-то, и если рассматривать ее с позиции абстрактной справедливости или гуманизма – отдает гадким душком. Но когда у вас война, и на ваших семьдесят плохо вооруженных человек прут не менее двухсот с винтовками, гранатами и пулеметами, а может с чем и похуже, ценность справедливости и благородства сильно уменьшается. Война – грязное дело, и Черному не до благородства.
Собственно, идея принадлежит Тихому, который, рассматривая изрядный запас «лягушек», вспомнил о растяжках: простом и эффективном приспособлении партизан и той воющей стороны, которая, не обладая достаточными ресурсами, прибегает к многочисленным хитроумным трюкам. Эффект «лягушки» невелик: в непосредственной близости от человека бомба способна сильно покалечить или убить. Взорвавшись на расстоянии трех-четырех ярдов – нанести многочисленные повреждения и рваные раны. Но в их ситуации приходится использовать любую возможность.
Черный, выслушав его, согласно закивал, а потом предложил усилить эффект, скрутив из «лягушек» подобие связки. Тихий, подосадовав, что эта идея не пришла в голову ему, отправился испытывать придумку. Черный идет следом, но как только оба спускаются вниз, Тихий решительно произносит:
- Пойду я, Бланк и Орша.
- Почему? - искренне удивляется Черный, - я хотел бы…
- Пойду я, Бланк и Орша, - повторяет Тихий, - это небезопасно.
- Какого рагона? Не опасней, чем то, что мы делали два часа тому назад.
- Да. И тогда надо было тебя остановить.
- Да в чем…
Тихий делает такое движение, как будто собирается ухватить Черного за плечо или за руку, но останавливается. Голос его звучит еще тише, чем обычно, но похож на крепкую ременную петлю на шее зверя.
- Ты останешься, понял? Командира для всего каравана нам искать некогда.
- Блядь! Ты сдурел? Да что ты…
- Заткнулся, – с силой произносит Тихий, и Черный действительно затыкается, споткнувшись о выражение его лица, как о камень, - заткнулся. Потом будешь рассуждать о том, кто и кого может заменить. А сейчас никто никого заменить не сможет.
-
-
11.11.2013 в 01:50Черный кривится, опускает глаза, сдаваясь. Тихий взмахом руки привлекает внимание людей и говорит:
- Бланк, Орша возьмите контейнеры и проволоку. За мной.
Тихий умеет отдавать приказы намного лучше Черного. Но войну ведет он, Черный, и ему самому приходится с этим считаться.
Никлас мучительно щурится и моргает, когда осточертевшую повязку наконец снимают. Дарт сдержал слово: во время переходов никакие ограничители не используются – куда он денется посреди пустыни? А на привалах Флетч или Мезга, присматривающие за ним, дают Никласу время для еды, а затем надевают наручники, повязку на глаза и затычки в уши. Спать в этом неудобно, но комфорт шпиона или наблюдателя, как назвал странного типа Черный, не слишком заботит его «компаньонов».
Все время, что караван проводит на плато, Никлас сидит с завязанными глазами, ушами и руками. Несколько раз, когда они завтракали или когда он чувствовал, как кто-то задевал его ногой или каким-то грузом, он просил развязать его, разрешить поговорить с Черным, но его просьбы оставались без ответа. Так что когда кто-то –а сейчас, ослепленный ярким дневным светом, он даже не видит кто – сдергивает повязку, Никлас бормочет что-то вроде благодарности и снова просит:
- Мне нужно поговорить с дартом. Черт, это просто глупо…
- Уверен, - сообщает «кто-то», голос кажется очень громким, «кто-то» снимает наручники, и Никлас наконец опознает говорящего.
- Послушайте. У вас нет никаких причин не доверять мне сейчас. А стрелок я хороший, и не хочу сдохнуть слепым и обездвиженным кутенком!
- Кем? - удивляется Черный.
- А? – тоже удивляется Никлас, трясет головой, словно пытаясь избавиться от чего-то, и продолжает, - я же сражался с вами тогда, до Реки. И когда напали на Тихого – тоже. И сейчас у меня положение такое же безвыходное.
- Уверен, - повторяет Черный, не особо вслушиваясь. То, что Никлас умеет пользоваться огнестрельным оружием и гранатами много лучше, чем его люди, ему известно. И уверения в лояльности Черному тоже не нужны: положение у шпиона безвыходное, хочет выжить – будет сражаться вместе с ними. Дело не в этом. Только сейчас Черный понимает, что все это время надеялся, что наличие наблюдателя в их стане каким-то неведомым, волшебным образом разрешит ситуацию, и им не придется драться насмерть.
Прилетит добрый Великий Белый Друг монгрелов в голубой «вертушке», и будет всем счастье.
Он садится на корточки перед Никласом, голос его звучит почти печально:
- Ты можешь что-нибудь еще сделать?
