Держаться за воздух. Часть третья.

[/винни-пух/]

Мне все время кажется, что начало третьей части читали уже все, потому что кучу кусков уже выкладывала. Но вот эти куски вместе.

Не бечено.


Третья часть.

Белый снег, серый лед,
На растрескавшейся земле.
Одеялом лоскутным на ней -
Город в дорожной петле.
А над городом плывут облака,
Закрывая небесный свет.
А над городом - желтый дым,
Городу две тысячи лет,
В. Цой “Белый снег, серый лед”.

- Кент, иди поешь.
- Не хочу, - и чертова идиотская улыбка в тридцать два зуба. Тонико прикрывает глаза на секунду, руки механически продолжают двигаться: распаковать контейнер, засунуть в микроволновку. Поставить таймер.
Прислониться лбом к холодильнику и послать к рагонам проклятую планету и всех живущих на ней ублюдков. Такое он делал позавчера и кажется с неделю назад. Вчера в ответ на зависшую на лице Кента улыбку, он размахнулся и дал тому в челюсть. Так что улыбка у него теперь не на тридцать два, а на тридцать: еще один зуб Кент потерял давно. Кажется сразу после “Гардиан”.
Таймер пищит. Зазывно мигая зеленым знаком . Тонико тупо смотрит на табло. Открывает дверцу, вытаскивает контейнер. Надо снять остатки упаковки, пока они не начали самообрабатываться прямо на тарелке. “Кошибу и ТЦ” - дешевая марка, упаковка превращается в ответное оплывшее желе или вообще лужу, если во время не убрать - будешь есть с соусом.
Тонико открывает утилизационный люк и выбрасывает все вместе – и еду и упаковку. У него такое ощущение, как будто его самого туда пытаются сбросить. Временами ему кажется. Что он не против.
Кент сидит перед голоэкраном. Улыбается, но уже не так радостно: видимо это связано с новостями – а на экране крутится ролик о катастрофе на станции гипер-узла. Накладка выхода, ошибка оператора. Сбой системы, тер акт – рагон их знает. Что там происходит, но в результате два уже воплощенных корабля практически въехали друг в друга, перемешав свое содержимое с завидной равномерностью. К счастью. Суда были небольшие, и жертв оказалось немного. Тонико думает, что изображенный мясной фарш - следствие хорошей творческой работы оператора.
Кент так бы сказал. Нелею назад, две недели назад. Он так бы сказал и проехался еще как-нибудь по операторам системы и тем, кто нахапал кредитов при строительстве. А вот он бы. Тонико. Он бы говорил о жертвах и сокрушался. Хотя бы в слух.
- Кент.
- Посмотри, - Кент поворачивается к нему. Он действительно не улыбается. Лицо у него как печальная маска мультяшного героя, - ужас какой. Страшная трагедия.
Он не улыбается, но глаза у него блестят жадным интересом. Не презрением к неудачникам, сумевшим влезть в такое дерьмо, не презрением к нему. Тонико, за то, что тот сочувствует неудачникам. Потому что сам неудачник.
- Кент, с каких пор тебя волнует это дерьмо?
На миг лицо у него перекашивается. Становится злобным, каким-то отчаянным. Тонико ловит этот миг с жадность. Даже подается вперед, чтобы разглядеть получше или может задержать подольше. Но тут выражение исчезает, словно канал переключили и Кент говорит:
- Там летают наши корабли. И мы, и кто-то из наших может оказаться в таком месте.
- Какое тебе дело до наших кораблей? И мы там никак оказаться не можем. Ты что, спятил?
- Это наши корабли, - упрямо повторяет Кент и, подумав, добавляет, - это ты не во что не вроешь и ничего не хочешь. Вечно ноешь только. А если мы тоже станем гражданами, то сможем и летать.
- Ты идиот. Ты просто идиот, - безнадежно повторяет Тонико, - у тебя, блядь, крыша поехала. А ты даже не видишь этого.
- Это ты не видишь, - злобно шипит Кент, - только ноешь. Сидишь тут и ноешь. Отвали от меня. Я новости смотрю.
Голос звучит, так как будто это снова его Кент. Но Тонико уже не ведется. Не смотря на злость на лице. Несмотря на полученный за выбитый зуб не хреновый фингал, и не менее не хреновый удар по почкам, Тонико все равно больше не ведется. Он просто встает и уходит на кухню: смотреть, как на стене соседнего здания пляшет проекция нового социального проекта.
Почему в это дерьмо верит Кент? Почему не верит он, Тонико? Нытик и неудачник, всегда снизу, всегда крайний. Ну почему он не верит? И почему вместо незлобного недоублюдка Кента ему хочется видеть старого злобного ублюдка Кента?
Он слышит, как Кент входит на кухню, как останавливается позади него и неуверенно говорит:
- Ты просто не догоняешь. Ты должен… блядь, ну я не знаю, но ты просто не догоняешь.
Тонико кажется. Что вот именно сейчас его запихивают в утилизационный люк. А Кент, тот, что стоит у него за спиной – это Кент, который из этого люка уже вернулся.

- Хочешь что-то спросить?
- Нет. Я хочу послушать.
- Хорошо, - блонди разворачивает кресло, садится спиной к окну, складывает ладони на коленях – одну руку на другую. Волосы светятся против солнца, в их сиянии лица почти не видно. Черный слабо морщится, но проглатывает возражение: какая разница видит он его лицо или не видит?
Но посмотреть он бы не отказался.
- Я сожалею, что тебе пришлось понести потери.
Черный издает неопределенный звук, то ли презрения, то ли гнева, выдыхает медленно, глядя на стену. Он просто не ожидал, что слова блонди, это его… попытка может причинить такую боль. Они все для блонди – пешки, разменная монета. Но услышать это от самого блонди все равно больно.
Черный вспоминает людей, идущих за ним сквозь бурю, взрывы, крики, огонь и землю, вставшую на дыбы, людей, которые продолжали сражаться, людей, которые проиграли и людей, которых выиграли – и ничего не говорит. Не кричит, не требует, не гневается. Ему нет дело до блонди, ему нет дела до его игр. У него своя цель.
- Ты не сожалеешь. Ты понятия не имеешь, что это были за люди, ты понятия не имеешь, что они сделали. Так что нет, ты - не сожалеешь.
Черный уверен, что блонди улыбается: едва заметно, с оттенком превосходства и доброжелательной снисходительности.
- Я сожалею о твоих потерях, а не о людях, которых ты потерял.
- Да, верно. Я прослушал половину.
Блонди слегка склоняет голову:
- Может быть, лучше отложить нашу беседу? Ты устал? Голоден?
Черный отрицательно качает головой.
- Нет. Я спал в катере.
Потом, решив, что любезное предложение блонди можно истолковать по-разному, опускается на пол и вольготно вытягивает ноги. Стена здесь тоже теплая и шершавая – как в той камере.
- Я велю принести стул, – говорит блонди.
Черный думает: “Что ж сразу не велел?”, но указать на это очевидное обстоятельство не желает. Ясон в жизни ничего не сделал, не представив сто пятьдесят вариантов последствий. Так что наверняка рассмотрел и такой.
- Не надо. Мне и так хорошо.
Ясон кивает, складывает ладони так, чтобы кончики пальцев соприкасались, и начинает.
- Как ты уже знаешь, Рики, происходящее в пустыне является долговременным проектом.
Черный невежливо прерывает:
- Ты можешь не называть меня Рики?
- Почему? Это твое имя, насколько я знаю.
- Да, точно. Только меня так называли сто лет тому назад. Я отвык.
- Тебе неприятно?
Проявление человечности у Ясона, внимательности к нему, всегда ставили Черного в тупик: что имеет в виду блонди? Какую цель преследует? Или, если точнее выразиться: что он хочет узнать, чтобы ударить побольнее.
Ну и что хочет узнать Ясон на этот раз?
- Да, неприятно.
- Хорошо, - Ясон молчит несколько секунд, как если бы ему требовалось собраться с мыслями, что совершенно точно – Черный уверен – неправда, и продолжает, - так вот, проект был начат в прошлом году и уничтожение кочевничьих банд было его первым этапом.
Ясон замолкает, давая возможность высказаться собеседнику. Черный молчит: обсуждать решения Юпитер – пустое дело, а проболтаться о предполагаемой судьбе некоторых из этих уничтоженных кочевничьих банд можно запросто.
- Вторым этапом является районирование пустыни и обозначение территориальных границ районов. Таким образом, можно разделить население на небольшие структурированные группы, легче поддающиеся контролю, и связанные общими интересами. Предполагалось разжигать конфликты между этими группами, чтобы определить наиболее эффективную, и позволить этой группе захватить власть над всеми или над большинством районов. Это позволило бы сформировать из разрозненных групп подобие общины с четкой иерархией и более высокой степенью организованности, чем это возможно в группе с непостоянным населением и интересами. Лидер такой группы, что, очевидно, пользовался бы огромным влиянием, что в свою очередь позволило бы ему изменить устоявшийся порядок без обычных конфликтов.
Черный молчит: щурится от солнца, лезущего в глаза, но упорно смотрит на него. Напротив света фигура Ясона словно тает, как если бы его здесь не было вовсе, как если бы это была просто какая-то голограмма никчемная. Ему очень, очень хотелось бы думать, что это не настоящий Ясон. Не тот Ясон, которого он знал десять лет тому назад и даже не тот, кого тащил на своем горбу три года тому назад.
Но он знает, что это неправда. Это – настоящий Ясон Минк, и ничего тут не поделать.
- Предполагается, что население пустыни увеличится за счет притока обитателей Церес и лидер новой общины, пользуясь своим влиянием, сможет контролировать и корректировать этот поток, пополняя общину полезными членами общества. На третьем этапе проекта ожидается получить сформированное, функционирующее человеческое сообщество с устойчивой системой исполнительной и законодательной власти.
Черный чувствует, что теряет нить разговора. Ясон что-то имеет в виду, выражаясь так официально и правильно до тошноты. И если он, Черный, правильно понял Никласа, то здесь, на его месте, вполне мог сидеть Сталлер, или еще Юпитер знает кто, и выслушивать сентенции блонди. Наверное, Сталлеру было бы понятнее то, о чем говорит Ясон, хотя по слухам, его противник тоже невысокого происхождения. То, что целью чертовой игры было выявление самого эффективного лидера – он понял. Что пустыню хотели поделить, и стравить людей друг с другом, а потом под кем-то объединить – это он тоже догадался. Община с исполнительной и законодательной властью ставит Черного в тупик: это, в смысле, кому карать, а кому придумывать за что и как?
Вчера он похоронил своих друзей. Людей, которых знал давным-давно, людей, которых знал недавно, людей с которым шел по тракту, людей, которых вообще не знал, но вместе с которыми сражался. Он их потерял. Они погибли. И они погибли не за то, чтобы он стал самым эффективным лидером.
- Блонди, - Черный откашливается, чтобы не заорать во весь голос или не вцепиться в это чудесное прекрасное равнодушное лицо. Ничего из этого не выйдет – он знает, блонди просто высмеет его, - Боюсь мне совершенно безынтересно, что там у тебя за суперпроект и что там положено делать по этапам. Думаю, тебе точно так же безынтересно, сколько людей за этот твой проект кровью умылись и сколько еще сдохнут. Так что давай, не будем пересказывать друг другу свои интересы. Давай, те мне скажешь, что ты хочешь, а я подумаю: сумею я с тебя за это что-то слупить или пошлю на хрен.
Ясон медлит с ответом: вряд ли его смутила наглость Черного, так что обдумывает он что-то свое, блондевское, а Черный в этот момент пытается представить на своем месте Сталлера: интересно, а ему блонди дал бы стул? Или тот бы простоял перед ним по стойке “смирно”?
- Три года назад, ты утверждал, что не продаешься.
Черный усмехается. Три года. Ха! Три года назад он был сам по себе, отвечал только за свою задницу и мог разбрасываться горделивыми заявлениями. А вот ради своих, продать может и не только свою жизнь.
- Дурак был. Теперь поумнел.
Ясон снова медлит и в какой-то дикий крошечный миг, Черный почти воочию представляет, как блонди поднимается из кресла, идет к нему, а в пальцах блестит то самое гребанное кольцо. Миг проходит, он коротко смеется – привидится же такое – и ждет продолжения. Похоже, блонди немного удивлен.
- И что ты можешь предложить?
Вот теперь Черный не выдерживает и хохочет: громко и откровенно, качает головой и кашляет, как всегда после смеха.
- Нет, блонди. Это мы уже проходили. Это ты хочешь купить, а не я – продать. Так что ты и предлагай.
- Статуса лидера, под властью которого и будет находиться община, тебе недостаточно?
Черный пожимает плечами. Блонди меняет тему, блонди увиливает – блонди не хочет говорить о деле.
- Не забывай о второй возможности: я всегда могу послать тебя на хрен.
Черному кажется, что Ясон улыбается. Да нет, не кажется, точно улыбается, как тогда в колодце – с таким удовлетворенным видом как будто его наглость самое правильное из того, что он мог услышать.
- Хорошо. Значит, лидером всех пустынников ты быть не желаешь?
- Нет.
- И быть владельцем всех обогатительных станций и водяных источников тоже?
- Нет.
- Даже если у тебя будет официальный гражданский статус?
Черный отлепляется от стены, сильно щурится, пытаясь все-таки увидеть, что там сейчас изображает лицо Ясона. Если бы это был не Ясон, а нормальный человек, если бы это был, например, Келли с его любовью к розыгрышам и сюрпризам, он бы решил, что блонди пытается преподнести ему сюрприз в лучшем виде. Разыгрывает, интригует, чтобы добиться наибольшего эффекта.
- Какого рагона?! Что ты задумал. Блонди?
Ясон наклоняется вперед, свет больше не скрывает его лица. Он действительно улыбается и глаза у него веселые и насмешливые.
- Я хочу, Черный, чтобы ты выиграл войну. Чтобы ты собрал вокруг себя как можно больше людей, чтобы эти люди были похожи на тебя и считали тебя своим лидером, чтобы эти люди, так же как и ты, хотели свободы и независимости. И тогда, Черный, я дам вам эту свободу. Я посажу вас всех на корабли и отправлю осваивать новую планету.