Никлас морщится, пытаясь понять, о чем спрашивает его Черный. Что еще он может сделать? Здесь? Он быстро оглядывается, запоминая расположение окопов, укрепленных мокрой глиной и деталями байков брустверов, нелепых допотопных катапульт на краю площадки. Он видит караванщиков и множество незнакомых ему людей, кочевников Рагона, как он догадывается, снующих по площадке с каким-то грузом, с литровыми контейнерами, кусками проволок и баллонами. Видит, как трое караванщиков сноровисто заряжают ближайшую катапульту, и, подчиняясь указаниям наводчика с биноклем, направляют куда-то на указанный ориентир.
Что он может сделать здесь?
- А что еще вы успели построить?
Не будет Белого Друга на вертушке: Черный поднимается, ждет, пока, кряхтя, встанет Никлас и молча ведет его к окопу.
- Слай, винтовку отдай ему.
Слай – кочевник, ничего о Никласе не знает, так что только плечами пожимает. Почему Черный посчитал этого парня лучшим стрелком, чем он, и почему вообще тогда сразу не отдал ему оружие – он не понимает. Но Рагон велел слушаться Черного беспрекословно, и Слай молча протягивает винтовку Никласу.
Тот взвешивает оружие в руке, привычно, на автомате, проверяет затвор, переводит спусковой крючок на правую сторону, вглядывается в индикатор батареи – заряд почти полный, хватило бы на сутки стрельбы, если бы у них столько патронов было, и поворачивается к Черному.
- Куда выс…
Договорить ему не удается: на некотором удалении с западной стороны раздается взрыв, и в воздух взлетает столб пламени и песка. Огонь опадает вниз, но не гаснет, а растекается по песку и продолжает полыхать. Вместо криков ужаса или удивления плато оглашается воплем восторга, а из-за небольшого холма поднимаются трое людей и приветственно машут руками.
- Растяжка сработала, - поясняет Черный, ничуть не сомневаясь, что военный жаргон знаком ничейному шпиону.
- Хорошая идея, - одобряет тот, глядя на пляшущее по песку пламя, - но гранат-то мало.
- Это «лягушки», шутки по три. И колба с напалмом.
- Хорошая идея. Но против байков мало что даст.
Черный кивает: мощность все равно невелика, поставить их достаточно густо не удастся, так что эффект будет только в том случае, если противник нападет большим отрядом, а не мелкими группами, как на тракте. Но и это лучше, чем ничего.
- Умеешь ставить? – кивает он в сторону троих на холме.
- Да.
- Действуй.
Это совсем не похоже на то ожидание, когда на такыре за их спиной была «Нона». Тогда, настоящий рабочий миномет, настоящее орудие, которое раньше в глаза не видел никто из каравана и никто из банды Ромика, заставляло их думать о победе, заставляло ощущать собственную силу и исключительность, и нападение бандитов, и игра, затеянная этим неведомым вонючим Сталлером, именно игрой и казалась. Вот сейчас подгребут его люди, мы как вжарим им, как жахнем, и удерут последние, пождав хвосты. И на этом война и закончится.
Но война не закончилась. И, разбомбив большую часть отряда, с меньшей, намного меньшей его частью все равно пришлось сражаться. И один-единственный пулемет уложил треть каравана. Нет, никто и не думал сдаваться, но чем дальше они уходили в пустыню, чем дальше в воспоминаниях было столкновение, тем лучше понимали – это война, настоящая война, где слепая пуля не выбирает, чью голову размозжит. Где нельзя купить противнику упаковку лекарств и пару батарей, и откупиться, где нельзя развернуться на тракте и, плюнув на выгоду, уехать назад, добраться до поселения или прибиться к охотникам. Это война, а они – армия. Они могут быть отважными и сражаться. Они могут быть трусами и попытаться сдаться, но война не оставит их в покое. Война придет за ними, за выжившими, где бы они ни были, и так будет, пока она не закончится. Кочевники, «бугры», возжелавшие бесплатных товаров, свой брат караванщик, решивший переквалифицироваться в разбойника – это просто разные люди в разных местах. А теперь у них один противник, враг, собравший огромное количество людей. Один враг, преследующий их, наблюдающий за ними, изучающий их.
Это совсем не такое ожидание.
-
-
11.11.2013 в 01:50Второй отряд успевает дважды отработать атаку с левой стороны, где байки будут спрятаны между уступами двух Кораблей, и трижды со стороны Пестрой Скалы, где им приходится штурмовать подъем, и лишь затем спускаться вниз к предполагаемому лагерю противника. Тихий, которого тут же направили к его людям, как только выяснилось, что Никлас тоже может ставить растяжки, полагает оба маневра необходимыми: они не самые удачные с точки зрения стратегии, но достаточно простые и не требуют много времени на отработку. Учитывая эффект неожиданности и ночное время, или панику в результате использования огнемета, а в последнем Тихий уверен, их нападение должно дать неплохой результат. Правда, в обоих случаях байк до точки спуска надо будет вести вручную, иначе никакого эффекта неожиданности не получится
- А пулемет?