Келли смотрит на потолок и думает, что у него “дежа вю”: опять он лежит на спине, опять смотрит в потолок землянки и опять у него все ребра сами на себя не похожи. Может, ему все приснилось? Может, ничего не было?
Но потолок здесь другой. И запах точно другой: раскаленное железо, порох, мокрая глина и сера. Интересно, что здесь делает сера?
Его “землянка” - ниша в скале. С одной стороны ниша закрыта прикрепленным на какой-то конструкции брезентовым и, что гораздо удивительнее, вторым тонким пологом из обработанной бумаги. Брезент поднят наверх, второй полог закреплен сбоку – даже фалды есть как на какой-нибудь натуральной принцессиной кровати. И смех и грех.
Тихий усаживается перед “входом” на корточки. Молчит, подбрасывая в ладони какую-то мелочь: то ли популярные в пустыне кости рагона, то ли еще что-то, нанизанное на тонкую веревку. Келли хмыкает про себя и вместо того, чтобы ждать нужного вопроса, спрашивает сам:
- Ты как?
Тихий быстро взглядывает на него, без удивления, и даже с каким-то одобрением, и Келли расплывается в улыбке.
- Нормально, - потом решает уточнить в своей своеобразной манере, - все живы.
Келли чувствует, как улыбка натягивается на его щеках, но продолжает излучать радость. Не все, кто дошли, живы. Ольхе, Торн, Вервен – вторая неизменная медсестра – умерли уже в Мастерских. Из людей Рагона умерло еще четверо, которых Келли плохо помнит. Умер Дап, он был ранен в живот, до Мастерских он дотянул, но скончался, как только они поднялись на плато. Кто-то умер из механиков, но последних Келли совсем не знает.
Слова Тихого означают, что сегодня из тех, кто дошел, еще никто не умер. Но и это тоже хорошо.
Келли, вспомнив, неосознанно касается груди ладонью. Тогда в окопе, он не понял, что произошло: он ощутил удар, он успел удивиться и возмутиться, а следующее, что он помнит
- покачивание серого неба над головой, настолько тошнотворное, что его желудок тут же решил об этом сообщить. Шарик потом говорил, что его ударило камнем, просто куском глины, который откололся от бруствера и зафигачился ему под ребра. Забавно, учитывая, сколько и чего ему туда зафигачивали за последние полгода.
- А Хорек?
Хорек в Мастерские тоже добрался, ну, то есть, довезли. Правда, тоже на носилках: на байках отправили относительно целых раненых. Несколько осколков пропахали мышцы и кожу на спине, и какой-то из них повредил позвоночник: ноги Хорек вроде бы ощущает, но двигаться не может. Возможно пока.
Келли видел его вчера: Кетут и Рона тащили его к кузне на куске брезента, к которому уже успели приделать удобные ручки и подобие спинки из двух перекрещенных железяк – получилось подобие висячего стула, и Хорек покачивался в нем с видом варварского божка. Во всяком случае, выражение лица у него было умиротворенное и счастливое. И вообще у него было выражение лица.
- Лучше всех, - слегка улыбается Тихий, имея в виду именно этот счастливый и довольный вид. Такое впечатление, как будто Хорька все устраивает.
- А Черный? – спрашивает Келли и тут же вспоминает: да, Черного здесь нет, а у него, Келли, сотрясение и поэтому некоторые вещи постоянно выпадают из памяти.
Тихий пожимает плечами, невольно стискивая в ладони тихо бренчащую мелочь. Ни слуху ни духу от Черного, два дня уже как. Что он там делает в Танагуре?
- Голова болит?
Келли задумчиво смотрит на потолок, потом на Тихого: болит, что ей сделается? Тот кивает, встает, неопределенно машет рукой, то ли собравшись попрощаться, то ли выражая надежду на выздоровление, и двигается в сторону кузни.
Келли провожает его взглядом, потом снова смотрит на потолок. Ну, то есть, на полотнище. Он думает.
Кузня сейчас не работает. Келли немного жалеет об этом, уж больно сказочное это было зрелище: пар, клубами вырывающийся из кузни, высверки огня и алый отсвет расплавленного металла, люди в своих асбестовых фартуках и масках, с потемневшими лицами и руками, похожие то ли на ожившие статуи, то ли на чертей из преисподней. Но лазарет с кузней оказался не совместим, и плавильное дело временно приостановили, так же как и испытания новых бомбометов. Шива рвал и метал.
А потому здесь тишь и благодать, Солнце поджаривает пустыню как ему и положено, скалы тихо дымятся от зноя, а к безжизненному запаху нагретого песка примешивается запах крови, мочи и гниющей плоти. В некоторых случаях повязки не спасали или были наложены слишком поздно: песок попадал в рану, и приходилось срезать плоть до живой ткани и начинать лечение заново.
А теперь вот Тихий пришел интересоваться его самочувствием. Не то чтобы Келли считал,что Тихому безразлично его самочувствие, но вот то, что обеспокоенность Тихого выражается в несколько другой форме – в этом он уверен.
Тихий что-то задумал, какую-то … экспедицию и хочет убедиться, что его старый раненый друг надежно пришпилен к койке своим состоянием. А Черный об этом не знает. Иначе не зачем было бы в чем-то убеждаться. А значит, и дальше Тихий будет действовать втихаря и в надежде, что Черный его не подловит. Зряшная надежда: Черный на раз просекает подозрительные дополнительные мысли, так что у Тихого ничего не выйдет.
Тут Келли вспоминает, что Черный сейчас отсутствует, что Тихому больше никто не указ, а с ним, Келли, он вообще не захотел ни о чем говорить. Плохо дело: если он опять забудет, что Черного нет, то не сумеет вовремя вмешаться или предпринять что-нибудь, потому что понадеется на Черного. А если не забудет, то, что он может сделать?

Лежка Купера большой никогда не была. Но использовалась почти круглый год: не так чтоб совсем далеко от Перевалки, не так чтобы совсем уж далеко от тракта – в аккурат посредине, и те, кому не надо было делать петлю на Холодную шахту, сокращали путь, направляясь прямиком с тракта до Перевалки через лежку Купера. Очень удобное место.
Собственно оно и сейчас очень удобное место. Восстановить несколько землянок – невелик труд, отстроить картонные халабуды и гаражи – тоже, разве что чуть дольше. Восстановить погибших людей будет, конечно, невозможно. Но в пустыне так всегда: одни уходят, другие приходят.
Барбра мрачно ковыряет песок рогатиной, искоса поглядывая на своих людей, осторожно пробирающихся между обвалами, грудами разбитых машин и трупами. Последних обыскивают: кислород и воду с тех поснимали, может еще какие мелочи, а вот консервы остались, батареи остались, ножи и даже гвоздеметы. Барбра рассматривает обнаруженное имущество и еще сильнее мрачнеет.
Прав он было в своем предположении: ублюдки пошли на Перевалку. А дальше двинут на Южные Горы, по шахтам, захватят обогатительную установку, вырежут шахты и привет: вся власть будет у Сталлера. Перевалка, конечно, тот еще камешек, хрен смелешь, да и саму остановку взять им надо целой, но судя по “подарочку” Белки, люди это будут крайне серьезные. Так что рассчитывать на то, что оружие – это всего лишь преувеличенная байка не стоит. Какая там на хрен байка, если у трупов отверстия в башках и желудках?
- Слышь, дарт, - Гром, прозванный так за умение матерится с необыкновенным искусством, затягивается у кого-то обнаруженной сигаретой, протягивает одну Барбре, тот принюхивается: сигарета с травкой, скрученная не здесь. Гром ловит его удивленный взгляд и подтверждает:
- На трупе нашел. Богатый, однако, бандит пошел, а? На травки не зарится.
- Угу, - кивает Барбра, подкуривая.
- И оружие ему не надо, и байки ему не надо. Они че, с Перевалки думают пехом идти?
- Угу, – снова кивает Барбар, не обращая внимания на удивление Грома.
- Кислород, однако же забрали.
- Угу, - Барбра кивает в третий раз и машет своему помощнику Керту, – собирай людей. Идем дальше.
- Куда?
- На Перевалку. Попробуем их обогнать, - травка в сигарете есть, Барбра по вкусу ее чувствует. А вот эффекта никакого, как будто сухое сено скурил. Есть во всем происходящем еще какое-то дерьмо, которое он вот так сходу никак не просечет. Что-то совсем дерьмовое и невиданное.
- Пешком... а один на байках, - Гром затягивается, с сомнением качает головой. Барбра удерживается от того, чтобы дать ему как следует, только холодно повторяет,
- Попробуем обогнать.
Когда его люди собираются, поправляя мешки, пояса и ботинки пред тем, как снова двинутся, он, хмурясь, снова подзывает Керта.
- Облей напалмом пару машин и подожги.
Керт с недоумением смотрит на него: о сигналах затеянных Черным он, конечно, слышал, сам же Барбра не раз и распространялся. Но они вроде как сами бедствия не терпят, а тем, кто тут погиб, помощь уже не нужна.
- Подожги. Пусть на Перевалке подымут свои задницы.
Когда они уходят, вслед им идет волна жара и вони, что-то несильно взрывается. От огня на багровеющий песок ложатся длинные прыгающие тени, столб дыма в быстрых ночных сумерках долго виден не будет. Но это все, что они сейчас могут сделать, и они это делают.

Ясон, дежурно улыбаясь, подносит бокал к губам, атташе по здравоохранению Кирия Торренс - умная, красивая, чертовски хитрая бестия, то же улыбается, опустив ресницы и пряча насмешливый блеск глаз. Чтобы выпить глоток, она запрокидывает голову, демонстрируя изящную смуглую шею и мерцающий блеск белого золота в ушах. Кожа ее в приглушенном свете сияет шелком, сияют влажные от вина губы, когда она опускает бокал. Сияют темные прекрасные глаза, когда она снова взглядывает на Ясона – мечтательно и насмешливо.
Она чертовски хороша - новый шпион Альянса и по совместительству держатель акций концерна “Тайги” как не без основания полагает Ясон. И достаточно умна, чтобы знать насколько бесполезно расточать чары на представителей Синдиката. А значит, у ее поведения есть другие причины: либо госпожа Торренс жаждет прямого разговора, прикрываясь невинным флиртом, либо все представление затеяно для некоего наблюдателя, либо и то и другое вместе.
- Ваша планета славится разнообразными развлечениями.
- На Амой рады гостям, - поддерживает Ясон. Беседа с атташе по здравоохранению не соответствую его уровню, что уже является поводом для слухов, беседа с одним из держателей или контролирующих лиц “Тайги” была бы достойной причиной, но подобная информация не является достоянием гласности. Кирин подсунул Ясону Аиша, отчаявшись наладить сотрудничество с прекрасной гостьей. По-видимому, у госпожи Кирии вполне определенные инструкции.
- На самом деле не так уж разнообразны ваши развлечения, - Кирия улыбается, прокручивая в пальцах ножку бокала, - как и ваша гостеприимность.
- Ваши слова способны вызвать отчаяние у любого из присутствующих, - Ясон, посчитав комплимент слишком громоздким, на миг колеблется: помочь госпоже Кирие с организацией приватной встречи или понаблюдать за ее маневрами, - чем же вам так не угодили наши развлечения?
- Однонаправленностью, я бы сказала, - улыбается Кирия. Если смотреть со стороны, то кажется, что женщина только что услышала непристойное, но крайне увлекательное предложение.
- Что поделать. Интересы людей не изменились.
Кирия улыбается шире, демонстрируя жемчужные влажные зубки – собственные, как автоматически отмечает Ясон. Одна из странностей появления в посольстве атташе именно по здравоохранению: Шамайи – родина госпожи Кирие, отличается удивительно высокой культурой безопасности. Отменный генетический фонд – одно из последствий ее соблюдения.
- О да. Секс, деньги и власть – вечные три кита. Порой мне кажется, мы сами их придумали, боясь потерять смысл жизни.
Слова, сказанные для красоты, для обозначения намерений в ничего не значащем разговоре, неожиданно сильно действуют на Ясона. Секс, деньги и власть. Или может, секс, имущество и контроль –три фактора управления, с которыми любой дипломат учится работать с пеленок. Альфа, бета и омега, которые занимают столько места, что кажется – ничего больше нет; что кажется – все остальное не имеет значения, всего лишь мелкие подробности рядом с базовыми стремлениями.
А ведь любой из людей, любой из тех, кто здесь присутствует, каким бы прожженным интриганом он не был: и прекрасная госпожа Кирие, способная плести из этих трех ниток невиданной сложности узор, и неизвестный пока ему наблюдатель, для которого разыгрывается спектакль из одного лица, и сидящий за соседним столиком представитель концерна “Пауэрт, Лидо и Крамер”, третий год обеспечивающий официальное прикрытие деятельности концерна на Амой и напивающийся раз в неделю до бессознательного состояния – они все знают то, что остается вне этой триады. Они знают, пусть это и случилось один раз и в дальней в юности - о любви. Они знают, пусть мельком, на несколько минут медитации на резиновом коврике, или полете байка через пропасть - о свободе. Они знают, пусть и одаривая только своих детей, в тот краткий миг, когда разворачивается подарок - о счастье. Они знают о том, что неведомо, о том, что не сбылось - они все это знают. И прячут. И молчат. Потому что любовь, свободу и счастье нельзя использовать ради достижения успеха.
Это – для жизни.
Юпитер знает по какой причине, Ясон вечером наблюдает за своим гостем. Поведение Черного вполне предсказуемо: он внимательно осматривает предоставленную комнату; явно уверенный в наличие камер наблюдения, только хмыкает, разглядывая лепнину потолка. Появление фурнитура с подносом еды, его, кажется, удивляет, но от вопросов он воздерживается. Молча садится, молча ест. Еда не вызывает у него удивлений или опасений, явно знакома, и то, что апельсины нужно очищать, не смотря на их внешне привлекательную кожуру, знает. Действия его неуклюжи, как у человека очень давно не пользующегося нормальными столовыми приборами, но свидетельствуют об определенных навыках.
После ужина Черный устраивается на подоконнике, рассматривая панораму Танагуры. И в этом положении и в его позе столько привычности, что Ясон не сомневается: его пет, его бывший пет, долгое время проводил именно так.
Ясон пытается это представить: Черный, то есть, тогда еще Рики, был младше на десять лет, что все равно совершенно не укладывается в возрастные рамки петов, выглядел вполне зрелым, если не мужчиной, то юношей. У него не было шрамов, его кожа была гладкой, волосы короткими, и ничего кроме собственного упрямства он не имел за душой.
Представить не получается. Мысленно Ясон легко воспроизводит внешний вид, но этому образу чего-то не хватает. Черный на подоконнике выглядит временным жильцом: крепкий, выносливый, прочный как стальной многожильный трос, со следами нелегкой опасной жизни. Он гость здесь, чужой, непривычный, неуправляемый – опасный.
Возможно, это было и в том юном мужчине, которого он, по словам Рики, трахал для разрядки, а держал для эпатажа. В этом есть смысл, Ясон согласен. Но, правда, теперь Черный не выглядит как тот, кого можно использовать.
Пока Черный сидел на окне, фурнитур приготовил ванную. Ясону становится любопытно, как Черный отреагирует на гостеприимство. Тот спокойно входит в помещение, разглядывает зеркало и орнамент на кафельной стенке, а потом, вместо того, чтобы раздеться, залазит в ванную как был: в штанах, нательной фуфайке и толстенных носках, которые жители пустыни не снимают месяцами. Усаживается, фыркает, когда пена попадает в нос, и, улегшись головой на бортик, поднимает руку с оттопыренном средним пальцем.
Ясон смеется. Не улыбается, не радуется, не испытывает удовольствия, а именно смеется, чего не делал очень давно. Наверное, он все равно увидел бы эту сцену позже, но впечатления было бы намного слабее.
А на следующий день они продолжили разговор, и он был совсем не так прост, как представлялось блонди.



И в комментариях

Продолжение от 8 июля

Продолжение от 16 июня

Продолжение от 9 июня

Продолжение от 12 мая

Продолжение от 28 апреля.

Продолжение - 21 апреля. Еще выложу.

Продолжение от 20 апреля - маленькое.

Продолжение от 16 марта.

Продолжение от 29 марта.

Буду потыхеньку добавлять.

запись создана: 09.03.2014 в 01:19

@темы: Ai no kusabi - фрагменты, мир "Дороги", Ai no kusabi - фики

Comments

[камка]

/винни-пух/, такая вещь как сборище хакеров, может находится физически в одном месте.
строго говоря, в каноне Нил-Дартс это не сборище хакеров. Хакеры там тоже есть, среди других, но их не слишком много. Просто как-то в фандоме про хакеров прижилось, из-за Дзико, наверное )
Хакеров, действительно, в одном месте концентрировать смысла не было бы.

Он вообще на счет лжи... не очень. Это уж точно.

[/винни-пух/]

emty, черт не найду. Кидали мне ссылку на стизхи не помню кого о веселых и злых людях. Дико мне понравилось и вот таких я имела в виду.

[/винни-пух/]

Ну лично я НидЛ дартс долго время считала именно вот... хакреской тусовкой. Потом когда пошли более подробные переводы стало понятно, что там не только хакеры. Но... знаете по пераводам и леса на Амнй есть. Я уже не буду пеерставлять фрагменты в своем представлении. нкимоу от этого лучше не будет.

[камка]

/винни-пух/, Я уже не буду пеерставлять фрагменты в своем представлении.
Конечно, нет. Совершенно не нужно ничего переставлять, мир уже сложился вот таким, и именно таким он интересен. Мне сама идея "условного виртуального района" Нил-Дартс понравилась.

[/винни-пух/]

камка, спасибо.

[emty]

/винни-пух/, нет, не надо переставлять! Это твой мир этим и интересен!!!

[Mirror of Nothingness]

/винни-пух/,

видеть друг друга они смогут только в четвертой части - спойлер. Ждать еще долго.

В том то и дело, что мои субъективные глючные ассоциации могут с текстом разойтись, тем более с текстом, который в процессе. Впрочем, пусть уже будет. )

"Если конечно наш детектив не разнюхал какой-то компромат." - я очень стараюсь изобразить ситуацию, в которой парвда намного страннее и фантастичнее самого невероятного умысла. Я считаю, что так и должно быть.

Прям намек, что таки докопался. )))

[/винни-пух/]

Пока я не знаю до чего именно он докопается. Не до точной истории точно. Но что-то такое... необъяснимое, Никлас узнает.

Mirror of Nothingness, слов не знаю и наверное не хочу знать! Супер как подходит под то, что я хочу!!! Под сцену их разговоров... под то, что я задумала.

[Mirror of Nothingness]

/винни-пух/, главное чтоб в процессе копания не схлопотал от Ясона звездюлей как один не в меру любопытный рыжий фурнитур. Ато будет ходить с разукрашенным фэйсом в лучшем случае.

Супер как подходит под то, что я хочу!!! Под сцену их разговоров... под то, что я задумала.

Слова и не смотрите, самой ужасно интересно каким боком они отразятся в тексте, прямо, косвенно или никак. )

[/винни-пух/]

"главное чтоб в процессе копания не схлопотал от Ясона звездюлей как один не в меру любопытный рыжий фурнитур. Ато будет ходить с разукрашенным фэйсом в лучшем случае" - тут есть большой риск, что как бы... не успеет он схлопотать от Ясона. От общения с Черным людей начинает тянуть на подвиги.

[Mirror of Nothingness]

/винни-пух/, заинтриговали. ) Надеюсь все же подвиги не будут стоить Никласу жизни.

[/винни-пух/]

Сие автору пока неизвестно. Честно.

[Ивоклар]

Вау! Потрясающе. Спасибо

[/винни-пух/]

Ивоклар, пожалуйста.

[/винни-пух/]

Гм... мужчины здесь редкость...