- Зарядов мало, - меланхолично отвечает Тихий, глядя куда-то за горизонт. Чертовски жарко сейчас в пустыне: лето в разгаре, половина оз уже погибла, песок сверкает сильнее снега, и блеск выедает глаза так же, как и сияние льда, а от земли и глины несет жаром, как из плавильной печи. Люди похожи на одинаковых, обмотанных темным и светлым тряпьем кукол: маски, повязки, куртки, перчатки без пальцев – как они до сих пор с ног не падают? Как он сам до сих пор держится на ногах?
- Я думаю поместить пулемет стационарно, вон там, - Тихий указывает на небольшое возвышение рядом с Белым Острогом, за которым предполагается исчезнуть после налета. Не скала – скорее завал из крупных осколков, сцементированных совместными усилиями холода, глины и летних бурь. С противоположной стороны на высоту легко взобраться, внизу можно оставить байк и, отстрелявшись, успеть спуститься вниз и исчезнуть раньше, чем кто-то успеет отправиться на поиски пулеметчика.
Черный молча кивает, особо не задумываясь.
- Отстреляться тогда надо, как только они откатятся от площадки, чтоб у них было о чем подумать.
- Угу.
- И за один раз.
- Угу.
От третьей реплики Черный удерживается. Можно подумать, Тихий не знает, что делать.
Снаряды для катапульт готовят не только сами команды. Любой более или менее свободный человек почитает своим долгом скрутить плоскую консервную банку свертком, укрепить правильного размера груз ко дну, аккуратно распределить напалм, вставить короткий шнур и плотно затянуть снаряд в гибкий полиэтилен. Затем выкопать неглубокую ямку возле ряда готовых снарядов и установить там свой. Они не знают о древнем обычае, они не пишут на снарядах свое имя или имя погибшего, но ощущают ту же нужду и ту же надежду, что именно этот твой снаряд поразит того самого смертельного твоего врага и отомстит или спасет жизнь.
Огнеметов соорудили только шесть. Но сопла с ускорителей сняли уже с четырнадцати машин. Смысл в этом есть, потому что никто на деле не проверял, сколько выстрелов может выдержать в общем-то не рассчитанный на такой температурный режим сплав. В байке воздух в сопла поступает через систему охлаждения и всем известно, насколько быстро ускорители изнашивают байк. А на состояние самих ускорителей никто не обращал внимания. Кто-то предложил проверить, будет ли работать такая система, снятая с машины, и человек пять тут же ринулись осуществлять эту идею. Реализовать ее удалось, но особой практической пользы она не принесла, и в итоге остановились на варианте иметь под рукой запасные сопла.
Черный раздал привезенные Рагоном бомбы. Поначалу думали отдать бомбы стрелкам, но по здравому размышлению решили, что стрелкам и так будет чем заняться, так что бомбы достались самим высоким и самим метким из каравана и людей Рагона. Их решили приберечь на последний, вернее предпоследний случай, чтобы удерживать противника на расстоянии как можно дольше. Черный повторил это множество раз: своим «командирам», стрелкам и командам катапульт, второму отряду и изготовителям снарядов. Всем. Множество раз. «Нам нужно вымотать ублюдков, нам нужно заставить их впустую расходовать боеприпас, нам нужно продержаться как можно дольше».
Большинство его людей полагает, что Черный рассчитывает на прибытие Белки и его оружия. На самом деле Черный ни на что, кроме них самих, не рассчитывает: они устроили здесь свою крепость, и единственный их шанс выжить – держать оборону.
-
-
11.11.2013 в 01:51Черный опускается на колени, наклоняется к раненому, едва не ложась на песок рядом с ним.
- Ты выживешь? Выживешь?
Ни Вуд, ни очухавшийся Никлас не понимают, что делает дарт. С таким ранением можно выжить в городе. И в пустыне можно, если рядом армейская база, и там согласятся прооперировать раненого. Здесь, без нормальной медицинской помощи, посреди песка и пыли уже въедающихся в поврежденную плоть – шансов нет.
- Ты выживешь?
Такаши хрипло дышит, едва ли соображая, о чем спрашивает Черный, но с воем выдыхает:
- Да.
Черный машет рукой Вервену и Шарику, по каким-то причинам ставшим за последние сутки самыми популярными из «медсестер». Те, понятливо кивнув, вкалывают в руки и шею Такаши ударную дозу обезболивающего, перекладывают его на кусок брезента и тащат к площадке. Обезболивающее еще не подействовало, когда сожженные кисти соприкоснулись с брезентом, Такаши закричал и потерял сознание от боли, но «медсестры» лишь удобней переложили тело на импровизированных носилках и бодро двинулись в «крепость».
Вуд смотрит им вслед, переводит взгляд на Черного и тихо, одними губами говорит:
- Он не выживет.
Черный лишь неопределенно пожимает плечами: да, скорее всего не выживет. Но из них всех вообще мало кто выживет при самом лучшем раскладе, так что сейчас любая попытка оценить чью-то жизнь, прикинуть, кто и насколько полезен, нужен, и стоит ли тратить на кого-то воду, лекарство и милосердие – пустая затея. Если они проиграют, Такаши умрет, так же, как и все остальные. Если выиграют – может и умрет, а может и нет: рагон его знает, а вдруг у сталлеровских ублюдков и аптечки есть армейские?
- Я не знаю, - Черный внимательно и спокойно смотрит на Вуда, - никто не знает.
И Вуд понимает, что Черный не спрашивал – Черный просил.
Они идут обратно к площадке гораздо осторожнее, помня о том, что четыре ловушки стоят и ждут своего часа. И едва успевают добраться до каналов, когда сверху кричат:
- Кочевники! На горизонте кочевники!
В бинокли видно далекие, еще прозрачные столбы пыли: от одного или десятка байков такого не бывает. К трем столбам добавляется четвертый, и пятый, и вскоре горизонт закрывает колеблющаяся тонкая пелена, словно весь песок, какой есть до самого горизонта, поднимается в воздух, словно с запада идет буря, следующий Саймон, от которого ни убежать, ни скрыться уже не получится. Пыль поднимается вверх, вдали пустыня кажется зыбкой, ненастоящей, и если приглядеться, то уже видны темные движущиеся точки, расползающиеся, кажется, по всей пустыне. Черный опускает бинокль, произносит буднично:
- Всем занять свои места. Второй отряд – ждете в засаде. Вуд, возьми пару десятков человек, приберите внизу. Как только они вернутся, Сиггел, ты и твоя десятка разрушаете спуск. Ждем, пока кочевники доберутся до площадки и обнаружат нас. Как только пересекут линию каналов – поджигаем напалм.
Караванщики и кочевники разбегаются по площадке, торопливо делая последние приготовления. Вуд с парнями внизу возят по песку куски брезента, разравнивая следы байков и людей. Тихий последним исчезает за скалами – второй отряд через каменный коридор между Кораблями торопится добраться до байков.
Они готовы. Они будут сражаться.
В этот момент стоящий рядом с Черным Сиггел бледнеет, как полотно, и хрипло произносит:
- Черный… блядь, Черный!
Тот подымает голову и видит, как высоко в прозрачном воздухе пустыни проявляются силуэты «конвертов».
-
-
11.11.2013 в 12:55Спасибо, Винни-Пух.
-
-
11.11.2013 в 13:01-
-
11.11.2013 в 15:30-
-
11.11.2013 в 16:06-
-
11.11.2013 в 18:16-
-
11.11.2013 в 19:53-
-
11.11.2013 в 22:21-
-
11.11.2013 в 22:22Окиро Неви, пилот с двухлетним стажем, связывается со вторым пилотом – ведомым, отрабатывая обязательные, хотя и бессмысленные в данном случае процедуры: сверка схемы, запрос и подтверждение плана, запрос/подтверждение боеготовности, голосовой запрос ведущего и голосовое же подтверждение ведомого о получении приказа. Во время последнего оба ощущают себя не столько пилотами, сколько участниками старинного военного ритуала: связь между модулями пилот-машина позволяет пилотам одинаково рассматривать операционное поле во всем многообразии данных и реагировать под действием одних и тех же факторов. По сути, оба самолета, как и сознание обоих пилотов во время операции, представляют единое целое.
«Сообщение о приближении гражданского летательного аппарата»
«Подтверждено»
«Не имеет важности. Время появления объекта в районе операции – 15:50. Операция будет завершена»
«Отослать запрос диспетчерской службе»
Цели внизу на карте-схеме выглядят как скопление неопределенной формы точек. При необходимости пилот может увеличить масштаб и локализировать конкретные объекты вплоть до единичных. На деле пилоты редко пользуются подобными усовершенствованиями: так же, как сотни лет назад, они полагают себя военной элитой не только из-за величины ущерба, который могут причинить, но и потому, что наносят удары с небес и непосредственно с грудами дымящегося мяса и железа, в которую превращается цель, дела не имеют.
«Наземный сигнал зафиксирован. Локализация»
«Проверка сигнатуры. Сигнал подтвержден»
На планшете, чей виртуальный объем реализуется прямо в сознании пилота, размещается несколько скоплений: два крупных и один малочисленный, по-видимому, представляющий часть второго скопления в районе операции, третий и четвертый на расстоянии двадцать и пятьдесят миль от цели соответственно. Приказа об уничтожении не поступало.
«Сигнал локализован. Коррекция цели»
«Принято»
«Приступить к выполнению задания»
Оба самолета синхронно разворачиваются в плоскость скольжения и, выйдя в район операции, отключают маскировку.