[/винни-пух/]

Встречает Сталлера сам Ковин. Высокий, действительно очень высокий, мало ни на голову выше всех остальных своих людей, поджарый, сероглазый, с темно-русыми, на редкость хорошими? густыми волосами – на вид он мало напоминает жителя пустыни. Он и монгрела-то мало напоминает: очень уж стать хороша и лицо, не смотря на морщины и следы от ожогов, привлекательное – умное, живое, быстрое – хорошее лицо.
Он стоит в глубине бухты, сунув руки в карманы и удерживая во рту древний и редко встречаемый агрегат – курительную трубку. Откуда взялась такая древность, а Сталлер знает, что это древность, неизвестно. Ковин трубку курит, набивая измельченным содержимым сигарет или шонжа, хотя для закладки в трубку использовалось специальное сырье. Сталлер как-то, ради любопытства, даже попробовал его раздобыть. Оказалось, что это не так уж сложно, любителей специфического антиквариата хватало. Добычу Сталлер презентовал Ковину. Последний его поблагодарил, принял дар и один раз, в присутствии Сталлера, зарядил трубку инопланетным сырьем и выкурил с не меньшей торжественностью, чем те дальние терранские предки, которые использовали процедуру в качестве умиротворяющего ритуала. И пока Сталлер был с визитом на Побережье, Ковин курил только его.
Каково на самом деле качество сырья Сталлер так и не узнал. Но с просьбой еще раз привести уникальное зелье Ковин не обращался.
Катер причаливает – условно говоря. Пирса здесь нет и в помине. От берега отчаливает лодка – плоскодонка, настолько примитивная, что ее правильнее назвать плотом из пластмассового каркаса и полотна, отталкивается от каменистого выступа и волной тут же выбрасывается на берег – качка слишком сильная. Попытку повторяют трижды, прежде чем плоту удается добраться до катера, стоящего на якоре и принять пассажиров, и когда они наконец добираются до берега, и Сталлер, и Рик, и оба “матроса” мокрые насквозь. Как только плот утыкается в песок, Сталлер выпрыгивает. Рик, замешкавшийся или просто не успевший скомпенсировать толчок, едва удерживается на ногах. Волной всех снова швыряет от берега и все трое вынуждены спрыгнуть прямо в море. Следующая волна окатывает их с ног до головы и матросы-неудачники, отплевываясь и матерясь, наконец выбираются на берег, таща за собой неуклюжую конструкцию плота.
Ковин идет на встречу, протягивает руку, Сталлер жмет ее с удовольствием. Они знают друг друга еще с Цереса. Не с того, каким его помнит Сталлер по “Гардиан” но, с того, каким его помнят многие после Дана Бан.
Плохое время было. Уничтожение самой бывшей крепости послужило лишь точкой отсчета и поводом для репрессий и многочисленных санкций как против жителей 9-го района, так и граждан, чья генетическая карта оказалась недостаточно чиста. Ужесточение контроля на границах, введение комендантского часа, введение систем слежения в режим готовности 1-ой степени, новая система административных штрафов и уголовной ответственности – усиление мер безопасности и контроля никак не прибавили популярности режиму Юпитер, но зато немало добавили популярности Ясону Минку, который, вернувшись к исполнению своих обязанностей, первым делом стал настаивать на отмене дополнительных методов контроля и убедил в этом и саму Юпитер, и Синдикат. Во всяком случае так это было представлено для инопланетных СМИ.
На Церес “благодеяния” Юпитер не сказались: границы никто не отменил, право на вмешательства полиции Танагуры, обеспеченное кодом 3-13, то есть “подозрение в террористической деятельности” тоже, и за эти три года население пустыни мало не удвоилось. Все, кто когда либо попадался полиции Гардина., все, кто уже был на заметке копов Танагуры стали кандидатами на утилизацию или отбывание сроков на орбитальных спутниках не только Гланн, но и Мерседес – одной из самых старых тюремных колоний галактики. Бандиты, воришки, топляки, опустившиеся граждане по тем или иным причинам решившие временно исчезнуть из-под внимательного взгляда Юпитер – все они оказались перед выбором: либо сгинуть в железных утробах Танагуры, либо сбежать еще дальше – на восток, в пустыню, в Южные Горы. Или хотя бы сюда – на Соленое Побережье.
Ковин как раз и был одним из таких. Не топляк, честно рожденный в гардианских подвалах монгрел, вымахавший к тринадцати годам в махину под два метра ростом не мог стать обычным жителем Цереса и не стал им. Высоченный, худой и жилистый, скроенный из того прочного, выносливого материала, который превращает людей в “живые гвозди”, Ковин быстро выбился из среды мелких воришек и согнав в банду тройку своих бывших дружков, занялся грабежом. Несколько нападений прошли на “ура”, и уверовавшие в свою безнаказанность глупые подростки замахнулись на ограбление крупного супермаркета, где их и прихватила полиция. На беду, среди андроидов-охранников был один живой человек и когда малолетние бандиты, приложив шокером кассира., стали выворачивать ящики, попытался задержать их: схватил Ковина за локоть и вывернув руку, провел захват.
Он не успел, видимо просто не рассчитывал на такую силу в высоком, но слишком худом теле. Обхватив Ковина за шею мужчина завернул крепче руку, но ослабил захват на горле. Ковин подался назад всем телом, приложив напавшего о кромку прилавка и сильно ударил по ноге. На миг ослабевший захват позволил ему выкрутиться и, развернувшись, ударить обеими руками. Если бы охранник просто упал на пол или даже ударился о стену – ничего бы не произошло. Но тот приложился об угол виском, и даже полное отсутствие опыта у Ковина и его подельников не давало тому обмануться - гражданин Танагуры, полноценный и легальный, был мертв.
Когда явилась полиция Ковин был уже в катакомбах. Его подельники, тоже мгновенно поняв, что случилось, шарахнулись от него как от чумного и рванули к черному входу. Ковин ринулся к кладовкам, где как он знал, были расположены мусорные люки, и съехал по одному такому коридору в кучу мусора в подвале. Ну а перебраться из вентиляционной шахты в канализационный канал помог случай или лестное внимание Джамиры.
Бывших товарищей Ковин больше никогда не видел. Первое время он и на улицу-то носа не высовывал. Через пару недель стал потихоньку выбираться: прислушивался, принюхвался. Последней проверкой стала демонстративная прогулка перед стенами “Гардиан” - если бы цересская полиция была в курсе, то убийцу бы точно схватили. Чего ему стоила эта “проверка”, знал только он сам.
Позднее, когда подрос, да поднабрался опыта, Ковин понял, насколько ему тогда повезло. Если бы его дружков тогда взяли бы живыми – он бы в Цересе не отсиделся. А он тогда даже хату не догадался поменять:, в какой жил, в той и отсиживался. Но видно убийство произвело впечатление и на копов., так что монгрелов просто порешили на месте. А почему не искали еще одного члена банды теперь и не узнаешь: то ли и впрямь трех трупов копам хватило для успешного рапорта, то ли запись в супермаркете велась не всюду, и Ковин оказался тогда в слепой зоне. Джамира помогла одним словом.
Выводы однако из этой истории Ковин сделал несколько не те, которые положены делать положительным героям, по ошибке совершившим отрицательный поступок. Он решил, что “дела” надо обдумывать тщательнее, маскироваться, и подельников искать не таких, чтобы бросили тебя при первом же шухере. И первое, и второе, и третье оказались вовсе не легкими для выполнения задачами, но Ковин не отступал. Прибился к одной успешной банде, к другой: сила и рост делали его привлекательным в качестве бойца. А то, что этот “боец” много чего при этом подслушивает и помалкивает, мало кого волновало. Ковин же, мигрируя из банды в банду, мечтал найти специалиста. Не лоха с шокером, каким он сам был недавно, а человека, который реально в делах разбирается и разобравшись, организует так, что комар носа не подточит.
Чаяния настойчивого монгрела окупились: сильного бойца “переманили” в очередную банду, которая занималась контрабандой и дела делала если и не крупные, то интересные с точки зрения цересца. Здесь Ковин и задержался до тех пор, пока не только ни выбился из рядовых бойцов, но и стал правой рукой босса. А когда того таки замочили, и не копы, а другая кодла, по праву стал вожаком Рингор.
А потом Дана Бан взлетел на воздух, и в воздухе Церес повеяло революцией. Говорили, что в Дана Бан погиб сам Глава Синдиката, и что, мол, Юпитер, от этого закоротило так, что обесточена была вся Танагура. Говорили, что федералы уже привезли на орбиту свой десант и только ждут сигнала из Церес от своих агентов, и что мол, группы поддержки готовы и можно начинать войну. Говорили, что возглавит восстание однорукий монгрел, который подорвал старинную крепость, и что мол, первое что они сделают – взорвут еще и башню Юпитер, а каждому из участников восстания достанется хошь гражданин, хошь пет из элитного борделя, на выбор. Говорили, что элиту ждет справедливый суд и что всякое имущество хоть граждан, хоть элиты, будет теперь общим. Все можно взять и никто никому ничего не скажет.
Славные были денечки после взрыва, да быстро закончились. Из всего то, что говорили, правдой было лишь то, что Дана Бан и впрямь заминировал и подорвал однорукий монгрел. Но ни федеральского десанта ему в помощь не было, ни с Юпитер ничего не случилось. Да и с Первым Консулом, как выяснилось, тоже . То ли выгребали его из-под обломков, то ли не было его там никогда: двойник там или клон, или андроид. А может у Мамы Юпы и впрямь склад готовых блонди на одно лицо: испортится один, она второго загружает и все – готовый Первый Консул. В любом случае, глядя на безупречно-прекрасное, безмятежное лицо Ясона Минка в новостях трудно было представить, что он был на территории Дана Бан во время взрыва.
Как только в Церес провели первые полицейские рейды, Ковин понял – срок его ареста определяется очередью в списках полиции или случайным выбором тамошнего компьютера. Переведя часть средств на закрытый банковский счет, остальные он расшвырял с необыкновенной щедростью, обеспечивая себе свободное передвижение по Соленому Побережью. Спустя упомянутые два дня, он бесследно исчез из Церес, а у самого южного участка Соленого Побережья, там где пересекаются торговые пути танагурской контрабанды, Старых Шахт и самых длинных троп караванов появился новый хозяин.

[/винни-пух/]