Во время предварительного планирования Окиро предлагал не демаскировать аппараты. Учебная цель на то и учебная, чтобы отрабатывать максимум возможных маневров. Однако майор отклонил предложение. Решение майора облегчает задачу ведомого, но Окиро компенсировал упрощенный маневр стрельбы дополнительной боевой задачей: корректировать схему расположения сил условного противника в районе Южных Гор – две магнитные аномалии в этом районе существенно затрудняют разведку.
«К выполнению задания приступаю»
Плоские черные треугольники, в обводах которых есть что-то неуловимо рыбье, акулье, неподвижно застывают в небе. Так низко, что видны выпуклости двигателей и плазмометов на днищах. Воздух вокруг них словно колеблется, мерцает, самолеты выглядят призраками, и их неподвижность, непричастность к пескам, ветру и небу делает их еще более нереальными. Они выглядят чужаками, не заинтересованными в происходящем здесь, и потому кажется, что они здесь просто так, посмотреть, и когда им надоест – они сгинут в пространстве по своим чужаковым делам.
Это не так, самолеты просто так не гуляют по небу, но они висят над людьми в небе, чужие и странные звери, и кажется, что если сидеть тихо-тихо и даже не думать – звери тебя не заметят и исчезнут так же, как появились.
И люди стоят. Тихо-тихо. И не думают.
А в следующий миг осознание, что они смотрят на свою смерть, обрушивается на них, как порыв бури, и тишина исчезает.
- Суки, - плюет на песок Сиггел, с обреченной тоской глядя в небо, - поганые суки. Они все-таки… все-таки…
- Суки! – орет кто-то из команды катапульт, - твари! Чтоб вы все сдохли!
Кто-то – тот же, кто кричал, или кто-то другой – кидается к катапульте и, направив ее почти вверх, запускает снаряд. Самодельная бомба-консерва взлетает по предельно крутой дуге, падает где-то недалеко от каналов и взрывается. Пламя вспыхивает столбом и растекается по песку негасимой лужицей.
- Чтоб вы все сдохли, - шепотом повторяет кто-то за спиной.
Черный думает, что еще немного, и снаряд взорвался бы прямо в канаве, и прости-прощай их задумка с первой атакой. Потому думает, что это, наверное, уже не имеет никакого значения, и что напалм все равно будет гореть еще долго. Потом вяло удивляется про себя, а зачем тогда люди Сталлера, если это и правда люди Сталлера – зачем они вообще к ним шли, если их сейчас расстреляют с «конвертов», и ни от них самих, ни от их имущества не останется ровным счетом ничего? Это наталкивает его на любопытную мысль: похоже, что люди Сталлера, и даже сам Сталлер не в курсе решений своих кураторов. Черный полагает, что эта мысль могла бы принести пользу, если бы не было слишком поздно для каких-то мыслей вообще.
- Блядь, - тихо повторяет Сиггел. Черный оглядывается, сожалея, что Тихий не рядом, а Келли вообще черт-те где. Но, правда, раз Келли выжил, то сумеет продолжить, потому что если к их песчаной войне привлекли армейцев, то в пустыне делать больше нечего. Но есть еще Соленое Побережье и Старый Город, и если гребаная Юпитер не решит сразу снести все трущобы, то у выживших еще есть шанс пошебуршать.
- Черный, - Сиггел не спрашивает ничего, и все же, когда он поворачивается, когда смотрит ему в глаза, Черный видит в них ту невозможную несбыточную надежду, с которой обращаются к идолам и богам.
Но Песчаная Дева никогда не обещала чудес. Никогда.
- Ничего, - Черный едва заметно, ободряюще улыбается, щурится, отворачиваясь и глядя на «конверты», - ничего. Все получится.
Кто-то уже позади кричит, кто-то кидает гранату и та взрывается, подняв столб песка и пыли. Сквозь крик и грохот взрыва слышен голос Рагона, зычный и бодрый, как всегда, поливающий отборной руганью ублюдков в небе, ублюдков на земле и, в частности, тех ублюдков, которые на хрен впустую раскидываются гранатами. Черный от этого чувствует необыкновенное спокойствие и легкость, и действительно улыбается, легко и спокойно, разглядывая самолеты в воздухе и серый дым на горизонте, откуда приближаются кочевники.
Вот и все. Они дошли до конца пути, и не их вина, что путь оказался так короток. Но у тех, кто остался – все получится.
И Черный повторяет едва слышно:
- Все получится.
А потом «конверты», блеснув острым боком, разворачиваются и скользят в сторону горизонта, и меньше чем через полминуты голубоватое сияние плазмы заливает пустыню вместе с людьми Сталлера, их байками и оружием.
- Мать твою, - с трудом хрипит Сиггел, хватаясь рукой за шею, словно боится, что горло сейчас разорвется. - Мать. Твою.
И Черный вдруг ощущает, как же тяжело стало стоять на ногах.
- Мать. Твою.