Ковином его стали называть уже здесь, на Побережье. Что за имя он носил раньше, Сталлер не интересовался. Какое бы параноидальное любопытство не приписывал ему ироничный напарник, разузнать прошлое своего старого партнера, Сталлер никогда не пытался. Его останавливало удивительное ощущение, что попробовав, он узнает чересчур много.
- Живи, монгрел, - насмешливо, чуть невнятно, из-за так и невынутой изо рта трубки, говорит Ковин.
- Живи, Ковин.
- Рагон вас всех затрахай через железную проволоку, – несколько нетрадиционно приветствует босса и окружающих Рик. С плота он соскочил совсем неудачно и теперь под глазом у него красуется живописный фингал, - неужели трудно насыпь сделать?
- Тебя не спросили, – насмешливо фыркает один из “матросов”, ловко расправляя плот, - чтоб тут всякая шваль могла без спроса останавливаться?
Соображение верное, и Рик, уже раскрывший рот, захлопывает его и мрачно косится на своего босса. Сталлер хмыкает неодобрительно и поворачивается к Ковину.
- Последнюю партию получили?
- Получили, - Ковин прищуривается, с интересом оглядывая Сталлера. Уточнение “последний” ему вполне понятно. Он делает затяжку, вынимает трубку и добавляет, - и партию, и бонус.
Сталлер удовлетворенно кивает, и оба, оставив подчиненных разбирать багаж с катера, следуют в бункер Ковина.
“Это” и впрямь можно назвать только бункером. В прибрежных скалах здесь прорублен не один коридор, соединяющий берег и пещеры внутри массива. Они ведут к складам, к соседней бухте, где бОльшая глубина позволяет причаливать крупным платформам и мелким судам, к сквозным пещерам, ведущим к соседнему массиву скал. Некоторые из этих коридоров ложные, и по Побережью бродит не одна легенда о том, сколько и кто похоронен в глубинах южных пещер, и чьи духи теперь охраняют Соленое Побережье. Есть коридор, который тянется и сквозь этот второй скальный массив и ведет к собственно бункеру.
Тот расположен ближе к южной стороне скалы, на глубине почти тридцати ярдов, и как догадывается Сталлер, имеет не один дополнительный выход. Бункер составляет ряд пещер с дополнительными перегородками, предназначения которых Сталлер так и не уяснил. Вместо дверей здесь используются собранные под аркой набранные костяные и металлические ленты – через последние пропускается э
электрический ток. Так что на самом деле пройти через весь ряд пещер может только лицо, предоставившее код системе опознания. Ни с электричеством, ни с водой здесь проблем нет: три генератора исправно вырабатывают ток. Первый поставляет электричество для бытовых нужд – освещение, приборы, компьютеры, второй обеспечивает бесперебойную работу опреснительной установки, третий запасной. Сталлер уверен, что в случае глобальной катастрофы у Ковина наверняка найдется и что-то кислородовырабатывающее.
- А серьезно. Если станция взлетит на воздух, где кислород будешь брать?
Ковин с неистребимой флегматичной иронией взирает на собеседника:
- И когда?
Сталлер хмыкает. Ковин неплохо знаком с приблизительным планом действий, и сам участвовал в разработке некоторых его этапов. Так что у него есть и основание, и право спрашивать.
- Где-то в пределах двух недель.
- Угум, - кивает Ковин, пыхтя трубкой. Система вентиляции в бункере тоже на высоте, - из чего следует, что сбылись самые худшие прогнозы.
Сталлер наклоняет голову: вариант худших прогнозов тоже принадлежит Ковину. Позапрошлой зимой, когда северные бури сделали невозможной перемещение ни через пески, ни через море, точно так же они расположились в глубине бункера. Ковин так же пыхтел трубкой – не тем подаренным табаком, а обычным шонжом, он, Сталлер, потягивал вино, привезенное с Танагуры, и Ковин своим глуховатым, прокуренным голосом, описывал сущность своих сомнений, и варианты их разрешения. Сталлер, опьяненный открывшимися перспективами, большинство из них считал пустым беспокойством, но вняв настойчивым советам, все же решил подстраховаться. И уже к моменту начала армейских зачисток понял, что Ковин был прав: Танагурец не собирался играть честно, и, если он, Сталлер, намерен выиграть, то должен позаботиться о дополнительных козырях.
- Уверен? – уточняет Ковин. Сталлер с некоторым удивлением смотрит на него: уничтожение обогатительной станции в свое время именно Ковином и было предложено, как вариант воздействия.
- Да, - Сталлер хмурясь, вспоминает, как топтался перед ним филер, обычный левый монгрел, понятия не имеющий на кого работает, а он прикидывал в уме, насколько быстро сумеет перевести счета, чтобы предательство Неймана не сказалось на следующем этапе операции, - уверен.
- Значит, - пыхтит Ковин трубкой, - Танагурец тебя кинул.
- Примерно так.
- Угум, – кивает тот с задумчивым видом, - а оружие?
Сталлер нехорошо усмехается.
- Если увидишь кого-то из них с предложением - можешь сразу пристрелить.
- Угум. А твои люди?
- Мои люди на месте. Те, что остались.
- Ага, - Ковин вынимает трубку и энергично взмахивает рукой, – ага, а ты в них уверен?
- Разве можно во что-то верить в этом изменчивом мире? - возвращает сказанную когда-то Ковином, но правда после двух бутылок, поэтическую фразу, - в тех, что сейчас идут на Перевалку – уверен. У них выхода другого нет, а оружие еще есть. В Северной и Горячей Шахте – да, уверен. Слишком крепко держу их за глотку. На Белой шахте вообще мои люди сидят. На Побережье в четверых я тоже уверен.
Он снова скалится, как волк, которого ушлые охотники загнали в западню и уже мысленно приготовились праздновать победу. Слишком рано, господа охотники, слишком рано: волк готов перемахнуть через красную ленточку и уже решил который из охотников окажется первой жертвой.
Для тех четверых “бугров” предательство равнозначно смерти, так же как и для нескольких хозяев цирков, и для десятка крупных дилеров, работающих вполне легально, но по уши замешанных в делах Черного Рынка. О нет, сняться с крючка Сталлера совсем не так просто, как думал его незадачливый бывший партнер. Совсем не так просто.
- Хорошо, - пыхтит Ковин, прикрыв глаза. Сейчас он больше чем, когда бы то ни было, похож на рагона: тощий, сутулый, жилистый, с длинным носом и трубкой, периодически освещающей красноватым огненным отблеском резкие скулы и тонкий рот. Если бы сейчас, когда он приподымает веки, на глазах стала бы видна тонкая третья перепонка, присущая всем пресмыкающимся – Сталлер бы не удивился.
- Я не дооценил этого пустынного крысеныша, - произносит Сталлер, внимательно наблюдая за Ковином. Но тот лишь выпускает очередной клубок дыма и никак не выдает своего мнения. Когда прошлой осенью на горизонте появился этот доморощенный Голос Побережья, Сталлер не принял его всерьез.
- Кто бы мог подумать, что он доведет свою игрушечную армию почти до лагерей. Кто бы мог подумать, что его люди смогут отбить оба нападения.
Ковин молчит, не кивая, не поворачиваясь, никак не выражая своих чувств. Но Сталлер слышит в молчании и то, что не произнесено. Черный не только сумел отбить атаку – он сумел уничтожить нападающих. И если уж на то пошло – отбить три нападения.
Черный мог прознать о готовящемся нападении группы Ромика от своих собственных фискалов. Как ни прячь в Церес боевую группу, а будет она торчать между монгрелами как желток в яичнице-глазунье – всем видно. Мог узнать и предпринять превентативные меры. Нападение группы Лиса было спонтанным, любительским можно сказать, и рассчитано на некоторую деморализацию каравана, оставшегося без вожака. Ну что ж, вывод очевиден: отсутствие Черного хорошо компенсируется присутствием его помощника и Красного Рагона.
Но как, каким чудом Черный мог узнать о нападении отрядов Малькольма? Сам Сталлер знал о передвижениях каравана благодаря связи и наблюдениям спутников. Но как мог узнать Черный о передвижении его армии? Ответ очевиден.
- И кто бы мог подумать, что Танагурец ведет игру на две стороны с самого начала.
Ковин открывает глаза – нет, третьего века нет, энергично качает головой в ответ на слова Сталлера.
- Вот как раз об этом надо было думать с самого начала.
- Я думал, - коротко бросает Сталлер. Ковин внимательно смотрит на него, кивает, больше соглашаясь с собственными мыслями, чем со словами собеседника.
- Очевидно недостаточно.
- Очевидно, - соглашается Сталлер.

[/винни-пух/]

Обсуждая предложение, тогда, два года назад, они оба дружно решили: танагурский босс преследует свои собственные неизвестные цели, а значит доверять его словам можно только по принципу: доверяй, но проверяй. Причем желательно не единожды. Ковин настаивал на проверке всех стадий, от самого предложения, до этапа реализации. Сталлер полагал столь большую степень недоверия чрезмерной, или скорее, собственные возможности к проверке недостаточными. А рассматривать каждый умозрительный вариант – жизни не хватит.
И все же, некоторые варианты они с Ковином рассмотрели и обсудили. В том числе и вариант, когда по неведомым причинам кандидатура Сталлера на роль лидера игры будет отклонена. Результат отклонения мог быть разным: от утилизации в разной форме, до более или менее щадящего варианта “потери памяти”. Впрочем, последнее они оба посчитали вещью невозможной. Куда более вероятным, была бы эвтаназия. Сталлер, припоминая тогдашний разговор, думает, что Ковин и сейчас полагает его решение неверным. Тогда, тот настаивал на выборе варианта, позволяющего покинуть поле игры, а лучше и Амой с наименьшими потерями. Сталлер не особо прислушивался, но чем дальше шла игра, чем реальнее становились ее участники – люди, оружие, деньги, цели, тем больше она захватывала его, тем больше это ощущение – противостояние Танагуре, противостояние блонди, становилось для него важным. Важнее, чем победа в нелепой пустынной войне.
И чем дольше шла эта игра, тем важнее для него становилась победа не в игре – победа над блонди.
- Я не уйду, - коротко бросает Сталлер, глядя на профиль собеседника. Тот снова кивает.
- Очевидно.
Сталлер коротко усмехается.
- Думаешь, что у меня крыша поехала? Что я так завелся, что теперь готов сдохнуть, чтобы что-то доказать?
Ковин фыркает, вынимает трубку, рисует ей какую-то фигуру в воздухе и снова фыркает.
- Очевидно, - но после короткой паузы, прежде собеседник успевает возразить, продолжает, - но думаю, что на уме у тебя не только нелепая тяга отомстить.
- Точняк, - монгрельское словечко выскакивает непроизвольно, возвращая обоих в то время и место, откуда они оба сюда пришли. Сталлер откидывается на спинку кресла, а здесь стоят кресла, простые, не чета его городской квартире, но удобные, и продолжает.
- У игры тоже свои законы. Хоть за меня, хоть не за меня, хоть за двух игроков играй, хоть за одного, хоть за трех, а победу получит тот, кто соберет больше всего фишек. И против этого наш босс не попрет. А значит, если сделать то, что задумал Танагурец, раньше его нового фаворита, то и победа будет за нами.
Сталлер садится прямо, задумывается на миг: верхняя губа у него непроизвольно вздергивается, кулаки сжимаются, выдавая старого бойца, знающего и поражения и победу, и готового драться с любым противником, если приз привлекателен. Пустынный ветер за те четыре дня, что они добирались к причалу, а потом морем плыли на юг, прижег ему кожу красным быстрым загаром, городская стильная прическа превратилась в воронье гнездо, Сталлер даже двигаться стал иначе: чуть сутулясь, расставляя ноги чуть шире, чем при обычной ходьбе, чтобы удержать равновесие в случае нападения. Увидь его кто из цивилизованных знакомых Мидасс – пожалуй, и не узнал бы.
- Уверен, что он не обеспечит победу своему “фавориту” любыми способами?
Сталлер скалится: ему зло и весело как не было давно, чуть не с прошлого лета, когда в цирки стали ввозить кочевничий сброд. Он тогда смотрел на них, смотрел на препараты, которые партиями шли с армейских баз: психотропные средства , какие-то модуляторы хреновы – ему становилось тошно от этого дерьма, от того как оно действовало. Не потому что было жать эту шваль, а потому что видел как его приз, его будущая победа делается из такого дерьма.
Но теперь с этим покончено. Теперь он снова действует сам, без оглядки на кого бы то ни было. Он снова решает и действует сам.
- Уверен, – Сталлер фыркает, повторяя любимое словечко Ковина, - это очевидно. До прямого подсуживания Танагурец не опустится. Победа ему нужна натуральная, и люди тоже нужны сплоченные и натуральные, с одной идеей в башке. А я им эту идею и принесу.
Сталлер перегибается через ручку кресла, склоняется к собеседнику, невольно заставляя того повернуться к нему лицом.
- Я взорву эту чертову станцию и скажу, что это сделали люди Танагурца. Люди, работающие на блонди. Я скажу Шахтам и Перевалке, кто были эти люди и почему работают на блонди. Я скажу, где их искать и почему мы должны вместе бороться. И я скажу, почему я дерусь против блонди и всех тех, кто работает на него.

[/винни-пух/]

Совпадение с релаьными событиями носит случайный харакетр и волею автора не обусловлено.

[Mirror of Nothingness]

/винни-пух/, спасибо, утащила читать.

[камка]

Сталлер хорош...
Последний абзац пугает, если у Сталлера получится, как выкрутится Черный даже представить не могу.

[/винни-пух/]

камка, да, когла до меня дошло, тчо события будут разворачиватссья именно по этмоу сценарию, и что Черный окажется именно в такой ситуации, я тоже была в ауте. Но по-другомй будет нелогично. От того что Сталлер типа отрицательный герой. он не должен автоматически становится глупым.

[/винни-пух/]

Сцена встречи у меня давно перед глазами и со всеми словами. да.

[/винни-пух/]

Беспамятный шел хорошо. Даже лучше чем хорошо. Глер, конечно, умом-то понимал, что отсутствие воспоминаний мало сказывается на навыках, если они у человека были: умел ездить на байке - будешь ездить и после смерти. Но понимал так же и то, что навык, который действует сам по себе, изрядно пугает. А еще помнил как Кролл, в тогдашней их банде был такой, здоровый лосяра, сильный, верткий, с ножом управлялся так, что против его лезвия ни один циркач, ни один мутант устоять не мог, не то, что вшивый караванщик – так вот он помнил как мужик вернулся с Северной Базы, с торжища. Вроде при делах и нормальный. А утром встал – и ни хрена не помнит. Помнит как звать, помнит кто он есть , а больше ничего.
Парни тогда его сначала на смех подняли: мол, упился на Базе какой-то ихней синтетической дрянью так что память потерял, да скоро притихли. Потому что прошел день, два., а память к мужику так и не вернулась. Так и протаскался он месяц как не живой. То встанет возле землянки и начнет сам с собой разговаривать, то сидит как камень и наоборот, на слова не реагирует. В драке стал никакой, на байке гонял сам по себе, пока вожак не заявил, что хоть памятный он там, хоть беспамятный, а без толку ему не хрен ошиваться в его банде. Кролл на его слова башкой мотнул, вроде как согласился и без звука убрался с лежки. А на следующий день вернулся и ножиком своим, которым пользоваться не разучился, больше половины банды уложил.
Этот вроде пока спокойно держится. Но правда и имени своего не помнит. Но правда помнит как со штурмовой винтовкой обращаться и с гранатами, а это куда опаснее, чем вибролезвие.
К утру они добрались до тракта, пересекли и отъехав за цепь низких, раздолбанных такыров устроили лежку. Пока укапывались и грели консервы, солнце вылезло, если не высоко, то достаточно: песок становился горячее с каждой минутой, а раскаленная пыль в воздухе медленно превращалось в орудие извращенной пытки. Команда перебралась в быстро уменьшающуюся тень и старалась побыстрее покончить с едой.
Тоно присел рядом с Глером, проследил за командирским взглядом.
- Присматриваешь?
- Угу.
- А че? Что-то заметил?
- Нет, - Глер зачерпывает ложкой горячую густую жижу и добавляет, - пока.
- Так ты че? Думаешь, что он не наш? – искреннее удивляется Тоно. Глер так не думает и даже в голову ему такое предположение не приходило, что его самого же и удивляет. С другой стороны – а чей? Инопланетный шпион? Наблюдатель федеральский? Смешно даже.
- Нет. Но раз его так по голове приложило, что он сам себя не помнит, то может не только память отбило?
- В смысле? – Тоно непроизвольно сам оглядывается на нового члена команды, - в смысле, что он с катушек съехал?
- Почему бы и нет, - Глер толкает Тоно локтем в бок, - не пялься. Может и с катушек съехал, а у него оружие. Вдруг палить начнет?
- Во блин, - такой вариант развития событий Тоно в голову не приходил. Но в его большую вероятность он поверил сразу. Это пустыня: здесь и нормальный человек может лечь утром весь при себе, а вечером встать с башкой полной голосами мертвых песков. А уж чуваку, у которого и так памяти нет, и съезжать-то особо не с чего…
Додумать Тоно не успевает. Обсуждаемый беспамятный неожиданно встает и направляется к ним. Неторопливо, без всякой угрозы, останавливается перед Глером и опускается на корточки. И делает вид, что не замечает как Тоно на всякий случай, опускает руку в прорезь плаща за лазерным ножом.
- Я не съехал с катушек, - ровно говорит беспамятный. Лицо у него спокойное, серьезное под с тать голосу, руки он держит на виду и разговаривает к с мелкими, даже обидно, - и не собираюсь использовать оружие против своих же. Это не слишком приятно – не помнить даже собственного имени, но это не означает, что я не понимаю: в одиночку не выжить. Сейчас война, и вы – моя единственная надежда сохранить жизнь.
- С чего ты взял, что мы… что мы вообще о тебе говорим, какое нам дело до твоей памяти там или не памяти… - Тоно пытается перехватить инициативу, но смущение делает его излишне суетливым и агрессивным. Беспамятный спокойно выслушивает невнятные обвинения Тоно и вопросительно смотрит на командира. Глер холодно кивает.
- Хорошо. Но ты сам понимаешь - некоторые опасения я испытываю.
- Я постараюсь ничем их не подтвердить, - дипломатично говорит беспамятный и возвращается на свое место. Тоно провожает его взглядом и поворачивается к Глеру.
- Вот зараза. Подслушал что ли.
Глер фыркает.
- Туда ему не слышно. Он просто соображает.
Еще одно подтверждение того, что их новый беспамятный союзник очень хорошо соображает Глер получает чуть позже. В тот же день, но вечером.
Прикрыв байки от солнца брезентом и использовав тот же брезент или нанопору, кому как повезло, для сна., его люди собо не старались замаскироваться. То ли жизнь в лагере, где за последние месяцы они привыкли жить по другому расписанию, то ли близость с оружием так расслабляет, но обычные меры безопасности, которые кочевники как и прочие обитатели пустыни привыкли выполнять тщательно, прекрасно осознавая, что от этого может зависеть их жизнь, на сей раз были выполнены небрежно. Может, конечно, и найдется дурак, решивший напасть на спящих людей и отобрать байки, но что будет делать этот напавший чувак, когда ему в ответ пихнуть в рожу дуло винтовки? То-то и оно.
Вариант, когда в рожу пихнут винтовку им самим, почему-то не рассматривался. Не посреди пустыни, не среди песков, где они – сами себе цари и указчики.
Хотя, когда брезентовое полотнище неожиданно сдернули, опрокинув на голову спящему Глеру кучу песка, он успел подумать, что напасть на них может не только дурак, незнающий об оружии и о том, что они – цари и боги, и только что замочили Цирк и его хозяина, но и как раз такой же сам себе царь и указчик – сбежавший с поля битвы бывший собрат по оружию. А то, что собрат бывший Глер, торопливо выбиравшийся из-под обвала и одновременно нашаривающий гранату у пояса, решил сразу.
Встать на ноги он не успевает : упомянутое дуло упирается ему в голову, а второе в бок.
- Не шевелись. Ноги шире, руки убери с пояса и гранату отдай.
Да, это точно был бывший собрат по оружии.
- Чтоб ты сдох, - от души желает Глер, уперев ладони в песок, но не торопясь выполнять вторую команду.
- Заткнись, - короткий удар под ребра, заставляет его болезненно охнуть, чьи-то руки споро обшаривают пояс, внутренние карманы куртки и рукава. Такому же досмотру подвергаются штанины на ногах. В результате перед ботинками стоящего “бывшего собрата” вырастает кучка из пяти гранат, трех запасных обойм, вибролезвия, и трех капсул с синтетиком: костоправ в лагере утверждал, что одной такой капсулы хватает, чтобы без ноги доскакать от Озы Двух Лун. Вряд ли, конечно, но штука и впрямь ядреная.
Глер матерится., пытается поднять голову или повернуть, чтобы осмотреться. Тот, кто держит дуло у его виска, бьет прикладом по шее, так что Глер тыкается носом в песок, а голос повторяет.
- Не шевелись, сука.
Глер отплевывается, чихает: блядь, жаже маску не дали одеть - и мысленно пытается посчитать. Если его одного осматривают двое., то сколько же здесь человек? Вооруженным неоткуда взяться, кроме как с Острова Кораблей, но сколько же их? Его люди не менее опытные, чем он сам, так что если каждого из его людей удерживает на прицеле две человек… Потом Глер думает, что гораздо логичнее предположить, что вытаскивают из ям по очереди, обыскивают и.. оглушают или убивают.
Он все-таки умудряется кинуть взгляд влево. Боковым зрением не очень хорошо видно, но три лежащих тела он заметить успевает. И понять, что если не предпримет что-нибудь немедленно, составит этим трем телам компанию.

[/винни-пух/]

- Может договоримся?
- А на хрена, - равнодушно бросает тот, что с ружьем, и Глер мысленно с ним соглашается: действительно, на хрена.
У него остаются еще две гранаты и второй вибронож, которые благополучно хранились во внешних карманах и не привлекли внимания. Глер прикидывает как бы ими половчее воспользоваться и как можно быстрее, когда слышит еще какой-то непонятный звук и недоуменный мат.
- Какого рагона? Что за хрень?
Давление обоих дул снижается и Глер поворачивая голову, видит причину недоумения. Двое – опознать их Глер не может, наверное из второго лагеря – собрались потрошить следующего неудачника, но поднять кусок нанопоры не успели. Как только один из них двинулся к лежке, раздался слабый шипящий звук, по песку побежал неведомо откуда взявшийся дымок или клубок пыли, окружая предполагаемую яму по окружности. Дым вроде бы не увеличивался, но оба парня решили отступить на шаг и вскинули винтовки. А дымок, оббежав почти половину окружности, неожиданно с терском взлетает в воздух и рассыпается малиновыми звездочками с оглушительным грохотом.
От неожиданности те двое все-таки стреляют по взлетевшей петарде из винтовок, добавив звукового разнообразия. Глер оценив обстановку, мгновенно падает на живот, уходя из-под дул и перекатившись влево. Одновременно кидает нож – в меткости он уступает Тоно, но не слишком, так что лезвие четко входит в горло одному, а второго он успевает подхватить под колени и дернуть, прежде чем тот успевает выстрелить. Вернее, выстрелить-то он успевает, но не по Глеру. Глер прижимает упавшего к себе как возлюбленного и падает на спину, прикрываясь им от выстрелов других членов банды.
Сколько в него выпустили, Глер не считает: лагерник, а потом его мертвое тело дергалось в его руках не меньше двадцати секунд. За это время расстановка сил в лежке изменилась: от грохота проснулись все и большинство, сообразив, что на них напали, стрелять начали едва ли не раньше, чем вылезли из ям. Глер, вытащив из рук мертвого винтовку, тоже стреляет, ранит, раненый оборачивается и метко всадив пулю ему в ногу, падает, срезанный чьей- очередью. А затем грохочут байки и трое из напавших удирают прочь. Тоно, ругаясь как самый последний монгрел, снимает одного выстрелом, вернее попадает в двигатель машины и та, опрокинувшись, вспыхивает. Судя по тому, что криков не было, водитель погиб на месте.
Плюнув, Тоно заорал на всю лежку.
- Вирта! Где ты блядь был? Я кого на часах оставил?
- Мангу,– сердито отвечает Вирт переворачивая одно из тел, - я отдежурил четыре часа, а следующим был Манга.
То ли и впрямь заснул их часовой, то ли сняли его из винтовки с глушителем, был такой прибамбас у некоторых лагерников. Малькольм его за каким-то хреном любил, и после трех порций водки, все рассказывал, какой это удобный девайс, если ты идешь на дело по-тихому. Сами лагерники пользовались им крайне редко – потому что на хрена?
Манга и Шерил были мертвы. Дин жив хотя и со здоровой шишкой на голове. Глер молча кивает, потом наклоняется над “своим” мертвым телом.
- О, Кабан, - присвистнул Тоно, - надо же где встретились.
- Из второго что ли?
- Ну да, - Тоно садится на корточки, разглядывая мертвеца, - я его еще с Цирка помню. Ну а потом да, во второй лагерь отправили. Видать не мы одни с Острова слиняли.
- Мы не слиняли, - холодно поправляет Глер. Тоно тактично молчит, остальные его люди просто не знают, что сказать. Да, они не слиняли. Они сражались до конца, но в итоге они точно так же убили своих бывших союзников, как это сделали напавшие сейчас. Но правда, только защищаясь.
Глер встает, оглядывается.
- А чья это идея была? С петардой?
- Моя, - беспамятный выступает на один шаг вперед, - только это не петарда. Просто патрон набил использованным фильтром и шнур натянул. Простая предосторожность.
- Но действенная,- одобрительно кивает Глер, - в следующий раз натяни на весь периметр.
Беспамятный кивает, остальные привычно, как если бы это был обычный вечер, начинают сворачивать лагерь и варить еду на “завтрак”. На лежащие мертвые тела, как своих, так и бывших своих, почти не обращают внимания. Только перед выездом, Глер велит своих все-таки прикопать в песке.
Тоно провожает глазами беспамятного, наблюдает за тем как тот усаживается на байк, запускает тестер. В лагере много времени предосторожностям не уделяли: оба военных спеца утверждали, что первое и последнее приспособление, которое должно использоваться – часовой. Глер в общем, был с этим согласен, хотя и сам становился не раз жертвой невнимательности такого часового, и сам же не раз пользовался последним, нападая на караваны или лежки. “Приспособлениями” - лесками, датчиками, даже самодельными минами баловались обычно новоявленные “бугры”, опасающиеся за сохранность своей жизни, особенно сразу посла захвата власти. Посреди песков особого смысла в этом не было: если нападает превосходящие количество противника – никакая сигнализация тебя не спасет, а если одиночка, то одной жертвой дело и обойдется. А уж если у тех на кого нападают есть оружие, огнестрельное оружие, то им вообще опасаться нечего.
Так учили в лагере, так было, когда они “тренировались, нападая под видом кочевников на мелкие лежки или привлекая к себе внимание остатков кочевничьих банд. Тактику отрабатывали, мать вашу. А вот поди ж ты: наступило время, когда придется вспомнить все пустынные хитрости, какие знали.
Тоно вопросительно смотрит на командира. Восхищение перед сметливостью и хладнокровием беспамятного вызывает не меньшее беспокойство и напряжение, просто потому что ни кто этот парень, ни на что способен, они не знают. Глер пожимает плечами:
- Он просто соображает Тоно.