-
-
11.11.2013 в 22:23Черный медленно, с трудом, делает пару шагов, переставляя тяжелые, не слушающиеся ноги: то ли правда от пережитого, то ли откат наконец достал его. Кроме шороха песка и ветра он слышит едва уловимый тонкий звон, словно какой-то механизм испускает сигналы, переходя на ультразвук, потом понимает, что звенит в ушах, и те темные точки, которые он видит на горизонте, тоже не настоящие, а кажущиеся. Кружится голова, тошнота подкатывает к горлу, и впору тоже схватится за шею и давить, пока кровь не отойдет от башки, и он сможет снова соображать.
Там, в пустыне, за десяток миль отсюда люди, машины, песок и глина превратились в одинаковую тонкую легкую субстанцию, в ничто. Там пустыня запаяна в кварцевый сплав, в керамлит, не хуже брони космического лайнера, он видел такое, видел не раз, и однажды сам чуть не оказался в таком кварцевом гробу. Там блестящую поверхность сплавленного песка покрывают слой жирного черного пепла и серая пыль металлокерамики и железа, и это все, что осталось там от людей, машин, оружия и несомой ими смерти.
Слишком тихо. Слышно, как колотится собственное сердце, или сердце стоящего рядом.
- Че... кхм… - Сиггел хрипло кашляет, потом шепотом продолжает, - Черный, что это, на хрен, такое? Кто это?
- Армейцы, - голос Черного звучит чисто и спокойно. Он отстраненно удивляется своему спокойствию и выдержке, поводит плечами, сбрасывая невольное напряжение. Двигаться, однако, не рискует: ноги по-прежнему кажутся чужими неповоротливыми колодами.
- Ага, - глубокомысленно говорит Сиггел, словно в словах дарта и впрямь было нужное ему объяснение. Ага, армейцы, что здесь непонятного? Взяли и пришли на помощь нуждающимся. В смысле, выполнили свой долг защитника.
Мысли эти написаны на лбу Сиггела, даром, что лоб закрыт повязкой, а остальная часть лица с трудом угадывается под приподнятой маской респиратора, так что Черный только кивает согласно и снова отворачивается: смотреть в пустыню, где только что умерло не много ни мало человек сто.
-Дерьмо, - шепчет Сиггел. За его спиной кто-то из катапультной команды всхлипывает и начинает смеяться. Сиггел оборачивается: так и есть – парень сидит на песке, держась руками за голову, и смеется все громче и громче. Истерика, простая обычная истерика. Бывает, когда кто-то и непонятно зачем отменяет озвученный смертный приговор. Вот только в их случае нелегко понять, к добру это или к худу.
Сиггел шагает к парню, резко наклоняется и отвешивает неслабую оплеуху. Парень на миг замолкает, потом опять начинает хихикать, и Сиггел от души врезает еще раз. Судя по тому, что парень кулем валится на песок – перестарался.
-Дерьмо, - говорит кто-то уже вполне громко.
Люди вокруг стоят, сидят и даже лежат, кого как застукали «конверты», и неотрывно смотрят на горизонт. Словно ждут: может, произойдет что-то еще? Возможно, армейцы сейчас вернутся и превратят Остров Кораблей в такое же гладкое блестящее место, в которое превратили песок вместе с людьми Сталлера. Возможно, не вернутся, потому что где-то там, в Танагуре, в кремниевых мозгах Юпы, случился глюк и все отменил. А может, Песчаная Дева явила себя в своем могуществе, и ждет их теперь немеряный навар, вода в любом месте, где коснется песка посох странника, и манна небесная, которая, как и положено, сыплется с неба.
Дерьмо.
Слева и сзади, он всегда так подходит, материализуется Вуд.
- Дарт, что происходит?
Черный качает головой, не оборачиваясь:
- Понятия не имею. Ты это видишь так же, как и я.
- А они, - Вуд смешивается на секунду, но продолжает, - а они не вернутся?
Черному хочется взять себя за волосы и несколько раз крепко встряхнуть голову. Может быть, это поможет ему отличить реальность от вымысла? Может, чертовы «конверты» им всем привиделись, и ублюдки еще только едут сюда? А может, он вообще просто заторчал от стимулятора и все еще сидит около стены пещеры и тупо улыбается?
- Я не знаю. - Рагон всех задери! Да он не знает, сколько времени прошло между вопросом и ответом, где уж ему знать правильный ответ.
- А…
- Я не знаю!
Вуд мгновенно замолкает, наклоняет голову, смотрит вниз на свои ботинки или на песок с непривычным выражением смущения и неловкости. Как если бы уличить дарта в незнании – ужасно какое стыдное дело.
А Черный понимает, что он не злится, и не от злости кричит, а от страха. Потому что все, что они надумали, все, что он сам надумал и рассчитал, держалось на убеждении, что у этой игры есть правила, и кураторы игры не допустят их нарушения. То есть, это, конечно, не слишком правильно было – основываться на этом положении, никто ни им, ни Сталлеру, наверняка, честного слова не давал и денежного залога в банке не оставлял. Но они все равно на это рассчитывали. Он на это рассчитывал и надеялся победить.