[/винни-пух/]

В полицейские сводки новость о гибели некоего Гуго Неймана попадает не скоро. Виной тому глубокая конспирация, которую соблюдал бывший партнер Сталлера. Затеяв собственную игру с боссом и имея в виду скорее возможность избавиться от контроля чересчур властного партнера, чем избавиться от него самого, Нейман поначалу рассчитывал подставить своего босса, и уменьшив тем самым его влияние на Рынке, взять под контроль часть “территории”. Пока он сам участвовал во всех операциях на Рынке Нейман действовать не мог: надо было дождаться или организовать такой проект, в котором ему, Нейману, не придется светить собственные счета и средства. Проект все не подворачивался, пока его босс не принял некое предложение от чересчур высоких покровителей Железного Города. Очень скоро Нейман понял, что в этой игре Сталлер увяз целиком, и что в случае погибших с его стороны, Сталлера не просто разорят – уничтожат.
Это был шанс. Это был такой шанс , котором он не осмеливался просить святого покровителя, и не воспользоваться им действительно было бы смертным грехом: нельзя отказываться от помощи своего святого.
Нейман активно участвовал на первых этапах проекта, контролируя не только своих людей и операции, но и внимательно наблюдая за действиями всех остальных. Когда Сталлер стал понемногу отовдигать его от дел путсыни, Нейман несколько раз выразил свое вежливое и укоризненное непонимание, Сталлер проигнорировал, и ему “пришлось” смириться с существующим положением вещей. Которое его более чем устаривало.
Когда первое нападение на караван закончилось в пользу каравана, Нейман поначалу, не мог решить как ему это использовать., и можно ли использовать. В конце концов, уничтожение одного какого-то каравана, пусть даже и ведет его одна из легендарных фигур пустыни, не было и не могло быть значимой целью: захват территорий по другую сторону тракта, сотрудничество с “буграми” рудников и шахтных поселков, Соленого Побережья, Старой Танагуры являлось куда более важной задачей для осуществления контроля над территорией. Но когда весть о гибели группы Ромика и победе Черного добралась до Старой Танагуры, Добрыня внезапно отказался от двух наметившихся сделок. А чуть позже вообще выгнал со своей территории агентов Сталлера. На Соленом Побережье тоже самое сделали двое мелких “бугров”, а из набранных в Старой Танагуре банд, стали исчезать люди. Авторитет Черного оказался необыкновенно высок, и Нейман понял то, что понял его босс несколько раньше.
Дело не в том какой реальною, физической властью или силой обладает Черный - дело в том, что для пустыни он тот человек, который вмешавшись, может необратимо и внезапно изменить положение вещей.
И Нейман понял как использовать Черного в деле уничтожения своего босса. Известие о раненом помощнике Черного, застрявшего на Серых Камнях пришлось как нельзя кстати. Ну а разыскать следы столь одиозной личности и выманить его в Танагуру под благовидным предлогом вообще было делом техники. Чего не учел Нейман, так это того, что и Сталлер в свою очередь давно стал подозревать своего помощника и внедрил своих агентов в его окружение раньше, чем это сделал сам Нейман. Но правда, о роли Келли и вообще о его появлении на территории Города Сталлер так и не узнал. Нейман же, закончив переговоры, отбыл в свой второй полулегальный офис, где активно проработал почти сутки и, оставив убедительные голозаписи своего присутствия, исчез из-под наблюдения.
К нападению, к визиту босса и даже покушению Нейман был готов. А вот к тому, что Сталлер убьет его сам – нет. Непростительная непредусмотрительность для бывшего барона Большой Шестерки.
Сталлер, покинувший здание сразу после убийства, не видел продолжившегося без участия людей действа. Наверняка оно бы его поразило. Через минуту после того как датчики движения зафиксировали отсутствие последних, непробиваемые полиуглеродные плиты опустились, отсекая помещения от всего остального мира, а незаметные двери в стенах выпустили роботов-уборщиков, снабженных дополнительными полезными программами. Это программа позволила роботам идентифицировать трупы как неживую органику и приступить к утилизации последних в мусоросжигающей печи. Те же программы заставили машины с необыкновенной тщательностью произвести уборку помещения, уничтожая малейшие следы произошедшего. Так что, когда на следующий день остальные “сотрудники” двух полулегальных и десятка нелегальных контор явились на работу, никаких следов взлома и убийства нигде не наблюдалось. Исчезновение Неймана было обнаружено только три дня спустя, когда ближайший помощник тоже неведомо куда испарившегося Сталлера, не явился ни на одну из оговоренных встреч, и ни на одну из своих известных квартир. Начатое полицейское расследование столкнулось с полным отсутствием следов и, если уж говорить честно, не слишком-то горело желанием ковыряться в убийстве полукриминального босса, оказавшегося к тому же «топляком». Полиция с благодарностью сплавила дело СБ-истам, занятым таким же загадочным исчезновением Сталлера, и только после этого новость, наконец, попала на стол Ясона. То есть на глаза Ясона, взявшего за обычай, просматривать весь полицейский материал, каким бы далеким он не казался от дел пустыни.
Встретив это имя в сводке, Ясон немедленно дал запрос о Сталлере, выяснив таким образом, участие Аишы в деле наблюдения за его бывшим уже “фаворитом”. Поставленный перед фактом, Аиша выкручивался как мог, ссылаясь на отсутствие внятных данных и желание разобраться в деле прежде, чем отдавать консулу сырые данные. Ясон объяснением не внял, видя в них обычную подковерную интригу, и на вечернем заседании разразился скандал.
Предпринятое негласным образом расследование выявило, что последним, кто видел живым своего босса – Сталлера, то есть, был его секретарь, благополучно продолжающий трудиться и в дни отсутствия последнего. Само по себе отсутствие босса его не удивило и не вызвало беспокойства: манера Сталлера подражать действиям небезызвестного халифа была общеизвестна. К тому же пустынный проект требовал его периодического, непосредственного вмешательства, а отсутствие претензий от клиентов, чьи встречи со Сталлером не состоялись, убедили секретаря в том, что босс на Амой и трудится в поте лица.
Дальнейшие изыскания показали, что в тот “последний” вечер, вернее ночь, Сталлер все-таки покинул рабочий кабинет, а не испарился неведомым науке способом, но отправился не домой и не в отель, а завернул в один из своих любимых баров. Пробыл там не менее двух часов, а затем направился в бордель “Ангельские крылышки”, где уединился с “ангелочком”, каковая дрыхнула до утра и, когда исчез ее постоянный клиент, понятия не имела.
Исчез клиент где-то к пяти утра, через черный ход, каром не пользовался и городским общественным транспортом тоже. Единственным полезным указателем могло служить лишь сообщение об угоне байка со стоянки гостиницы через пять кварталов от “Крылышек”. Незабытые цересские умения сослужили Сталлеру хорошую службу.
Рауль, выслушавший всю историю на том же скандальном заседании, полагал, что найдет Ясона разгневанным, но его друг пребывал в необыкновенно приподнятом состоянии духа.

[/винни-пух/]