Но вот кураторам что-то не понравилось, и за несколько минут армия их противника была уничтожена до последнего человека. Их просто выбросили из игры, как ненужный элемент, досадную ошибку. Но при этом тоже соблюдали определенные правила: противник, уничтоженный высшими силами, не оставил после себя материальных ресурсов.
И теперь он не знает ни что делать, ни чего ожидать.
Куда помчались чертовы вояки? Не решат ли «высшие», мать их, силы, что справедливости ради и для восстановления равновесия следует уничтожить Белку с его людьми, уничтожив тем самым оружие и с той, и с другой стороны? Или расстрелять второй отряд Рагона, который хоть и далеко, и доберется сюда не раньше, чем через несколько дней, но безусловно представляет собой эффективную боевую единицу? И какого рагона всем этим правителям пришло в голову кинуть своего ставленника и уничтожить его людей?
Кто, Юпа всех сожри, знает, что здесь происходит?
-
-
11.11.2013 в 22:23- Это ты, да?
Никлас стоит ровно, с выпрямленной спиной, и на лице его тревожное и какое-то сочувственное понимание. И именно это сочувствие, даже сопереживание, как если бы он и впрямь что-то знал, заставляет Черного задохнуться от гнева. Словно свет белый в глазах переворачивается. Он рычит, как зверь, прыгает на Никласа, ударом под дых валит того на песок и без всякой жалости, не разбирая, избивает руками и ногами.
- Ты! Это ты! Твой хренов датчик! Сука! Что он велел тебе сделать? За каким хреном он тебя послал?! Сука! Блядь! Дерьмо!!!!!
Никлас не сопротивляется: подтянув ноги к груди и закрыв руками голову, он покорно терпит побои, и эта покорность отрезвляет Черного лучше и быстрее, чем ответное сопротивление или оправдания. Вуд, застывший в полуготовности в паре шагов позади, облегченно вздыхает и отступает еще на шаг назад. Остальные так и стоят, молча наблюдая: никому, кроме Вуда, мысль о том, что избиение надо остановить, в голову не пришла.
- Ты. Дерьмо! - Черный напоследок бьет ногой, попадая каблуком по бедру – не удар ради побоев, просто жест отчаяния, и падает рядом с Никласом на колени. Сдирает с него головную повязку и, схватив за волосы, поднимает голову:
- Где этот чертов чип? Где датчик?
Никлас не отвечает, то ли опасаясь заговорить, то ли не собираясь отвечать. Вопрос бессмысленный: какая польза будет Черному или его людям, если они узнают, где на теле шпиона зашит этот датчик? Черный спрашивает по той же причине, по которой только что его ударил – от отчаяния.
- Что ты должен был сделать? Что они должны были сделать? Засечь твой сигнал и уничтожить других? Так?
- Я не знаю, - тихо говорит Никлас. Выражение сочувствия с его лица никуда не делось, несмотря на синяк на скуле и свежие царапины, и Черному от этого становится совсем тошно.
Словно этот чужак знает его тайну. Словно его тайну знают все.
- Какого рагона? - в ярости шипит Черный, готовый опять ударить, толкнуть лицом в песок и давить, пока тот не начнет задыхаться.
- Я правда не знаю, - громче говорит Никлас, - но сигнал моего чипа служит предупреждением о неприкосновенности.
Его слова должны были обрадовать Черного: «конверты» засекли сигнал наблюдателя, подчинились высшему приказу и уничтожили другой отряд, тот, в котором наблюдателя не было. А значит, Никлас служит им своего рода гарантией, и значит, их караван, они все, теперь тоже находятся под покровительством высших сил. Но он не радуется.
Он садится на песок, чувствуя одновременно неподъемную усталость и злость, желание разбить, разнести все вокруг, чтобы и мыслей не осталось, чтобы не надо было вообще думать обо всем этом дерьме. Это слабость, он понимает, страх и злость продолжают колотить его изнутри, но это не отменяет ни его долга по отношению к своим людям, ни долга перед самим собой.
Черный думает, что на самом деле он все знал с самого начала. Просто не хотел этого признавать. Скорее всего, ему так только кажется, но понял он точно раньше, чем сам себе признался.
- Почему ты здесь? Здесь, с нами?
Прежде чем ответить, Никлас оглядывается: как бы тихо он не говорил, кроме Черного его услышит и Вуд, и Сиггел и еще не менее пяти человек, стоящих ближе всех. И услышит Рагон, примчавшийся с другой стороны площадки и бесцеремонно распихивающий столпившихся людей. Но Черный секрета из признаний шпиона делать не собирается.
- Какого хрена ты здесь?
Никлас осторожно приподымается на локте, окидывает Черного внимательным взглядом.
- Я могу сесть?