- Со стороны кажется, что все происхождение доставляет тебе немалое удовольствие.
Ясон привычно выгибает бровь в деланном аристократическим недоумении, но затем откровенно улыбается.
- Ты прав, Рауль. Происходящее доставляет мне удовольствие, – и поспешил добавить, глядя на укоризненное лицо последнего, - нет-нет, скандал в совете меня как раз не развлек. Довольно утомительно не только не получать нужные сведения, но и предпринимать дополнительные действия для того, чтобы эти сведения не утаивались.
- Аиша всегда требовал большей доли в проекте. Неудивительно, что он старается тем или иным способом указать на свою необходимость.
- Согласен, - кивает Ясон, - но и я в дальнейшем предприму все усилия, чтобы удерживать его как можно дальше от проекта. И если скандалы на совете являются ценой его невмешательства, то я предпочту последние.
Рауль искоса смотрит на собеседника: лицо Ясона расслабленное, почти безмятежное, но Рауль не сомневается – упомянутое решение будет соблюдаться со всей доступной твердостью. Он еле заметно вздыхает, крутит бокал в руке, где переливается темно-гранатовым ширазское вино. Юпитер, какая разница вино там или гранатовый сок, если этанол уже в желудке блонди расщепляется на воду и газ?
- Удовольствие мне доставляет сложившаяся в пустыне ситуация.
Рауль вскидывает глаза, недоумевая.
- Ситуация в пустыне? Возможно, я не знаю всех нюансов сложившейся ситуации, но в целом я описал бы ее как потерю контроля. Твой нынешний кандидат потребовал невмешательства, причем на уровне контроля над материальными ресурсами. Твой предыдущий кандидат исчез из поля зрения, тщательно скрыв следы, и что он, по-твоему, намерен сделать? Покинуть Амой? Как я понимаю, часть его средств давно переведены за пределы планеты, так что при известной ловкости он может исчезнуть. А без него контролировать его кочевничий сброд будет совсем нелегко. Война станет совершенно беспорядочной.
Ясон выслушивает собеседника с тем же учтиво-безмятежным выражением, которое привыкли видеть дипломаты на приемах, но глаза его смеются.
- Судя по твоей реакции, я не знаю каких-то существенных обстоятельств. Так просвети меня, мой веселый друг.
Ясон усмехается поверх бокала. Сейчас его улыбка как никогда напоминает Раулю, того шкодливого, хитроумного мальчишку, который в школе носило гордое прозвище “пират” и который, как и все остальные детские воспоминания Рауля, является виртуальным конструктом. Но Рауль полагает, что если бы это детство действительно существовало и они действительно были бы знакомы, то, наверное, такое прозвище или близкое к нему, он бы дал своему вечному сопернику.
- Ты полагаешь, что Сталлер скроется, решив, что проиграл и что ему угрожает утилизация. Возможно. Будь он таким, как рассчитывает тот же Аиша, так бы и произошло. Но ведь и этого монгрела, - явственно выделяет голосом Ясон, - так же, как и моего монгрела тоже выбрал я. Он не сдастся так просто. Он не покинет Амой. Я уверен, что он направился в пустыню к своим людям и собирается продолжить игру без моего участия и покровительства.
- И ты… ты позволишь? – Рауль удивлен, но сам замечает, что удивлен не в должной степени. Вот если бы такое отношение продемонстрировал Аиша или Орфей – он, Рауль был бы удивлен до крайности. Но Ясону свойственно странное, неоднозначное отношение к людям и излишний к последним интерес, вне зависимости от статуса и степени важности.
Так что это скорее не вопрос, а констатация факта.
- Обязательно, - Ясон, так и не отпив и глотка, оставляет бокал, - моему монгрелу нужен достойный противник. А его людям - достойная победа. И ты прав, кочевничьи банды на этом этапе оставлять без присмотра нельзя. Так что Сталлер, действующий в пустыне по собственному разумению, для нас сейчас предпочтительнее исчезнувшего Сталлера.
- Но… я думаю, что Сталлер тоже должен отдавать себе отчет в том, что и среди кочевников, и в цирках действуют твои агенты, - осторожно говорит Рауль.
- Отдает, - кивает Ясон, - и думаю, что предпринял определенные меры.
Рауль замолкает, обдумывая эти определенные меры. Удивление на его лице сменяется укором.
- То есть, заменил твоих людей своими или перевербовал. И ты допустил это сознательно.
Ясон слабо улыбается, повторяет сказанную недавно Раулем фразу:
- Люди действуют эффективнее, когда считают, что сами принимают решения.
- А твой монгрел?
Ясон чуть прищуривается: манера Рауля называть Сталлера и Черного “его монгрелами” забавляет и вызывает странное чувство превосходства. У него вот есть “его монгрелы”, а ни у кого больше нет.
- А мой монгрел продолжит сражаться за новую планету, как и было задумано.
Рауль кивает, отпивает наконец, вино, совершенно не чувствуя вкуса: какая разница вино это или гранатовый сок? – и беседа переходит на другие темы. Кроме утаивания или скорее, неспешного донесения данных Аиша “виновен” еще и в гонениях на дилеров семейства Чен. С чьей подачи началась компания, ни Ясону, ни Раулю неизвестно, но производить какие-то действия в исконной епархии Аишы практически невозможно, а требуется. Ясону, разумеется, потому что семейство каким-то образом связано с какой-то частью проекта, что и послужило поводом затеянной на рынке провокации: то ли действительно “китайцы” пересекли границу допустимого, то ли это очередная попытка Аишы влезть в проект с другой стороны.
Уже собираясь уходить, Рауль неожиданно говорит.
- Я осознаю необходимость этой нелепой войны для целей проекта. Вернее согласен с тем, что это один из самых эффективных вариантов. Но Ясон, ты не боишься, что в результате ты можешь лишиться обоих своих кандидатов?
Ясон в ответ молчит, и Рауль больше ничего не спрашивает.

[/винни-пух/]

Ловить языка – целое искусство. Не то, чтобы у Черного было достаточно опыта, чтобы высказываться так определенно, но опыт крысы и не только пустынной, но и цересской, и даже страшно сказать – эосской крысы, а он знает, его так называли часто; так вот весь этот опыт утверждает, что для того, чтобы поймать языка, настоящего языка, который имеет сведения, а не твои уши, для этого нужно и терпение,и умение, и некоторая так сказать., увлеченность делом лова. У Черного все это есть.
Просто кочевник из лагеря – не совсем та фигура, которая ему нужна. То есть будет полезной, без сомнения, но Черный не сомневается, что таких “простых” языков его соратники наловят и без него, сколько захочется. Чего он действительно опасается, так это что увлекшись, количеством “языков” его люди могут элементарно нарваться на слишком крупную группу и серьезно пострадают. Желающих поучаствовать в поиске гадов, которым они конечно надрали задницу на Острове Кораблей, но ведь и своих потеряли, было предостаточно. И Черный выбирая группы, ориентировался вовсе не на умения или отвагу – скорее наоборот. Ему нужны были люди, которые не только раздобудут какие-то сведения, но и вернуться с ними обратно в лагерь. Или не раздобудут, но все равно вернутся. Он не раз повторил это, надоел всем своими повторениями, и надеется, что обойдется.
В конце концов в караванах ходят не те, кто первым делом своим полагают доказать свою мужественность и силу. Совсем нет. Это люди, которые отважились на длинный и тяжелый пусть с целью заработать денег, чтобы обеспечить себя и свои семьи. Черный считает это куда более сильным основанием для доверия, чем личностные характеристики. Поэтому он сомневается в людях Рагона: для кочевников возможность повысить свой статус в рамках стаи значит едва ли не больш, чем деньги.
Черный думает, а насколько сейчас его рассуждения совпадают с рассуждениями блонди? С точки зрения того здравого смысла, с которым он подходил к выбору групп и который теперь заставляет его беспокоится., он, Черный, кандидат менее подходящий, чем Сталлер с его деньгами и завязкой на амойских рынках. Но с другой стороны, блонди дал ему не менее соблазнительную приманку, связал ничуть не слабее, чем Сталлера, только другим способом. Так что на самом деле блонди ничего не теряет при любом раскладе. Это заставляет Черного испытывать одновременно и восхищение хитроумием и коварством блонди, и разочарование, даже отвращение к существу с легкостью использующего все и всех окружающих для своих целей. При чем именно для своих. И даже Юпитер он использует для своих целей.
Дерьмо.
Черный крутит головой, отгоняя надоевшие мысли и сосредотачивается на насущном. Итак, нам нужен язык, умный язык, знающий язык, язык, готовый разговаривать. Ну и кто бы это мог быть?
Военный спец из лагеря. Черный прокручивает в голове данные, которыми снабдил его Никлас и отвергает идею. Сколько бы такой тип не знал, найти его среди песков, поймать и допросить - вещь нереальная. К тому же простой здравый смысл подсказывает, что тип этот должен возглавить поход на восток, к Южным Горам и Перевалке, так что эту идею можно отвергнуть.
Лагерный командир какой-нибудь. Такой язык им больше подходит, особенно, если “родом” из кочевников. Тогда они смогли бы добыть сведения не только о людях, посещающих лагерь, а наверняка кто-то туда летал или ездил, и наверняка как то поддерживали связь, и наверняка какие-то люди привозили туда оружие, но и о том как он попал в цирк, что там с ними делали, скольких людей он там видел и так далее. Частью таких сведений, конечно обладает и любой лагерник, но в меньшей степени. В общем, это подходящий язык, который может отловить любая другая группа. Но возможно., ему, Черному, удастся сообразить что-то еще?
Он думает, что ему не хватает Келли. Тот разбрасывался идеями как фонтан на площади Роз.
Поставщик оружия? Вряд ли чтобы это был армеец: на памяти Черного ни он сам, ни кто-либо из других его знакомых, никогда не сталкивались лично с вояками, только с хозяйственниками, а это несколько иное. Вопрос, каким образом хозяйственник мог внезапно оказаться владельцем партии оружия – это, конечно, интересный вопрос, но примерно Черный представляет механику процесса. Спасибо блонди. К тому же одно дело - зажать кого-то из обслуживающего персонала и вытрясти путем шантажа и легкого давления в районе ребер нужные сведения, а совсем другое – провернуть такой финт с настоящим армейским чином, пусть и сто раз опутанным контрабандой. Последний, пусть и наговорив на сто две смертные статьи какому-то пустыннику, вернувшись на базу, организует профилактическое испытание., полет, выезд военной техники с попутной зачисткой. Соблазнительно., но это будет как раз тот род опасной операции, выжить после которой не представляется возможным.
Цирк. То есть хозяин цирка. Понятно, что любой ему не подходит, потому что большинство из них наверняка использовались втемную, а значит, добравшись до любого из них, ему придется каждый раз сталкиваться с вопросом: тот это “язык” или не тот. На выяснение времени уйдет довольно много. А Черный полагает, что его у них как роаз и нет. Как только его помощники вернуться, а вряд ли затеянные ними квесты продлятся больше чем на неделю, им нужно будет выступать. Чтобы не происходило в дальнейшем., какие бы шаги не предпринял Сталлер, будущее войны будет решаться там, за Перевалкой., на Шахтах и рудниках. И медлить нельзя: нельзя позволить противнику занять оборону или подготовить поле битвы. Ему нужно действовать не только решительно, но и неожиданно.
Ну и что сейчас меньше всего ожидают от него, Черного? Чего не ожидает даже блонди?
Он останавливается так резко, что едущий за ним Саита еле успевает притормозить.
- Дарт, ты чего? Песчаную деву., блядь, услышал? – высказавшись с досады Саита не успевает прикусить язык и теперь с сомнением и беспокойством смотрит на Черного. Тот сидит на байке очень прямо, вцепившись руками в руль и судя по запрокинувшейся голову и вздрагивающим плечам, смеется, хохочет во все горло. От же блядство, а если и правда Песчаная дева?
Черный снимает шлем, стягивает маску. Щеки у него раскраснелись, а глаза блестят – он действительно смеялся.

[/винни-пух/]

- Тот кто нам мешает, тот нам и поможет.
- Чего?
- Разворачивайтесь. Едем к Слепой Балке.
- На хрен?
Слепая балка – бывшее русло реки, расположенное между двумя рядами довольно высоких такыров и примерно раз в двадцать лет, заполняющееся водой. Несколько часов после дождя, пригнанного бурей, Юпитер знает откуда, низина похожа на волшебное озеро. Да она и есть волшебное озеро, полное сверкающей хрустальной воды. Пить ее можно лишь несколько часов после выпадения осадков: накопленные за предыдущие двадцать лет засухи солончаки растворяются в дождевой воде необыкновенно быстро, превращая волшебное озеро в злобную насмешку. Часть воды испаряется, часть уходит в песок., а соль остается блестеть на солнце ослепительным серебряным блеском. Блеск этот выедает глаза не хуже испаряющейся кислоты: здесь очки снимать нельзя ни на минуту и в отличие от других мест нужно использовать дополнительные светофильтры.
Здесь легко ослепнуть, если забыться. Но походы сюда не прекращаются: солончаки прикрывают выходы пород, содержащих редкого состава бериллы, которые сбывают не только в Цересе, но и в Танагуре.
А еще Слепая Балка по неподтвержденным слухам используется дл нелегальных встреч армейцев с очень неизвестными людьми.
- Найти там надо одного человечка.
- В Балке?
- Рядом. Там где геологический пост.
Геологический пост там и правда есть, работающий по большей части в автоматическом режиме. Однако каждый квартал, отбывающий свою повинность будущий кандидат каких-нибудь подходящих наук, прилетает на “Вояджер”, берет армейский БТР или танк, или даже байк., если не боится задницу отбить и направляется на пост. Снимает показания, что-то там регулирует, настраивает, пьет черную – хотя и не всегда, организует свидания - тоже не всегда, но часто, а иногда даже и приторговывает какой-нибудь мелочью. Последнее случается редко, потому что таким мелким промыслом страдают только неудачники.
Сейчас на посту человек есть. Алек, вываливший на Черного сообщения о перемещениях в лагерях и вокруг, по привычке доложил и все остальные данные. В том числе и о том, что автоматический пост опять посетил живой человек и проторчит там, судя по предыдущим наблюдениям, не менее трех недель.
Именно на это Черный и рассчитывает.

[Доктор Амбридж]

Ооооо как все закрутилось!___
А "мой монгрел" прямо в самое сердце. У него вот есть, а у всех нет