- Валяй, - пожимает плечами тот. Никлас садится, слабо морщась – удары Черного, пусть и не причинившие сильных повреждений, все равно были весьма болезненны. Черный отворачивается, рассматривает горизонт, хмурится: он не хочет смотреть на собеседника, он не хочет гадать, говорит тот правду или нет. По большому счету, единственно важный вопрос сейчас: вернутся «конверты» или нет? И если подумать, становится понятно, что шансов знать это у Никласа не намного больше, чем у него самого.
- Я наблюдатель. Я должен был… должен был переходить из группы в группу и оценивать действия. До твоего каравана я ходил с Издоном в его абре, а потом с группой Литовца – пара его парней была в той группе, что напала на нас на тракте.
«Напала на нас» – не самое удачное выражение, но Никласу виден только профиль Черного, так что отметил тот его оговорку или нет, он может только гадать. Черный отметил. И догадался о ее причине раньше, чем Никлас озвучил ее.
- Но потом все пошло не так. В мою задачу входило только наблюдение. Я не имел права вмешиваться в события и должен был избегать опасных ситуаций. Но мне… не удалось покинуть твой караван. Мне пришлось участвовать в сражении.
И ему понравилось так сильно, что он решил остаться и наплевать на свою работу. Сарказм не облегчает душу, и Черный продолжает гипнотизировать взглядом песок в пустыне. Конечно, Никлас продолжал исправно шпионить для своего блонди, но за каким-то чертом он ведь все равно оставался с его караваном? И продолжал… участвовать.
- Я мог уйти позднее. И на Реке, и на торжище Белой Базы были люди… другой группировки, но я… принял иное решение.
Неожиданно начинают саднить ладони, и Черный, посмотрев на свои руки, замечает, что стискивает кулаки так, что ногти впиваются в ладони до крови. Надо заткнуть рот болтливому ублюдку.
Нельзя затыкать рот болтливому ублюдку.
- «Конверты» вернутся?
Никлас отрицательно качает головой:
- Я не знаю. Я не связывался… со своим боссом с самого торжища.
А на торжище, во время звонка, его босс, значит, одобрил принятое своим шпионом решение.
- Думаю… уверен, что нет. Я не только наблюдатель, я оцениваю принятые группой решения и предпринятые действия, и ты, твоя группа…
- Заткнись, - Черный снова рычит. Он горбится, напрягается всем телом, чтобы не сорваться, чтобы не вцепиться снова в морду ублюдка, не придушить его, и не лишить «свою», блядь, группу, шансов на выживание.
- Заткнись. Или я тебя сейчас в песок урою!
Рядом откуда-то появляется Тихий, опускается на корточки, беспокойно глядя на то на него, то на Никласа. Тихий не вмешивается, не отвечает, когда кто-то спрашивает, то ли Рагон, то ли Сиггел, лишь отмахивается, не подпуская к Черному людей, и за эти пару минут покоя и защищенности гнев и ярость Черного проходят.
Бессмысленно ненавидеть зиму за то, что она холодная, нелепо требовать от бури, чтобы она превратилась в весенний ветер. И ждать, что высокомерные искусственные ублюдки внезапно станут сочувствовать людям – тоже нелепо и бессмысленно.
Черный выпрямляется, поводит плечами, разжимает кулаки. Что ж, он знает, что война в пустыне – игра для эосских сверхсозданий, знает, что для них все его люди, и он сам, и все те, кто играют, как им кажется, за другую сторону, все они – просто пешки. Он знал это и раньше, и считал, что даже в качестве пешки все равно можно и нужно сражаться. Ему остается только признать, что он пешка и для того высокомерного ублюдка, с кем три года назад он перешел пустыню, и кто был за это так благодарен, что выпустил его из города и назвал по имени.
Так и есть. Так тому и быть.
Черный вздыхает, и когда поворачивается к Никласу, лицо его, пусть и побелевшее, почти спокойно, а голос звучит ясно и четко.
- Ты решил… что наша группа действует наиболее эффективно? При заданных условиях?
Похоже, сдержанно-официальная формулировка придает Никласу уверенности. Тот быстро кивает в ответ:
- Да. Вы проявляете большую сплоченность и согласованность действий, чем специально подобранная группа и группы, объединенные общим экономическим интересом. Ваши решения часто парадоксальны, но всегда адаптированы под условия задачи. Насколько я понимаю, некоторыми навыками солдата обладает только Тихий, у тебя таких умений нет, но твой талант полководца очевиден.
Черный ловит себя на мысли, что разговаривает с компьютером. Причем с компьютером, адаптированным, как выразился только что шпион, под местные условия, и что в разговоре Никлас только в последний момент успевает произнести не «ваши показатели», а «ваши решения», не «индекс синхронизации», а «я понимаю». Но эта мысль не столько раздражает его, сколько усиливает отчужденность.
- «Конверты» выпадают из заданных условий. Это очевидно.
Если и есть в замечании Черного сарказм, то Никлас его не ощущает.
- Я не знаю, что произошло. Возможно, другая сторона допустила ошибку.
- Ага. Или произошел системный сбой.